Жемчужница

На последнем вопросе голос мужчины взлетел так угрожающе, что Мана невольно сжался, буквально чувствуя, как слова впиваются к него подобно острым иголкам.

— Н-но это… — попытался оправдаться он, облизнувшись, но Тики вскинулся и резким движением приблизился прямо к лицу мужчины, опасно сощурившись и вселяя в него тот самый страх, который иногда селился в сердце, стоило Микку сбросить свою снисходительно-насмешливую ипостась.

— Ты его с грязью смешал, понимаешь?

Мана понимал.

Конечно же Мана понимал!

Но что он мог сделать? Им необходимо было закончить всё это прямо сейчас, пока не стало слишком поздно, пока ещё есть возможность сбежать от этого чувства!

— Он тебе признался — а ты его просто в землю втоптал своим идиотизмом, — безжалостно продолжал Тики, смотря Мане прямо в глаза, не позволяя отвести взгляда, как бы сильно этого не хотелось. Он был похож на удава, поймавшего в свои сети кролика. — На твоём месте я бы не надеялся даже на самые нейтральные разговоры ещё недели две, — ядовито хмыкнул он, заставив мужчину вздрогнуть, ощутить себя самым настоящим мальчишкой: потерянным и не знающим, что делать. — Идиот ты, — вновь выдохнул Микк и вдруг несильно хлопнул Ману по плечу, в раз теряя всю свою серьёзность и опасность.

— Я уже понял… — Мана потер руками щеки и на секунду зажмурился, прогоняя непрошенные слезы. — Но я ведь… хотел как лучше, понимаешь? Столько всего было, и мы… всегда справлялись. Вместе.

— А с чего ты решил, что так лучше для Неа? — устало вздохнул Тики, как будто отчаявшись вложить в голову Маны хоть толику соображения. — Ты вообще представляешь, что сделал? Неа и так словно бы потухает, Алана всегда говорила, что его душа как будто окутана туманом. Темная дымка, — он прикусил губу сосредоточенно и покачал головой. — Это его одиночество. Он тянется к тебе и показывает это как умеет, но ты отталкиваешь его.

— Но он ведь наследник! — Мана в отчаянии всплеснул руками и вскинул на брата загнанные глаза, силясь убедить его (и себя самого) в правильности своих слов и действий. — Он ведь должен…

— Не любить? — Микк вскинул брови в иронической насмешке и прицокнул языком. — Он должен уметь управлять империей, и он это умеет. Остальное значения не имеет, у нас запретили договорные браки еще до добряка-Дориана.

Мана беспомощно заоткрывал рот, надеясь всё-таки хоть что-то ему противопоставить, и брат, прекрасно видя это, хмыкнул.

— Или ты думаешь, что будешь мешать ему? — хитро сощурился он, и мужчина тут же закивал головой, надеясь, что Микку будет достаточно этого ответа. Но тот лишь горестно вздохнул, закатив глаза, словно только что ему сказали что-то невероятно глупое, и состроил такое выражение лица, будто ожидал от Уолкера что-то более умное. — У тебя вообще есть хотя бы одна логичная и здравая причина для отказа? — иронично спросил Тики, и Мана замер, тяжело сглатывая.

И правда — а была ли хоть одна логичная причина? Было ли хоть что-нибудь, кроме отговорок и попыток сбежать?

— Мы… братья? — неуверенно предложил он, ощущая себя нашкодившим мальчиком, получавшим нагоняй от кого-то старшего.

Тики с несколько секунд смотрел на него без каких-либо эмоций, пугая Ману своим просчитывающим пространство золотым взглядом, и вдруг ссутулился с досадливым стоном.

— О духи, какой же ты трус, — прошептал мужчина, покачав головой. — Почему просто нельзя получать удовольствие от происходящего, а?

— Но это же неправильно! — тут же вскинулся Мана, осуждающе глядя на брата.

— Любовь не может быть неправильной, как ты не понимаешь?! — Тики хлопнул себя по колену, сердито сверкая глазами и совершенно точно не собираясь отводить взгляд. — И Неа бесится и никак не возьмет в толк, почему ты не можешь принять эту простую истину! Потому что ты-то со своим умом давно должен был это уразуметь, а ты ищешь какие-то оскорбительные оправдания! — он говорил тихо, но с таким чувством и с такой уверенностью, что Мане стало не по себе.

Он ведь всегда принимал Неа — не мог не принять. Но сейчас он принимал его тоже! Просто сам Неа этого не хотел!

…не хотел, чтобы его принимали как больного, потому что был совершенно здоров.

В глубине души Мана, наверное, знал это, просто боялся себе признаться. Да и… готов определенно не был. Он жил со своим чувством к Неа давно, очень давно и привык любить его просто по умолчанию, соглашаясь со всеми его решениями и действиями. Но теперь, когда эти чувства стали… обнажаться — он боялся.

Возможно ли, что он ищет оправдания просто из-за глупого страха изменить что-то?

Мана бросил тоскливый взгляд на близнеца, уже вошедшего в игровой раж, и горько вздохнул. Алана с кривой улыбочкой что-то сказала ему, и тот ошеломленно вытянулся лицом, едва не роняя карты.

— Что-о-о-о? Да как ты вообще можешь такое говорить, а?

Тики сел и как-то слишком обречённо вздохнул, вмиг становясь ужасно уставшим и печальным, отчего Мана непонимающе нахмурился, наблюдая, как девушка приподнимает брови с самым что ни на есть спокойным выражением лица, на котором нельзя было прочитать ни одной эмоции, и пожимает плечами.

— А что я такого сказала? — с улыбкой поинтересовалась она, ласково сощурившись и теряя ту ауру векового спокойствия, что делала её кем-то похожим на древнее божество. Неа обессиленно простонал, роняя голову на ладони, и с досадой пробурчал (Мане пришлось поднапрячь слух, чтобы разобрать его слова):

— О духи, твоим пессимизмом можно моря заливать.

Алана в ответ задорно рассмеялась, вновь живая, яркая, весёлая, и, хитро ему подмигнув, улыбнулась.

— Иногда мне кажется, что именно этим моря и залиты, — со смешком поделилась она, и Тики, длинно выдохнув, поджал губы, не глядя на непонимающе хлопнувшего ресницами Ману.

Что случилось? Почему братья вдруг так помрачнели?

— Всё-таки Лави нанёс ей слишком сильный удар, — шепнул Микк, смотря на хлопнувшую по воде укутанным в яркую ткань ханбока хвостом Алану.

— Как же он… — Мана вздохнул и покачал головой, — глупо себя ведет. Почему он расценивает ее как оружие? Она же живая! Она живет, дышит, страдает, любит, испытывает вину… Как и все. Как и сам Лави. Но…

— Но Лави зациклился, — ядовито отозвался Тики, яростно раздувая ноздри и снова прикладываясь к вроде бы прежде отложенной в сторону фляжке Книгочея. — И отчего-то решил, что Алана всесильная и может все. Хотя что она могла будучи ребенком, который призвал свою стихию просто от ужаса, который больше не мог переживать?