Железный лев

Что же касалось рукопашного боя, то он попросту казался ненужным… лишним. И уже не первый век. Находясь как по части борьбы, так и ударной техники на очень примитивном и бессистемном уровне. Про то, что надобно еще и тело укреплять речи вообще не шло. Этим со времен Античности целенаправленно практически никто не грешил.

А вот Лев к моменту того поединка уже добрые полгода вдумчиво гонял себя.

Умело.

Безжалостно.

С полным пониманием дела…

Вахмистр осторожничать не стал.

Да и зачем?

Перед ним ведь стоял, по сути, рослый подросток. В его понимании слабый и неопытный. Поэтому он мягким шагом скользнул к графу с целью схватить, скрутить, заломать. Пользуясь своим преимуществом в физической силе, что бросалось в глаза невооруженным взглядом.

Но не тут-то было.

Лев отскочил.

Новый рывок. Еще. И опять.

А когда Прохор сумел, наконец, захватить рукав во время очередного рывка, граф легко освободил свою руку, просто крутанув ее против большого пальца противника.

Отскок.

Новый рывок, потерявшего бдительность казака. И принятие его «двойкой». Прямым с передней руки и сразу же добавка со второй.

Раз-раз.

И вахмистр покачнулся.

Он такого никак не ожидал. В эти годы рукой, выставленной вперед, не били. Клинком работали, да. А кулаком — нет. И тут такая «подача»! Причем с минимальным интервалом между ударами — словно по мешку. И казак «поплыл», пусть и не сильно.

Нет, в целом он оказался намного крепче даже недавнего главаря разбойной четверки. Сухой, жилистый, прошедший через массу всяческих передряг. Поэтому нокаута не вышло, да и граф добивать его не стал. Хотя и мог, приметив, как потерял фокусировку его взгляд.

Получилось бы слишком быстро. А оно совсем не надо. Не тот пиар-эффект. Нет явного, уверенного доминирования. Еще подумают, что случайно. Поэтому он дал своему сопернику небольшой отдых и даже лично принес большой ковш воды.

Прохор оценил.

Принял ковш, кивнув с благодарностью. Отхлебнул немного. А остальную ледяную воду, добытую прямо из колодца, вылил себе на голову, чтобы взбодриться…

Отдышался.

И они начали новый раунд.

Вахмистр теперь осторожничал и кружился вокруг молодого графа. Приглядываясь. И выискивая подходящий момент.

Тот отвечал ему тем же.

Да и куда спешить? Выносливости пока хватало. Так что можно поиграть.

Наконец, казак снова сделал скользящий шаг, пытаясь в этот раз ударить парня. Не попал. Тот легко увернулся, а потом и сам пробил акцентированный «лоу-кик». И не в тайском, а во французском варианте, то есть, носком, да прямо в мышцу.

Щелк!

И станичник взвыл.

А потом рванулся вперед, словно медведь, и… таки поймал «сиятельство» в свои руки, подминая под себя.

Ахнули все, кто наблюдал. Лев Николаевич ведь явно выигрывал, и тут такой поворот.

Обидно.

Но несколько мгновений спустя оказалось, что шея вахмистра зажата классическим удушающим приемом. Треугольником. Да так он и сомлел, не понимая, как этому приему сопротивляться.

Лев поднялся.

Перевернул вахмистра набок. Облил водой, приводя в чувство. И помог подняться.

Не сразу.

Секунд пятнадцать тот лежал, глядя куда-то перед собой пустыми глазами, ни на что, не реагируя… последствия удушающих приемов, они всегда такие…

Разгромил и уничтожил он Прохора тогда.

Мог быстрее.

Мог жестче.

Но зачем? Потом они долго беседовали. И вот он результат — два десятка молодых казаков, вступающих в ДОСААФ. Так-то может, и вздор, но лишним влияние в среде этого сословия не будет. Да и боевая эффективность станичников на Кавказе заметно поднимется.

Не напрямую и не сразу.

Эти молодцы вернутся. Покажут себя. А потом, если повезет, откроют где-нибудь в Кизляре филиал ДОСААФ. Ему они, конечно, подчиняться не будут, но все равно — если понадобятся, их можно будет подтянуть, пусть и не всех. Лев прекрасно помнил о том, как порой вырастало личное влияние отдельных политиков и дельцов из спортивных залов…

* * *

Николай Павлович читал стенограмму.

В процессе немного шевелил губами и хмурился. А чуть в стороне сидели в креслах Александр Христофорович Бенкендорф и Лев Алексеевич Перовский. Начальник третьего отделения, считай глава ФСБ, если на манер XXI века да в некотором приближении, и министр Внутренних дел.

Для местных либералов — страшнее этой троицы в России никого и не было.

Душители свобод…

Консерваторы…

Реакционеры…

Стенограмма же оказалась предоставлена Виссарионом Прокофьевичем, тем самым стряпчим, которого давно уже завербовало третье отделение. А он, стало быть, выступал провокатором в той беседе со Львом Николаевичем. Так — подначивал помаленьку и выводил на откровения. В то время как за тонкой перегородкой сидел специалист, что прибыл чуть пораньше. И карандашом осторожно всю беседу стенографировал в блокнот.

— А откуда этот юнец знает про убийство моего родителя? — хмуро уточнил Николай Павлович.

— Но это же секрет Полишинеля, Государь, — пожал плечами Бенкендорф. — Всякий, кто интересуется, о том довольно легко узнает.

— И эти дурни, что собираются у Белинского со Станкевичем, тоже знают?

— Они идеалисты. Они живут в розовых мечтах. Им низменная твердь бытия едва ли интересна. — криво усмехнулся Перовский.

— Соглашусь. Витают-с в облаках. О вас, Государь, судят больше из фельетонов, чем из реальных дел.

— А этот малец, какие кружки посещает?

— Он сам себе кружок. — фыркнул Александр Христофорович. — Удивительно деятельная натура.

— И как вам это? — потряс листами император. — Мне, признаться, не верится в то, что я читаю. Сколько ему лет? Хотя это не важно. Так, пожалуй, даже и старик не скажет… не каждый старик.

— Со слов Остроградского этот юноша как-то заявил ему, будто тот, кто в юности не увлекается либерализмом, социализмом или чем подобным не имеет сердца, тот же, кто этого держится с годами, слаб умом.

— И что же?

— Я думаю, что Александр Христофорович хочет сказать: у этого юноши нет сердца. Он хоть и юн, но уже достаточно трезво мыслит.