Зимние каникулы

Майя стояла с тарелкой в руках за его спиной.

– Вы ее покормите? – На поезд он спешит! Тот не сразу вник, что вопрос обращен к нему

– Я?..

– А кто же?

– Если больше некому... – Он вдруг беспомощно взглянул на Майю. Допекли они его, похоже, своей коллективной неприязнью.

В самом деле, за что взъелись? Такое свалилось несчастье. Словно кто-то злой протянул незаметно веревку поперек его победоносной дороги. Ноги запутались, и он – хлоп носом о жесткий бетон. Окончен стремительный, радостный бег. Легко ли смириться? Согласиться?..

– Ладно, ступайте, – сурово сказала Майя. Понять, может, и поняла, а простить не хотела. За то, что сначала о себе думает, а потом о жене. Что смеет ее не любить!..

– Ну почему же... – неискренне запротестовал он. Тамара Георгиевна возбужденно стала показывать, чтобы поскорей уходил. Ожесточенно махала рукой: иди! иди!..

– Да, – сказал он как бы сам себе. – Правду говорят, что у таких больных сильно меняются характеры.

Пожалела Майя его!.. Хотелось сказать: изменится характер, конечно. Только от болезни ли?.. Промолчала, глянула опять волчонком.

А к нему опять вернулось прежнее достоинство. Или – высокомерие?.. Опять ни на кого не смотрит.

– Не нервничай, Тамара, прошу тебя. – И дотронулся губами до ее волос. Раньше-то он как ее целовал, интересно?

Тамара Георгиевна резко повернула голову к стене.

И сколько потом Майя ни билась, не смогла обратить ее лицом к себе и разжать упрямо сжатые губы. Ни одной капли не съела. Второе Майя и брать с тележки не стала.

Было начало четвертого, а Варвара Фоминична все не возвращалась. Василь Васильевич приходил с улицы узнать, нет ли новостей, не прозевал ли он жену, – совсем потерял голову, несуществующий второй ход ему померещился. Смотреть на него было – нож острый. Он поспешил назад – снова сторожить около подъезда.

Майя не легла, как обычно, после обеда отдохнуть, а села в коридоре на место ушедшей в столовую сестры и, когда Василь Васильевич снова поднялся в отделение, сказала решительно:

– Попейте чаю. У меня в термосе горячий. И бутерброд я вам сделаю.

Теперь он не стай отказываться. Основательно продрог на злом февральском ветру и проголодался.

В половине четвертого зазвонил телефон. Майя сняла трубку, деловито, подражая сестрам, отозвалась:

– Шестое отделение слушает.

– Лариса?

– Нет, не Лариса.

– А кто это?

И Майя узнала голос, чуть не закричала:

– Варвара Фоминична!..

Василь Васильевич резко приподнялся, впился глазами в Майю, потянулся рукой к трубке, Майя на него замахала: «Погодите!»

– Варвара Фоминична! Ну что? Говорите скорей... Вот и Василь Васильевич рядом со мной!

То, что Варвара Фоминична позвонила, само по себе было хорошим признаком. Не стала бы она торопиться с дурной вестью.

– Да, да, слышу! – Майя прикрыла рукой микрофон. – Ага. Понятно. – Долго слушала. – А когда?.. Ясно... Передам, конечно... Все обойдется, вот увидите!..

Василь Васильевич смотрел ей в рот. Схватился было з,а трубку, но Майя положила ее на рычаг:

– Не может она больше говорить, из кабинета врача звонила, пока там никого нет. Не волнуйтесь, ее уже посмотрели, но какие-то у них разногласия. Чтобы второй раз не возить, хотят сегодня показать еще одному профессору. Самому-самому, говорит, большому специалисту. Они с Анной Давыдовной сидят ждут. Его специально вызвали.

– Майечка, – сказал Василь Васильевич, не сразу освоившись с нежданным известием, – налей мне, дочка, еще чайку!..

– Я сейчас весь термос принесу! – воодушевилась Майя. И направилась к палате с наивозможной скоростью, какую позволяли безразмерные больничные тапочки.

Захлебываясь, сообщила новость Алевтине Васильевне. Она тоже сочла ее доброй, пусть и не было в ней желаемой определенности.

Василь Васильевич, напившись чаю и окончательно согревшись, сомлел. Вид у него был как у подвыпившего.

– Заботливая все-таки Анна Давыдовна, – сказал он. – Старается. Вон каким светилам показывает.

– А как иначе? – удивилась Майя. – В порядке вещей.

– Может, и в порядке, а я, признаться, боялся. Есть врачи – на лапу требуют. Не то что требуют, а иначе ничего у них не добьешься. В газете даже писали про таких. И сам случай знаю – пока в конверте не сунули, хирург никак операцию не хотел делать. Не умею я давать. Не жалко, а совестно. Еще няньке, куда ни шло, необразованная женщина, а чтоб докторам? Стыдно как-то. Думал, пропадет со мной, неумехой, Варвара Фоминична.

– Может, где и берут, – сказала Майя, – а здесь, у нас – точно нет. Недавно один пытался. Самому Михаилу Борисовичу. – Еле ноги унес – хоть плачь, хоть смейся.

– Конечно, большинство врачей честные, – согласился Василь Васильевич. – Вообще – Людей. Жалко, не все... Пойду, пожалуй, погуляю.

– Рано же еще.

– Все равно не сидится. – Походка у него стала куда бодрей.

Не надо было смотреть на часы, чтобы угадать, что уже четыре, – на пороге возник Кирюша.

Майе по-свойски бросил: «Здравствуй», матери подставил для поцелуя щеку, особенных нежностей, как заметила Майя, Кирюша не признавал.

Выложил на тумбочку пакеты и свертки, отчитался:

– По математике за контрольную пятерка. – Как ни старался казаться при этом безразличным, гордость его распирала.

– Молодец, – сдержанно одобрила мать. – Когда хочешь, то можешь, я же тебе говорила.

– Я хочу, – возразил он, – а если не получается? У нас учительница новая, понятно объясняет. И на уроках стало интересно. Кричать ей на нас не приходится, веселая она... Я контрольную вторым сдал, быстрей меня только Максим Веселов! – не удержался все же похвастаться. Словил себя на этом, обыденным тоном сообщил: – К тебе в пятницу гости собираются.

– Кто ж такие?

– Нина Александровна, Юлия Николаевна, Владимир Андреевич.

– Да что это они? – всполошилась Алевтина Васильевна. Майя и не догадывалась, что ее чем-то пустяковым можно вывести из постоянного ровного состояния. – Нина с Юлей куда ни шло, но Владимир Андреевич? – От волнения она порозовела и похорошела. – А я в таком виде!.. – Она взъерошила и без того пушистые, непослушно торчащие после мытья химически завитые волосы. – Ты бы сказал, что не надо ему сюда приходить... Такая я растрепа.