Жестокеры
Шрифт:
«А что если жизнь сомнет меня, прямо посреди этой любви? Она ведь уже схватила меня на бегу за волосы – когда я была ребенком. Какие еще испытания она приготовила для меня?»
Не знаю, откуда взялось у меня это тревожное чувство: что все это закончится, что у меня неминуемо отнимут, отберут мое счастье… Это как в ясный, солнечный, безмятежный день предчувствовать бурю, признаков которой пока нет и в помине. Поразительно, но это предчувствие какой-то угрозы и скорой боли как раз и приходит обычно посреди солнечного безмятежного дня – вот такого, как этот. Да-да, именно
Охваченная внезапным страхом за наше будущее, я подняла голову и спросила Дима:
– Дим, а что будет с нами? Что ждет нас впереди?
Он, не задумываясь, и без тени тревоги, ответил:
– А впереди… впереди нас ждет… ЛЕТО!!!
Дим вскочил и сделал стойку на руках. А потом … Он выпрямился и стоял передо мной: такой высокий, красивый, со светлыми взъерошенными волосами и мечтательными лучистыми глазами – как юный бог солнца. И моя тревога развеялась без следа. Сердце замерло от любви, восхищения и ожидания того светлого будущего, которое непременно ожидает нас двоих.
***
Мой дом стоял на самой окраине Города Высоких Деревьев. И прямо за ним – полянка, тянувшаяся до небольшого леска. А слева от леска начинались сельскохозяйственные угодья – желтые квадраты, засеянные пшеницей.
Стояла середина июля. Мои волосы понемногу отрастали, и к ним возвращался их прежний золотистый оттенок.
– Ты светлеешь, – говорил Дим, пропуская между пальцев пряди моих волос. – Ты знаешь, что ты солнечный свет? Как тот, что сейчас льется на нас сквозь стекло. Ты золото. Ты такого же цвета.
Мы, как обычно, устроились у окна, уютно развалившись в старом широком кресле и мечтательно глядя вдаль. Я склонила голову Диму на плечо, его пальцы нежно перебирали струны гитары. Я слышала его родной хрипловатый голос, который тихо, полушепотом, напевал над моим ухом строки старой песни*:
Don’t you cry tonight, I still love you baby,
Don’t you cry tonight.
Don’t you cry tonight, there’s a heaven above you baby,
And don’t you cry tonight.
И сейчас эта безмятежная картина словно стоит перед моими глазами: тихий летний вечер, я и Дим, его ласковое пение под легкое дребезжание струн, его нежный бархатный голос над моим ухом и эти поля, бескрайние поля, золотые поля, залитые закатным солнцем.
Словно предчувствуя, что случится дальше, я почему-то подумала тогда, посреди этой безмятежности:
«Запомни этот день. Навсегда сохрани его в своем сердце. Таких дней не будет много. Ты потом будешь собирать их по крупицам, как золотой песок».
* Guns N’ Roses, Don’t Cry
***
– Ребенок-котенок, а поехали кататься?
В тот день Дим приехал ко мне на стареньком мотоцикле, который он гордо назвал своим «байком».
– Где ты его взял?
– Купил у соседа, у которого он ржавел и пылился в гараже.
Вложил в него все свои сбережения!Довольный собой, Дим битый час с восторгом, взахлеб, рассказывал мне, как он чинил и «приводил в чувство» свой «байк», как он его «усовершенствовал». Точнее, «реанимировал».
– Представляешь, там даже педалей не было! Сосед их, наверно, сдал на металлолом!
Он расхохотался.
– Я еще хотел заказать на него рисунок, но на это у меня точно не хватит денег. Вот только если ты мне что-нибудь нарисуешь.
– Зачем он тебе? – спросила я, указывая на «байк».
Дим чмокнул меня в щеку.
– Чтобы легче было добираться к моему ребенку-котенку! И быстрее. Больше не нужно привязываться к расписанию автобусов. И потом – я всегда мечтал о собственном байке. Гонять, летать по широким загородным трассам… Это же лучший способ прийти в себя, когда в душе ураган!
Я погладила его взъерошенные светлые волосы. Бунтарь мой!
– А в твоей душе часто бывает ураган?
– Бывает иногда. Когда взбесят.
Когда мы, надев шлемы, оседлали «байк», и Дим нажал на газ, местные отморозки, потягивающие во дворе пивко, прервали свои пустые пьяные беседы и уставились на нас. Оглушительно взревел мотор. Мы вихрем сорвались с места, и отморозки, с самого начала люто возненавидевшие красавчика Дима, теперь возненавидели его еще больше. Молча провожали они нас мрачными взглядами. А кумушки, которые целыми днями просиживали во дворе, зорко наблюдая за всеми, кто проходил мимо, – в ужасе чуть не попадали со своих лавочек!
А мы помчались за город – к тем самым полям, на которые любовались из моего окна. Мы неслись вдоль этого бескрайнего, волнующегося желтого моря пшеницы, среди которого то тут, то там мелькали красные точки маков и синие звездочки васильков. Пьянящий ветер дул нам в лицо. Дим управлял «байком» по-взрослому, уверенно, но мальчишеский азарт от быстрой езды захлестывал его. Придя в особо сильный восторг и раж, не в силах сдержать себя, он заорал во все горло:
– Свобода! Мы свободны, слышишь!
– Даааааааааа!
Я сидела сзади, обхватив Дима и крепко в него вцепившись, и тоже орала, что есть мочи. Я напрочь забыла про свои уроки вокала и про то, что надо беречь голос.
Дома меня ждал непростой разговор с матерью. Оказалось, ей донесли, что ее дочь уехала на мотоцикле с незнакомым красавчиком, который «намного старше ее».
– Неправда. Ему столько же лет, сколько и мне.
– Да при чем здесь возраст? Я тебе разве про это? Сядь!
Мать не могла взять в толк, как это девушка может разъезжать на мотоцикле.
– Не нравится мне все это, слышишь? Это опасно и неприлично. Я тебе не разрешаю.
– Но мы же в шлемах!
– Дело не в шлемах!… Не надо тебе с ним встречаться.
Когда на следующий день я рассказала обо всем Диму, он с присущей ему горячей решимостью тут же ответил:
– Хочешь, прям сейчас переедешь жить ко мне? Я увезу тебя к нам. Моя мама не против наших отношений.
Я вспыхнула.
– Ты что! Говоришь так, как будто мы взрослые…
– А мы и есть взрослые.