Железная Империя
Шрифт:
— Вы желали поговорить со мной? — поинтересовался Лорд Фрес, бесшумно ступая по натертому до блеска полу, уверенно подходя ближе к черной тени, укрытой императорским длинным плащом, пульсирующей лютой злобой.
Сайбер Вейдера алым лучом отражался на бликующем полу, плечи Императора тяжело поднимались, и горячее шумное дыхание Императора говорило только о том, что, глуша первую, самую жгучую вспышку гнева, ситх только что ломал и крушил все кругом, не сдерживаясь.
— Да… да, — глухо ответил Вейдер, чуть шевельнувшись, и алые лучи оружия Фреса пронзили гудящий от напряжения воздух.
Вейдер медленно обернулся
Блестящий строгий подтянутый офицер, гладкий опасный сильный гибкий зверь, искусный обманщик, прячущий свою огромную мощь под личиной дисциплинированного безвольного исполнителя, настолько безупречного и точного, что даже черным пальцам Вейдера не за что было бы сомкнуться на его горле…
И одновременно с этим Лорд Фрес всем своим видом угнетал, живо напоминая о тех временах, когда под ничем не примечательной имперской формой офицера средней руки прятался безжалостный, беспощадный, самый страшный и самый удачливый убийца, преданный слуга Императора Палпатина.
Его длинные ноги в начищенных до блеска сапогах неторопливо и свободно отмеряли расстояние, он обходил распаленного, разъяренного Вейдера, чей гнев дремал, таился под маской деланного спокойствия, на почтительном расстоянии, однако, это было данью благоразумию, а не боязнью.
Чувствительные пальцы неспешно распустили пару пуговиц на вороте, как бы между прочим, чтобы ничто не мешало, не сковывало движений.
— Не жалеешь, что поменял ее на инквизиторский плащ? — поинтересовался Вейдер, поднимая сайбер, кладущий кровавые блики на его темное лицо.
— Отчасти, — вежливо ответил Фрес, привычно салютуя Императору, и его раскрытая свободная ладонь, словно презрев всякое почтение, сделала этот вкрадчивый, издевательский мягкий приглашающий жест.
Иди сюда.
Нападай.
Опасно было так, беззастенчиво и нахально, дразнить Императора, подзывая его оружие к себе, предлагая ему нанести первый удар, который вполне мог бы оказаться последним, но иначе как было оценить степень готовности Императора? Как узнать, как далеко готов он зайти в своей ненависти и ярости? Как вычислить максимум его разрушительной силы? И как узнать, возможно ли вынести всю его тяжесть?
Словно взбесившийся ураган, Вейдер налетел на Инквизитора, обрушивая на него мощь, сравнимую со стихией, и его быстрый меч оплел Фреса алой сетью, не выпускающей свою жертву наружу, не позволяя и шевельнуться лишний раз, не разрешая отступит ни на шаг.
Раскаленные до яростного золотого цвета глаза Императора оказались слишком близко, практически напротив лица Инквизитора, и в них отчетливо читалось желание убить, упиться чужой болью.
Все было очень серьезно.
Лорд Фрес встретил первый сокрушительный удар всем своим телом, дрожа от напряжения, словно натянутая струна, и в его плечах достало силы даже на то, чтобы оттолкнуть навалившегося Императора, огромного и тяжкого, как гранитная бесформенная глыба, и еще отплатить ему таким же тяжелым мощным ударом, разменивая его ярость на мысли о собственной безопасности, и серые ледяные глаза мгновенно вспыхнули злобным золотом, не менее лютым,
чем взгляд Вейдера, отчего лицо Инквизитора превратилось в порочную демоническую маску, ужасную и уродливую.Его огромный сайбер, мелькая расставленными длинными лучами, разорвал, растерзал искусно накинутую на него алую сеть, хотя, казалось, это было невозможно, и Инквизитор, волчком откатившись, вырвавшись из-под контроля Императора, сверкая внимательными опасными глазами, хищным зверем закружил вокруг старшего ситха, словно обжегшись, словно вдруг обнаружив, что его жертва, выбранная для охоты, слишком опасна.
И эта обоюдная опасность, эти снятые, растоптанные маски взаимного уважения и дружбы, миг откровенности и ненависти вызвали на губах Вейдера усмешку не менее откровенную и наполненную радостью от освобождения, от отринутого притворства.
— Как давно я не пробовал достойного соперника, — жарким страстным шепотом произнес Дарт Вейдер, кровожадно оскалившись, щуря запылавшие безумные глаза, и Лорд Фрес вернул ему эту хищную усмешку, напряженно вглядываясь в глаза Императора, ловя каждое его мельчайшее движение, каждый жест, чуть слышно смеясь и все так же кружась вокруг соперника.
— Так что же вы увидели там, на Ориконе? — вежливо поинтересовался Инквизитор, хотя его тихий голос не вязался с тонкой злобной дрожью его страшно улыбающегося лица. — Что вас так расстроило, мой Император? Расскажите мне.
Вместо ответа Дарт Вейдер вновь коротко и страшно взмахнул сайбером, и жуткая алая режущая плоскость, размазывая кровавый отблеск по блеснувшим стенам, рванула вперед, стремясь рассечь надвое обтянутое серой формой ладное крепкое тело.
Удар был так силен и так внезапен, что вряд ли какая сила смогла бы остановить его — и Фрес не смог бы, и не успел бы.
А потому его тело мягко и умело ушло из-под обрушившегося на него урагана, заставив Императора вложить всю свою мощь в удар в пустоту, в ничто, и стараясь достать старшего ситха ударом вослед, расчерчивая быстрыми четкими движениями воздух.
Промах, казалось, разозлил Вейдера еще больше, и его ярость придала стремительности его движениям. Наращивая темп, становясь неуловимым, быстрым настолько, что ему, громадному и тяжелому, сейчас позавидовали бы и более ловкие соперники, Император теснил Инквизитора, нанося множество ударов, каждый из которых был тяжек и сокрушителен настолько, что не каждые руки выдержали бы и половину из них.
Но Инквизитор выдержал; уходя из-под атаки Вейдера, отступая и защищаясь, он встречал и отбивал каждый удар, и дерзкая страшная ухмылка не сходила с его лица, расцвеченного вспышками встречающихся сайберов, а раскаленные глаза рдели как угли.
Желая сломать оборону Инквизитора, Вейдер навалился всем телом, скрестив свое заискрившее горячим водопадом огней оружие с оружием Лорда Фреса, стараясь раздавить менее габаритного противника, сломить его сопротивление, и их лица — возбужденные в предвкушении крови, с трепещущими ноздрями, одинаково страшно смеющиеся, ненавидящие, яростные, — оказались друг напротив друга, и, казалось, из них исчезло все человеческое, и лишь бледная тень здравого смысла, последние отблески разума, еще не захлестнутого окончательно сметающей все злобой, не позволяют им тотчас же вцепиться друг в друга зубами и грызть, терзать, подобно лютому голодному зверью.