Железный лев

— Мой мальчик, что с вами? — обеспокоенно поинтересовалась тетушка.

— Неважно себя чувствую.

— Завтра или послезавтра поедем в имение, — серьезно произнес Владимир Иванович. — Отдохнем. Поохотимся, наконец. Может, дичь какую подобьем.

— Боюсь, что я не смогу поехать. Очень много дел. Учеба.

— Учеба начнется только в конце августа.

— Моя идет уже, — вяло улыбнулся Лев Николаевич. — Я уже сдал экзамены за три года. А потому…

— Дальше так уже не выйдет. — перебил его опекун.

— Почему?

— Был утвержден регламент для сдачи экзаменов экстерном за подписью самого императора. Вчера от Николая Ивановича записку передали. Тебе предписало с полсотни различных практических опытов провести и наблюдений. В одной только обсерватории не менее ста часов наблюдений.

Лев Николаевич скривился, словно от зубной боли.

Обидно было. Он ведь сам ляпнул Остроградскому, что обучению нашему не хватает должного объема практических занятий. Вот тот рассусоливать и не стал. Что удивительно. Обычно-то чиновничий аппарат неповоротлив и медлителен во всем, что касалось дел. А тут их словно чья-то увесистая нога ускорила…

— Вы, я вижу, недовольны. — с наигранным удивление поинтересовался дядя.

— У меня ощущение, что я кому-то влиятельному перешел дорожку, — тихо ответил Лев Николаевич.

Здесь, кроме верного кучера, сидел лишь опекуны. Остальные братья и сестра находились в поместье, где и отдыхали. А он сидел в городе, трудился. Поэтому на прием отправились неполным составом. На самом деле и Пелагея Ильинична с Владимиром Ивановичем в имении бы прохлаждались, если бы не возникшие внезапно дела…

— Мой мальчик, ну что вы такое говорите?

— Внимание со стороны министерства Внутренних дел вы, я полагаю, заметили и сами. Мое предприятие с булавками завершилось фиаско. Стряпчий отписался недавно, сообщив, что сумел раздобыть только пять тысяч. И то — чудом. Хотя изначально речь шла о восьми, может быть даже десяти тысячах.

— Вы о выкупе привилегии? — осторожно поинтересовался дядя.

— Да.

— Виссарион Прокофьевич разве вам не сказал, что эти люди могли все забрать бесплатно?

— Сказал. И я записал в блокнотик.

— Что вы сделали? — переспросила тетушка.

— Я этих деятелей всех записал в блокнотик. Позже, когда осилю, отомщу. Каждому.

Тетушка перекрестилась и вслух обратилась к Всевышнему с просьбой образумить дурачка. А дядя мягко улыбнулся и произнес:

— Больше никому об этом не говори, хорошо?

— А это может быть интересно. — задумчиво произнес Лев, словно бы не услышав его слова. — Пожалуй, я знаю, как им отомстить уже сейчас.

— Мой мальчик, вы ума лишились?

— Моя привилегия ведь имеет силу лишь в России.

— И что?

— Не вздумай подписываться в письмах! — аж взвизгнула Пелагея Ильинична, которая уже догадалась о задумке. — Не смей! Но да, такая оплеуха тебе действительно по силам. И если все сделать с умом, то именно тебя в этом уличить будет сложно. Милый, мы ему поможем?

— Отчего же не помочь? Мы можем переслать загодя подготовленные письма моему знакомому в Берлин. А уже он сам их упакует и пошлет адресатам. Честь по чести все сделает. Комар носу не подточит.

— Как скажете, — покладисто ответил Лев Николаевич. — Буду вам премного благодарен за помощь.

— Вас, мой мальчик, тревожит только это?

— Нет, тетя… все куда хуже. Стряпчий мой оказался либералом, что весьма печально. В такие годы иметь опилки в голове недопустимо. Видимо, по этой причине Анна Евграфовна его мне и прислала. Да и сама хороша. Она ведь меня в делах обманула. Полагаю, что из-за обиды. Отверженная женщина — коварна и опасна. Да и кузнец, что булавки мне делал. Вы разве не слышали, что его мастерская сгорела. Удачно, не правда ли? Да и Александр Леонтьевич заболел.

— И чем же? — серьезно поинтересовался Владимир Иванович.

— Полагаю, что его разбил острый приступ хитрости. Мда. Хорошо, что Карл Генрихович ведет себя прилично.

— Прилично? — усмехнулся дядя. — Сколько вы заработали на первой лотерее?

— Не я! Все до копейки пошли в фонд ДОСААФ. Все две тысячи.

— Да-да, конечно, — кивнул дядя. — Но так как ты глава ДОСААФ, то можешь тратить эти средства по своему усмотрению. Не так ли? Например, на представительские расходы.

— Я не буду разворовывать фонд!

— Мой мальчик, никто и не говорит об этом. Но ответь мне, что скажут люди? Что они станут ждать от тебя? И не надо морщиться. Вы сами выбрали этот путь.

— Дядя, ответь мне как на духу, вы знаете, кто стоит за всеми этими напастями?

— Ваша прыть сделает честь даже призовому жеребцу, молодой человек. — смешливо фыркнул Владимир Иванович.

— Дядюшка, вы ведь точно знаете, кто и зачем пытается взять меня за вымя. Кто эти люди или человек?

— За вымя?! — переспросил дядя и зашелся хохотом. — Лёва, мальчик мой, вот по этой причине я и отказал вам с Коленькой в учителе фехтования. Вы слишком склонны к насилию.

— Как будто в этом есть что-то плохое… — буркнул молодой граф.

— К тому же вы совсем упустили из вида тот факт, что вами могут интересоваться не с дурной целью. Да и связывать эти события все не стоит, равно как и замыкаться на себе, как центре мироздания. Будьте уверены, Сергей Павлович понервничал эти месяцы куда как больше. И не только он. Лобачевский вообще думал, что его снимать собрались с должности ректора.

— И кто же это такой влиятельный, что может себе позволить использовать министерство Внутренних дел для своих нужд?

Дядя не ответил.

Тетя тоже.

Так, в молчании, и ехали…

Добрались.

Чин по чину вошли в зал ко всем. Да еще с представлением. И ушли с головой в омут бесконечной болтовни и сплетен. Опекуны. Лёва же постарался исчезнуть. И забившись в дальний угол, присел на подоконник, откинувшись на скос окна.

Да, неуважение.

Однако ему требовалось подумать и как-то попытаться увязать в голове в единую и непротиворечивую картинку слова, сказанные ему в коляске. Гормоны мучили. Сильно. Порождая бури эмоций. Особенно после того, как он прекратил донимать местных проституток своими… изысканиями. Ну, то есть, испытаниями новых презервативов.