Жрица богини Маар

— Они могут перестать заявлять о преступлениях, — собственное предположение мне не понравилось. Как и мысль об усилении влияния послов. Они бы превратились в местных королей, а общины — в закрытые для наших стражей государства в государстве.

— Верно, — согласилась сестра и сухо подытожила. — Общины замкнутся в себе, перейдут на самосуд. Послы обретут большую власть и политическую силу. С ними и так нелегко работать, а после указа станет еще трудней. Именно поэтому Император не спешит изменять закон. Поэтому не говорит, что для всех чужеземцев тоже нужно проводить ритуалы. Он осознает цену необходимого решения.

Повисла тишина. В сердце росла тревога, крепло ощущение близкой беды. Невеселые мысли тоже все время возвращались к послам. Они знали, что Император разумный и спокойный человек. Послы, как и Гарима, догадывались, что он предпочтет не изгонять общины, а дать им возможность искупить вину. Выселение чужеземцев из Ратави означало серьезное ухудшение отношений с королевством Даркези и Сарехским царством. Обязательно торговые убытки и, возможно, учитывая боевое настроение короля Даркези, даже начало войны. По большому счету послам был выгоден погром. Он мог дать им невиданную прежде власть и огромное влияние.

Учитывая выступление господина Далибора, мне не удавалось отделаться от мысли, что он был как-то причастен. В конце концов, все началось в сарехской таверне после того, как сарехи стали задирать даркези. Камнем преткновения тоже был сарех, лекарь Снурав. Не будь ритуала, которому так противился господин Далибор, мы бы никогда не узнали о странной чернильнице, я не считала бы лекаря бесчувственным орудием в чьих-то руках.

— Меня настораживает поведение господина Далибора, — нарушила тишину Гарима.

— Меня тоже, — согласилась я. — В этом деле слишком много сарехов. Без него точно не обошлось. Но если от ссоры с даркези я вижу его выгоды, то от смерти принца — нет.

— Я тоже не вижу, — признала сестра. — Поэтому нам и нужно поиграть в дознавателей и разобраться. И чем скорей, тем лучше.

ГЛАВА 17

Мы с Гаримой сидели в моей гостиной и пили чай. За последние часы документы и отчеты порядком надоели. Они повторяли известные сведения и не дали никаких новых зацепок. Вечерело, в саду пересвистывались птицы, легкий ветерок шевелил занавеси. Суни принесла мне конверт. Само по себе необычное событие удивило меня еще больше, когда я прочла подпись. Письмо прислал Ингар, но я не могла отделаться от ощущения, что писал его совсем другой человек. Вежливый, спокойный, обходительный. Сарех просил прощения за свою несдержанность и за резкие высказывания. Благодарил за помощь и участие. Просил о встрече следующим вечером. А закончил словами: «Я пойму, если ты откажешь. Я вряд ли показался тебе приятным человеком, и горе из-за смерти отца меня не оправдывает. Но я подумал над тем, что ты сказала, и хочу помочь найти настоящих виновников».

Я протянула Гариме листок.

— Жаль, что у тебя нет образца почерка, чтобы сравнить, — усмехнулась сестра. — Никогда бы не подумала, что Ингар может так выражаться. А то, что он попросил прощения, вообще из ряда вон выходящее событие.

— Да, ты права. Он не из тех, кто станет извиняться, — я хмуро смотрела на письмо. — Я ему нужна, иначе он не узнает правду об отце. А извинился письменно, чтобы я не видела его ложь.

— Все может быть. Но не отталкивай его. Люди в трудных ситуациях иногда ведут себя совсем не так, как им свойственно. Он в самом деле может потом раскаяться. Но сейчас рана слишком свежа для искренних сожалений.

— Понимаю, — вздохнула я. — Поэтому не откажусь встретиться. Пусть приходит. Может, и мы узнаем что-нибудь новое и полезное.

— Возможно, — согласилась Гарима и поменяла тему. — Ты дополнила дневник?

— Да. Хочешь взглянуть?

— Я возьму его, проверю кое-какие даты. Завтра обсудим, — она легко улыбнулась и, поцеловав меня в щеку, пожелала доброй ночи.

… Трудно дышать, болит за грудиной. Болит ужасно, на глаза наворачиваются слезы. Рядом женщина. Тарийка. Черные вьющиеся волосы выбились из косы. Лицо перепуганное, бледное. В свете ночника ее глаза — черные провалы. Мне страшно, будто вижу смерть… Свою смерть…

Я подскочила на кровати, с трудом отдышалась. Чужая боль постепенно уходила. Видимо, во сне я кричала — рядом верная Суни капала успокоительное в стакан. Залпом опустошив его, я мечтала о том, чтобы Гарима нашла не только причину и смысл этих снов, но и лекарство. Чтобы они прекратились.

Утром судебный пристав уведомил жриц о том, что начался суд над даркези, убившем Снурава.

— Ты была права, — сказала Гарима, прежде чем Абира как-то прокомментировала новость. — Император не стал затягивать с судом.

— Вот видишь, — самодовольно улыбнулась Передающая. — Надеюсь, в этот раз обойдется без странностей во время ритуала.

Она окинула меня настороженным взглядом, будто ждала обещания, что все пройдет как обычно. Я только пожала плечами.

— Я не пойду на заседание, — держа в руке приглашение, сказала Гарима.

— Но ты всегда это делаешь! — возмутилась Абира.

— Не в этот раз. Не хочу вспоминать ту ночь.

— Я пойду, — решилась я. — Мне любопытно, как изменились эти люди за последние дни.

Тот же зал, те же писари, те же судьи. Оба посла присутствовали на заседании. На скамьях сидели знакомые по предыдущему разбирательству люди. Но иноземцы действительно сильно изменились. И дело было даже не в том, что даркези и сарехи поменялись местами. Ведь теперь обвиняли даркези, а сарехи выступали пострадавшей стороной. В зале чувствовались подавленность, угнетенность. Общины делили их поровну. Чужеземцы боялись за свои дома и судьбы, а суд и ритуал казался им искуплением, справедливой платой за погром.

Вызванные свидетели, городские стражи и охранники Храма, выглядели на этом фоне воплощениями уверенности и спокойствия. Ингар, тоже дававший показания, успешно скрывал ярость, старался на подсудимого не смотреть. Сарех мертвой хваткой вцепился в пояс, отвечал короткими, рублеными фразами. Я чувствовала его горе, гнев и ядовитую радость. Ведь он знал, что душа убийцы будет заключена в кристалле. Позорная участь для тарийцев и еще более жуткое наказание для иноверцев.

Судьи не стали тянуть с приговором и объявили его всего через три часа слушания. В этом я тоже видела влияние Императора. Ему хотелось поскорей покончить с этой историей. Ритуал с моего разрешения назначили на послезавтра.

Ингар не опоздал и, к моему удивлению, даже принес подарок. Набор красивых черепаховых гребней.

— Я должен попросить прощения за свое поведение, — сказал сарех, с поклоном вручая мне открытую коробочку. — Кричать на тебя после всего, что ты для меня сделала, было несправедливо.

Ингар говорил ровным тоном правильные вещи, вел себя исключительно почтительно. Поверить в такое резкое преображение порывистого воина было очень трудно. Прислушиваясь к его чувствам, отметила и построение фраз. Оно делало ложь невозможной, а переживания сареха виделись мне бледными и сильно приглушенными.