Железный лев

Тот с ужасом в глазах кивнул.

Покладисто.

Очень покладисто.

Зашел внутрь и развил бурную деятельность. А ночью, ближе к рассвету, стряпчий очнулся в одной из сточных канав Суконной слободы Казани. В самом неприметном месте.

Старший городовой сделал все безупречно. В том числе и потому, что с нескрываемым ужасом косился на светящийся пузырек, все еще стоящий на столике. Он-то был совсем близко и слышал их разговор.

Рискованно?

Быть может.

Во всяком случае Лев Николаевич рассчитывал на свою практику алтарником у архиепископа во время проведения им служб. Это выглядело очень надежной броней от слухов разного толка.

Зачем все это?

Так тоже не секрет. Убивать просто так стряпчего не хотелось. Трупы деньги возвращать не умеют. А отпускать… да где же его потом искать? В лучшем случае, сбежит. Или того хуже — попытается наябедничать кому в Третьем отделении.

Старший городовой же… Он находился уже буквально в маленьком шаге от околоточного надзирателя — первого своего офицерского чина. И, как Льву показалось, стал увлекаться. Даже в чем-то борзеть. По чуть-чуть. Поэтому и его следовало бы припугнуть, но не прямо и на него не наезжая. Так, совсем немного, для профилактики…

А вообще, вся эта каша заварилась в ноябре 1843 года, когда граф получил письмо от своего троюродного брата Алексея Константиновича Толстого. Тот служил в Санкт-Петербурге и много чего видел.

Это он и описал.

И о чудо! Показания брата не совпали с тем, что докладывал стряпчий. Совсем. Особенно касаясь сделки на булавки, фишка которых заключалась именно в возможности быстро развернуть масштабное производство. И там, как ходили слухи, заплатили очень прилично. Метя не только и не столько в Россию и ее рынок, а желая шагнуть намного дальше.

Разумеется, слухи, это слухи.

Им верить попросту не здраво.

Однако подозрения это усилило. А потом, в ходе кое-каких проверок, и подтвердило. Документы же, взятые на самом Виссарионе и в его вещах, окончательно уверили в правоте подозрений. Воровал, мерзавец. Обманывал. Интриговал…

[1] Автор специально состав не указывает, чтобы буйные головы не применяли. Это вполне обычное и доступное вещество в России тех лет, которое для инъекций мало кому в голову придет использовать, надеюсь. При вводе внутримышечно вызывает сильное жжение и некроз тканей в месте введения. Дает временную слепоту, если не увлечься, потому что летальность наступает уже при весьма малых дозах.

Часть 3

Глава 2

1844, апрель, 19. Казань

Лев Николаевич с равнодушным видом сидел в кресле и смотрел на Виссариона Прокофьевича. Лицо его осунулось и посерело. Глаза горели каким-то безумным огнем, постоянно «бегая», словно пытаясь удрать с лица куда-то подальше. Да и он сам вел себя как загнанный, затравленный зверь.

Вот залаяла на улице собака.

Вдали.

Отчего сюда через окно долетело лишь эхо.

Лебяжкин же подорвался и спрятался за штору, где начал бубнить молитву.

— Вы, я вижу, неважно себя чувствуете, — произнес Лев Николаевич. — Ткани пока не начали отмирать? Некроз обычно сопровождается скверным запахом. Вы давно мылись?

— Я все принес! Все! — не то прошипел, не то прохрипел бывший стряпчий из-за шторы.

— Так покажите? Что вы прячетесь?

Он нехотя вышел и нервно озираясь подошел к столику. Открыл свой кофр и начал выкладывать деньги. Пачки ассигнаций.

— Здесь в пять раз больше того, что я получил за сделку по булавкам. А также взятка, полученная мною. И вся роспись до копейки.

— А списки?

Виссарион Прокофьевич достал толстую тетрадь.

— Вот. Здесь все. Никого не забыл. Все записал.

Лев Николаевич ее взял, полистал и с трудом удержал равнодушие на лице. Компроматов, конечно, не имелось. Ведь сведения без доказательств ничего не стоят. Однако сам факт определенных сведений на ряд высокопоставленных персон был крайне полезен.

Но больше всего Льва Николаевича смутило упоминание всякого рода масонских лож, в которых в настоящее время числились отдельные персонажи. Их ведь запретили. Давно и надежно. И насколько знал граф, Николай I имел определенные пунктики к такого рода организациям. Из-за чего боролся с ними бескомпромиссно…

— Лекарство! Вы обещали лекарство!

Молодой граф достал небольшой деревянный пенал.

— Здесь тридцать ячеек. Они пронумерованы. Употреблять по одной пилюле в день. Лучше вечером перед сном — от них может статься слабость. Если перепутаете, пропустите или примете больше одной в день — ничего не получится. В каждой — свой состав. Понимаете?

— Да-да-да, — быстро закивал этот человек, до жути алчным взглядом глядя на пенал.

— Держите. И постарайтесь как можно скорее удалиться за океан. Гончие Анубиса выходят из его храма в Египте. Так что туда даже не суйтесь. Поблизости они могут даже свежий эстус учуять и напасть. Езжайте куда-нибудь к Балтике. Садитесь на корабль. И уплывайте. Океан немало затрудняет им возможность учуять вас. Так что, даже если напортачите с таблетками, просто проживете подольше.

Бывший стряпчий кивнул.

И не прощаясь выбежал, прижимая к груди пенал.

Лев же усмехнулся.

Капсула номер двадцать пять содержала сильнейший яд, а в остальных находилось обычное снотворное. По его расчетам, бывший стряпчий за это время уже будет далеко. Очень далеко. И уж точно за пределами Российской империи.

На улице раздался крик. Это Виссарион Прокофьевич сбил кого-то с ног выбегая. Лев же подошел к столу и, собрав все обратно в кофр, закрыл его. Не время и не место тут все пересчитывать и проверять. Мало ли кто зайдет? Даже если слуги — это совсем ни к чему…

Постучались.

— К вам посетители, Лев Николаевич, — произнес Ефим.

— Кто?

— Я этих господ не знаю. Представились Александром Ивановичем Герценом и Алексеем Степановичем Хомяковым. Де в журналах научных трудятся и с вами поговорить жаждут.

Мужчина получал образование еще в советской школе, а потому отлично знал, что это за персонажи. Здесь, признаться, он ими даже не интересовался, так как ему все эти кружки были без надобности. Но, если гора не идет к Магомеду, то… хм… Пройти мимо местного филиала клиники для душевнобольных никак не получалось. Во всяком случае, в его представлении…