Жестокеры
Шрифт:
Мир, который со смертью отца застыл и стал бесцветным, с приходом Дима снова пришел в движение и обрел свои прежние краски. Я начала видеть их во всем, что меня окружало. Это прекрасно, когда расцвет твоей любви приходится на позднюю весну. Поздняя весна – мое любимое время года. Когда все вокруг покрыто свежей, чистой светло-салатовой листвой. Когда уже установилась теплая погода, но еще нет удушливой жары. И когда цветут деревья. Вокруг моего дома все заросло белыми цветками дички и черемухи. Они заполнили не только наш двор, но и весь город. Мы с Димом любили гулять, наслаждаясь красотой и терпким
На аллее перед педагогическим колледжем ветви дикорастущих яблонь были так густо усеянными белыми цветками, что почти не видно было листьев. Когда мы, взявшись за руки, проходили под ними, я запрокинула голову: наверху, надо мной, закрывая небо, раскинулся белый цветочный свод. Белоснежный ажур, чистый, как наряд невесты. Я радостно закружилась на месте, от чего перед глазами закружился этот свадебный хоровод.
– Ты знаешь, что ты похожа на цветущую ветвь? – сказал Дим.
Пританцовывая, я побежала вперед по аллее. Счастье любви и полнота молодой жизни переполняли меня. «Мне счастлИво», – весело подпрыгивало в груди мое сердце.
Дим, смеясь, бежал следом. А деревья вырастали над нами, сбоку от нас, со всех сторон. Они окружали нас, оберегали наш путь, как добрые стражи, посвященные в наши самые сокровенные сердечные секреты.
Когда-то давно, четырнадцать лет назад, я родилась среди такой же цветущей, душистой, весенней красоты. Я проснулась рано в то счастливое утро своего рождения. Мы договорились встретиться в «нашем» парке – там, где прошло наше первое свидание. Дим ждал меня там с огромным букетом ирисов (который вызвал настороженные взгляды матери, когда я принесла его домой). Мой Красивый был необычайно серьезным в то утро, даже каким-то торжественным. Из-за пазухи Дим достал открытку.
– Я написал эти слова для тебя. Послушай!
Он раскрыл открытку и прочел:
«Ребенок-котенок! Сегодня твой день рождения! Ты любишь цветущие ветви… Ты сама похожа на одну из них. Оставайся всегда такой же прекрасной и иди по жизни легко. Я желаю тебе огромного счастья, мой любимый человек! Пусть тебе встречаются только добрые и светлые люди! И никогда не забывай, что у тебя все получится!»
Я слушала, радостно улыбаясь.
– А сейчас – главный подарок!
Дим поднял лежащую в траве гитару, продел плечо в лямку, принял серьезный вид, подходящий под торжество момента, и, глядя мне в глаза, начал нежно перебирать струны. Он частенько на слух подбирал мелодии, но этой я никогда не слышала, он раньше ее не исполнял. Мелодия была незатейливой, но полной какой-то необъяснимой романтики, чего-то чистого, светлого. Дим сначала играл тихо и плавно, перебирая струны легкими касаниями пальцев, а потом внезапно с силой ударил по ним. Мотив изменился.
«Так это песня, – поняла я. – Вот сначала был куплет, а теперь припев – более короткий и динамичный, даже в чем-то… рокерский, бунтарский, как мы любим. Как рок-баллада. Но чья? Что это за группа?»
Песня казалась такой знакомой, но я напрасно вспоминала, где я могла ее слышать. Дим закончил играть и плавно отвел руку в сторону. Струны какое-то время продолжали
звенеть и вибрировать.– Ну как?
– Это было… так красиво!
– Как ты думаешь, что это?
– Это точно песня…
– Так!
– Что-то знакомое, но вот слов не могу вспомнить…
Дим довольно и загадочно улыбнулся.
– Правильно, не можешь вспомнить, потому что слов пока нет.
Я смотрела на его поддразнивающую улыбку. Диму явно нравилось мое замешательство.
– А что ты представляла себе, пока я играл? Ну, вот что ты видела?
Я задумалась.
– Тихий летний вечер, закатное солнце, широкие поля и… возможно, полет большой красивой птицы над этими полями… Эта музыка, Дим – это молодость, это свобода. Это путешествие с любимым человеком по просторам какой-нибудь прекрасной страны…
Меня внезапно осенило:
– Это в чем-то, наверно, даже… я сама. Нет, это мы с тобой!
Дим был невероятно доволен. Его лицо сияло. Он явно услышал то, что хотел услышать. Захлебываясь от восторга, он объяснил:
– Ну, конечно, это ТЫ, потому что это музыка для твоей первой песни! Вот почему она тебе знакома, но слов не помнишь – ты их просто еще не написала! Но когда-нибудь это сделаешь!
Он снял с плеча ремень и положил гитару в траву.
– Я сочинил эту музыку для тебя. И… вот, – он достал из кармана и протянул мне кассету. – Я записал ее на пленку. В настоящей студии.
Пораженная, я взяла из его рук кассету.
– Ты можешь слушать ее, когда захочешь. А когда придут слова – завтра или через годы – ты их запишешь.
Ну разве он обычный человек, мой Дим? Разве можно было в него не влюбиться? В тот момент, с кассетой в руке, которую он мне протягивал, он казался мне Внеземным – из космоса… или из Будущего. Какими волшебными, божественными вихрями занесен он в мою беспросветную жизнь?
– Дим, ты космический! Ты знаешь об этом? Ты не с Земли.
– Извини, что подарок такой… незатейливый, и я… пока не могу подарить тебе что-то… ну, более материальное… Но это все обязательно будет – с первого гонорара. Обещаю.
Я бросилась ему на шею. Он еще извиняется! Мелодия, написанная специально для тебя, любимым человеком, который по совместительству еще и талантливый музыкант, – разве может быть что-то круче? За то, что он такой – лучше всех других – мне достался, я не верила своему счастью.
– Космический…
Я уткнулась носом в его грудь. Его рука нежно гладила мои волосы. Люди, проходившие по дорожке, удивленно смотрели на двух подростков, которые нескромно обнимались среди бела дня, в парке, прямо у всех на виду.
***
По закону природы цветение продлилось недолго. Суровый резкий ветер, такой нередкий гость в мае, за считанные часы сбил весь цвет. Мы, обнявшись, сидели на лавочке в полюбившейся нам аллее возле педагогического колледжа. Асфальт под нашими ногами был покрыт снегом из белых опавших лепестков. Опыт прожитой потери никогда до конца меня не оставлял, даже в объятиях Дима. Порой, посреди блаженного умиротворения наших с ним встреч, на меня, как на беззащитные деревья в цвету, налетал суровый сатурнианский Ветер Прошлого. Настойчиво начинали пульсировать мои виски, и хмурились мои светлые брови.