Жрица богини Маар
Шрифт:
Мы шли, не размыкая рук, обходили препятствия. Наши шаги будто стали шагами одного человека, и даже гулкое эхо не находило отличий. Я чувствовала сестер, умиротворение, постепенно изменяющее нас троих, чувствовала воздействие кристалла. Он мягко подчинял себе, будто вводил нас в транс, подобный ритуальному. Разлитые благовонные масла, запах крови, старое дерево скамей, едва уловимые ароматы духов — все это приобрело необычайную яркость и словно связывало настоящее со странным полусном наяву. И каждое мгновение лишь усиливало наваждение.
Золотые цветы распустились на молочно-белой поверхности, стоило нам подойти ближе. Наши ладони одновременно ложатся на
Кристалл сам находит то, что хотел показать, — омут воспоминаний конюшего затягивает меня. Но теперь я опытней, лучше понимаю происходящее, умею прислушиваться к себе и ощущениям других. Теперь, два года спустя, чувствую и в этом человеке неправдоподобную, неестественную бесчувственность, бесстрастность. Точно такую же, как и у лекаря Снурава.
Знаю, что должна увидеть предшествующие убийству события, стараюсь добраться до тех дней и найти причину. Но это тяжелый труд, и каждый слой воспоминаний обходится мне дорого. Чувствую слабость, легкое головокружение, но такие мелочи не отвлекают. Дни до преступления открываются нехотя, но легче, чем в прошлый раз, когда я читала воспоминания лекаря. Потому что в этот раз не только сестры, но и кристалл помогает мне.
Венок даров постепенно истончается, силы уходят. Чувствую, как слабеют сестры, и знаю, что пора заканчивать, хотя мне удалось посмотреть только неделю, предшествовавшую преступлению. Но пока еще могу, я проникаю в очередное воспоминание и оказываюсь в кабинете главного конюшего. Хватает нескольких минут, чтобы понять — эти сведения не стоят затраченных усилий. Конюший занимается только бумагами. Расходные листы, покупка скакунов, плата работникам, заказ лака для колесниц… Скучная рутинная работа.
Разочарование мое так велико, что мешает воспринимать и оценивать происходящее. Не прислушиваюсь даже к мыслям конюшего. Хочется уйти, не видеть, избавиться от чужих чувств.
И тут я замечаю на столе чернильницу.
Дорогую, красивую, инкрустированную опалами. Я знаю, что даритель важен конюшему, ощущаю это всем естеством. Пусть он не испытывает благоговения, как Снурав, по отношению к дарителю, но уважение, почтение и желание угодить читаются отчетливо.
Бабочки давно поблекли, напоминают опавшие листья. Змеи истончились, шевелятся вяло, как и ставшие прозрачными птицы. Нужно закончить ритуал сейчас, иначе мы, как в прошлый раз, потеряем много сил и времени. А в эти дни мы нужны Ратави, как никогда. Кристалл чувствует состояние своих жриц и знает, что я увидела главное, поэтому отпускает нас, дает вынырнуть из воспоминаний убийцы.
Абира сидела у кристалла, обхватив голову руками. Гарима поспешила к ней, встала рядом на колени, обняла. Я тоже подошла ближе, присела.
— Как ты? — мой голос прозвучал в пустом Храме неприятно громко.
— Ужасно, — прошептала Передающая, отняв руку от лица и встретившись со мной взглядом. — Меня трясет от слабости, тошнит, ноги подгибаются… — по бледной щеке сестры скользнула слеза, а голос задрожал от жалости к себе. Ее я ощутила очень отчетливо, как и то, что в своем истощении Абира винила меня. — Мне очень плохо. Это хоть не зря было? Ты узнала что-нибудь полезное?
— Да, — твердо ответила я.
Гарима встрепенулась, посмотрела на меня пристально.
— Я не нашла причины, как ни старалась. Конюший не ссорился с принцем, напротив, тот его хвалил. Но убийца был такой же бесчувственный, опустошенный, как и Снурав, — начала
я.Абира хмыкнула и страдальчески закатила глаза, но ожидаемое поведение не сбило меня с толку:
— И у него на столе стояла точно такая же чернильница, как у Снурава, — завершила я.
— Ты уверена? — нахмурилась Гарима.
Я кивнула:
— Совершенно.
— Но откуда? — удивилась Абира. — Может, они были знакомы?
— Это нужно выяснить, — задумчиво ответила Доверенная.
— Скорей у них был общий знакомый, — предположила я. — Ведь кто-то подарил такую же чернильницу Снураву. Будь они знакомы, лекарь не радовался бы так сильно вещи, принадлежавшей казненному за убийство.
— Тоже верно, — согласилась Гарима и встала. — Пойдем в дом. Нужно отдохнуть и поесть. Или я одна голодная?
— Не одна, — покачала головой Абира.
Я распахнула дверь Храма. За ней нас ждала ночь. Прохладный воздух бодрил, сладко пахли цветы, в темном небе висела луна, из сада доносилось пение птиц и журчание воды в фонтане. На дорожке, ведущей в дом жриц, нас встречали прислужницы с фонарями. Среди них была и Съярми.
— Вы провели в Храме больше шести часов, сиятельные госпожи, — поклонившись нам, сказала она. — Мы беспокоились.
— Все хорошо. Нет повода для волнений, — заверила Гарима и распорядилась: — Принесите ужин в общую гостиную.
Хоть нам и было, что обсудить, разговор не шел. Доверенная хмурилась, задумчиво нанизывала на вилку овощи и ни на кого не смотрела. Передающая лениво помешивала рыбный суп и щипала лепешку. Мне есть не хотелось вовсе, а молчание быстро надоело.
— Что будем делать дальше?
Абира неопределенно повела плечами, Гарима вздохнула.
— Меня беспокоят эти чернильницы, — признала она. — Думаю, нам следует поговорить обо всем со стражами.
— Передать дело в их руки? — хмуро уточнила я, раздражаясь из-за предположения. Скрывать свое настроение я не собиралась, а после всех ритуалов считала себя обязанной лично разобраться до конца.
— Нет, — слишком поспешно возразила Гарима. Чувствовалось, что ей нравилась мысль переложить расследование на чужие плечи. — Нет. Нам просто понадобится помощь.
— Помощь тех, кто ни в этот, ни в прошлый раз не увидел в делах ничего странного, — резко возразила я.
— Они и не могли, — мягко ответила Доверенная. — Но с другой стороны, не станем же мы сами охотиться за неизвестным дарителем? Мы выполним свой долг, стражи — свой.
— Среди них есть талантливые дознаватели, — вмешалась Абира. — Альд, например, очень хорош.
Я вовремя прикусила язык, чтобы не добавить «в постели».
— И господин Мирс тоже, — продолжила мысль Передающей Гарима. — Многие заинтересованы в том, чтобы узнать правду. Мы ведь не забываем, что первым убитым был наследный принц.
— Я помню, — буркнула я.
Гарима погладила меня по плечу:
— Не расстраивайся, — посоветовала она. — Мы все выясним.
Я промолчала, не стала говорить, что стражи вряд ли обрадуются необходимости ворошить дело двухлетней давности. Не стала признаваться, что чувствую себя виноватой. Ведь мне стоило еще тогда, во время первого ритуала, заподозрить неладное. Я должна была почувствовать. Кто знает, может, тогда Ингар не лишился бы отца. А еще подумала об Императоре и посочувствовала ему. Как он отнесется к новому расследованию гибели сына да еще в это сложное с точки зрения политики время, я предугадать не могла. Знала только, что наш интерес и возможная связь убийств причинят Правителю и его семье боль.