Зимние каникулы

– Разворчалась, – миролюбиво отмечает Василь Васильевич.

– Вот скоро помру, и ворчать на вас будет некому, – с оттенком, можно даже сказать, кокетства (сверх сил все-таки человеку до конца поверить в свою близкую неизбежную смерть!) утешает его жена.

– Перестань глупости говорить! – сердито отмахивается он от ее слов, будто от них, от слов именно, зависит ее жизнь или смерть.

– Покричи, покричи, – разрешает ему Варвара Фоминична. И вдруг соглашается: – Ладно, пусть приезжает. И со мной подольше побудет, и ты не один.

Какую все-таки мысль Майя не может поймать, собрать в слова?

Люська, влетевшая в палату вместе с запахами снега, ветра, озона, перебившими аромат дорогих французских духов, в первые секунды кажется ей пришелицей с другой планеты. Такие у нее яркие щеки, легкомысленно веселые глаза, свободные – в ладной, красивой одежде – движения.

Стащила Майю с кровати, увела в коридор, не терпится без посторонних ушей поделиться новостями.

Новости действительно потрясающие:

– Мы с Вовкой женимся!

– Поздравляю, – говорит Майя, испытывая укоры совести из-за того, что радуется меньше, чем событие того заслуживает.

– Заявление подали, свадьба в апреле, в нашем районном Дворце бракосочетаний, а в сентябре должен быть готов дом, где у Вовки кооперативная квартира, пока однокомнатная, но его отец, он в райжилотделе кем-то работает, обещал переиграть на двухкомнатную...

Все у Люськи хорошо, просто, без затей. Свинство, что не выходит радоваться Люськиным радостям. Не укрылось это от нее:

– Ты что? Случилось что-нибудь?

– У нас в палате у одной затемнение, – Майя дотрагивается до своей головы. – Опухоль, наверно.

Люська поспешно хватает ее руку, отводит:

– Нельзя чужие болезни на себе показывать!

– Ты из какой деревни? – иронизирует Майя.

– Из деревни или из города, а нельзя. – Соглашается с Майей: – Неприятно, конечно. Но ты-то что можешь сделать?

– То-то и оно. И – никто.

– Удирать тебе надо отсюда поскорей. Здесь не только человек, но и лягушка затоскует.

– Чужая она мне, а я ужасно переживаю. Сама понять не могу.

– Чего понимать? И я бы на твоем месте переживала. Хотя если подумать: каждую минуту кто-то умирает, а кто-то рождается. У одних свадьба, а у других похороны. – Вздохнула: – Так уж устроено.

– Я вот нагляделась тут всякого, – немножко оживилась Майя, желая поделиться: – Суетятся люди, чего-то добиваются, к чему-то стремятся, а то и локтями других расталкивают, а потом инсульт или вот опухоль – и ничего больше не нужно.

– Смешная ты, честное слово. По-твоему, с самого начала ждать этого инсульта, опухоли, инфаркта?

– Ну зачем?.. Я не о том.

– Ты – о смысле жизни, – догадалась Люська. – Понятно. Придется тебе напомнить, что не такие головы, как у нас с тобой, над этим вопросом бились. Никто не знает, в чем смысл жизни. Зато, – завершила Люська, – каждый знает, что единственную свою жизнь надо прожить как можно лучше. – Самой понравилось.

– А как – лучше?

– Ну, этот вопрос каждый сам для себя решает. Майя помолчала.

– Ладно, Люська, не обращай внимания. Просто попала я в черную полосу. Бабушка моя считает, что так и должно быть: черная полоса, светлая полоса.

– Значит, впереди у тебя светлая, – с живостью заключила Люська. – Готовься к моей свадьбе. Мы решили дома. У Вовкиных родителей большая квартира, а мать работает в гастрономе. Так что сама понимаешь.

– А где еще работают Вовкины родственники? – насмешливо интересуется Майя.

Люська смеется:

– Еще один дядька где-то туризмом ведает. Обещал нам свадебное путешествие, с остановками в пансионатах типа «люкс». Про других пока не знаю. Чем больше полезной родни, тем лучше, я не ханжа. – Все причины есть у Люськи веселиться и балагурить.

...В каждый данный момент люди разделены, думала Майя в тишине заснувшей палаты, на здоровых и больных. На счастливых и несчастных. На живых и умирающих... Если посмотреть на человечество общим взглядом, может показаться, что все в одном котле. На самом деле в нем есть перегородочка, незаметная, но надежная, только не совсем сплошная, а с брешью, через которую происходит как бы взаимообмен. Одна молекула сюда, другая туда, три оттуда, десять туда. Не по законам физики или химии, а по неопределимой кривой судеб. И жизнь по ту и другую сторону несопоставима. Недаром говорят: сытый голодного не разумеет. Это же не только о куске хлеба. Впрочем, голодный сытого тоже, хотя это обстоятельство менее существенно.

Влюбиться бы в кого-нибудь. Майя перебрала в уме знакомых мальчиков, но ни в кого из них влюбляться не хотелось. У доктора Аркадия Валерьяновича, как и предполагалось, есть жена, тоже врач, в этой же больнице, в детском отделении. Майя, когда узнала об этом, не была сильно разочарована: другого не ждала.

Вспомнилась встреча нынешнего Нового года. Почти всей группой собрались у Наташки Курочкиной. Все нарядные, красивые. Кто некрасивый, тоже в эту ночь казался лучше самого себя. Произносили тосты, желали друг другу счастья и всяких прочих радостей. Вскоре после полуночи погасили люстру, остались гореть разноцветные лампочки на елке, танцевали в пестром полумраке, веселились как сумасшедшие, все стали вдруг остряками, все были друг в друга влюблены, если не всерьез, так хотя бы на эту ночь. И никакого хамства, никакой пошлости. Только возвращение Курочкиных-родителей заставило компанию в шесть утра разойтись. Коля Зеленский увязался, как всегда, за Майей, чтобы доставить ее невредимой до дома, по дороге говорил разные намекающие на его чувства слова, но Майя слушать их не хотела, лепила и бросала в него снежки, раскатывалась по наледям на тротуарах, болтала что на ум придет.

Год обещал быть замечательным, несмотря на поджидающую за порогом сессию.

Кто бы мог предугадать, что не пройдет двух месяцев, как она окажется в этой больнице и уже не студенткой? И нет ей места в веселой компании вчерашних однокурсников.

Еще говорят – как встретишь Новый год, так он и пройдет!..

Прежде отчего-то не связывалось отчисление из института с тем, что и от ребят, с которыми успела сдружиться, она отрезанный ломоть. Без нее теперь будут их вечеринки». Сознание этого оказалось совершенно непереносимым. Майя почти засыпала под мелькание перед глазами радужных картинок из недавнего безмятежного прошлого – и сразу как и не было сна!..

Что же она натворила!..

10

Варвара Фоминична заканчивала одевание. Убрала давно не стриженные, разлохматившиеся волосы под вязаную шапочку, затянула застежки на замшевых «алясках», надела шубу. Теперь можно поверить, что она технолог цеха, ответственная женщина, не то что когда ходила в халате и толстых носках на босу ногу.

Ни на кого не смотрит, никто ей сейчас не нужен.

Заглянула в дверь Лариса, поторопила: