Железный лев

Сергей Павлович от таких выходок едва ли не шипел, но беззвучно и с улыбкой. Да и сам Лев Николаевич видел — внимание к Казани обострилось до крайности. Вон — парочка столичных следователей внимательно изучали материалы по тому поляку, а также провели беседу с архиепископом по поводу Петра Леонтьевича Крупеникова.

В общем, рыли носом, словно голодные кабаны, жаждущие спелых желудей. Только обрывки корней во все стороны летели. Но об этом Лев подумает завтра. Сейчас голову о том забивать лишь нервы портить и лишать себя душевного покоя. Явно ведь какой-то наезд. Только кого и зачем — неясно.

И что примечательно — как губернатор, так и архиепископ ректором стоически выносят этот нездоровый интерес. И даже не жужжат. А все их раздражение если и проявляется, то едва-едва. Совпадение? Едва ли.

Поспать, впрочем, не дали.

Гости.

Очередные гости.

Пелагея Ильинична постоянно вела приемы. И вся эта нервотрепка, которая началась в городе из-за проверок никак и ни в чем ее не ограничила. Более того — эта женщина постаралась вытащить к себе в особняк как можно больше столичных персон.

И даже что-то получилось.

Во всяком случае, Остроградский прибыл. То ли он не знал, куда ехал, то ли ему действительно было интересно, но он явился. И с ним приличное количество других «понаехавших». А может, так все и задумывалось? Чтобы местные не воспринимали их ревизорами?

Тетушки, впрочем, хватало ума не дергать племянника.

Да, разбудила и вынудила спуститься к гостям. Но не более. Позволяя ему воспользоваться своим приемом «романтического героя», то есть, постоять в сторонке и послушать. Впрочем, не все были так тактичны и деликатны.

— Мой милый мальчик, — раздался голос графини.

— Анна Евграфовна, — максимально благожелательным голосом произнес Лев, — рад вас видеть.

Сам же скосился на незнакомого дородного мужчину, который стоял подле нее.

— Разреши мне рекомендовать тебе Михаила Васильевича Остроградского.

— Очень приятно, — с некоторой запинкой произнес натурально смущенный Лев.

— И мне, — кивнул он. — Признаться, я удивлен. Вы выглядите намного старше своих лет.

— Все благодаря усилиям моей любимой тетушки, что каждое утро велит подавать мне овсяную кашу. — улыбнулся молодой граф. — Она говорит, что это пища будущих Геракаклов.

— Овсянка? — переспросил профессор невпопад.

— Британская мода, — пожал плечами Лев Николаевич. — Они по какой-то причине решили, будто поедание каши может занимать совершенно разнеженным аристократам их сон до обеда и отсутствие всяких усилий над собой. Я бы предложил ввести в их обиход напиток из пива[1], замешенного пополам с парным молоком.

— А вы… жестоки, — расплылся в улыбке Михаил Васильевич.

— Чай же с молоком пьют, — снова пожал плечами молодой граф, продолжая доброжелательно улыбаясь. — На мой вкус — дрянь, так как ни ноток чайного аромата уже не учуять, ни молока не попить. А так они хоть от ожирения избавятся.

— Я слышал, что вы предложили вешать тех, кто станет завышать цены на строительные материалы. Подумал, что наговаривают. Сейчас вижу — не врут.

— Изначально я предлагал сажать на кол, при большом скоплении народа. Для тех, кто наживается на горе погорельцев — самое то. Но Сергей Павлович убедил меня, будто в наши дни это уже не модно. — максимально серьезно произнес Толстой.

— Однако!

— Считайте, что у меня детская травма. Думаю, что все это юношеский задор и со временем пройдет, надеюсь. Я как-то слышал занятную мысль. Говорят, что тот, кто по юности не был либералом или социалистом, не имеет сердца, а кто в зрелые годы им остался — не имеет разума.

— Ха! — расплылся в улыбке Михаил Васильевич.

Этот молодой человек ему определенно нравился. В том числе в силу того, что он сам держался консервативных взглядов, относясь к либералам скептически. Конечно, классическим охранителем он не являлся, скорее сочетал просвещенность с патриотизмом, чего у либералов днем с огнем не сыщешь.

Еще немного побалагурили.

Наконец, он осторожно коснулся темы, которая его чрезвычайно волновала.

— Николай Иванович сказал, что именно вы придумали способы проверки его геометрической теории. Что натолкнуло вас на эти идеи?

— Я просто прочел его книгу и попробовал это все как-то визуализировать. И все как-то само собой сложилось. Если честно, я просил себя не указывать как соавтор.

— Отчего же?

— Я ведь даже университет еще не закончил. Ну пришли мне в голову мысли и пришли. В мире ежедневно рождает мириады идей, в том числе и совершенно гениальные. Куда важнее не придумать, а реализовать. А в этих статьях моего участия едва ли достаточно для соавторства. Николай Иванович мне польстил. Сильно. Большим авансом.

— А в этой историей, связанной с гипотезой расширяющейся Вселенной, вы также участвовали?

— Здесь пошире. Высказал эту идею и способ проверки. А потом мы провели пять больших бесед, обсуждая детали и сам текст. Тут я, пожалуй, на соавтора потяну, хотя и младшего. Так как основной объем работ сделал совсем не я. Жаль только, что современный уровень технических средств не позволяет подтвердить или опровергнуть мои слова.

— Хм. Новая казанская булавка и водостойкая быстросохнущая краска оформлены на вас привилегией. Скажите тоже авансом?

— Тут нет. Тут я сам потрудился. С краской на заднем дворе опыты ставил. А булавку по моему эскизу кузнец изготовил. И я его потом корректировал, чтобы довел до ума.

— А сейчас над чем работаете?

— Прочитал недавно заметку о том, что в Новом свете выдумали многозарядный пистолет с барабаном. Это меня немало увлекло. И я уже вторую неделю пытаюсь посчитать пиковое давление в канале ствола под разные навески пороха и калибры, а также баллистику таких пуль.

— Серьезно? — оживился Остроградский, который не только две работы по баллистике написал, но и постоянно оказывал помощь различным военным структурам. Математические, разумеется. В том числе составляя таблицы стрельбы.

— Да. Круглая пуля, как мне кажется, не самый лучший вариант из-за слабой поперечной нагрузки. Из-за чего боковой ветер или иные помехи достаточно легко ее отклоняют. — и видя некоторое непонимание в глазах Остроградского, стал раскрывать тему.

И определения вводил.

И объяснения.

И даже в какой-то момент стал что-то черкать на стене тыльной угольком, который он достал из печи неподалеку. Вот, кстати, по ее побелке и изображал. А в какой-то момент к нему присоединился и Михаил Васильевич, тоже достав уголек и добавляя свое.