Зимние каникулы

«Солнышко мое!»... Никогда бы Майя не подумала, что старые люди говорят друг другу такие слова. Так говорят. А главное, что слова эти могут быть им зачем-то нужны.

При других обстоятельствах Майя над этим от души посмеялась бы. Еще рассказала бы кому-нибудь: «Представляешь? Он ей... Сю-сю-сю. Ха-ха!..» Какой уж тут смех... Наверно, все-таки редко – любовь до старости?.. Интересно бы знать, в ее, Майиной, проблематичной старости, если со старостью повезет, будет так? Кто-нибудь в девяносто лет станет пожимать ей любовно руку и говорить: «Солнышко мое!..»

Нашла занятие: заглядывать на семьдесят лет вперед. Когда на завтрашний день ничего не загадано. Майя потопала к холодильнику.

Родственники все же в Тамаре Георгиевне пришли: оба, дочь и муж. А с ними женщина – крупная, высокая, с копной седеющих, непослушно вьющихся волос и прокуренным голосом.

Оказалось, подруга Тамары Георгиевны. Представилась:

– Ксения Владимировна. Дружим со школьных времен, по десяти лет было, когда оказались за одной партой.

С мужем обращается довольно бесцеремонно:

– И ты, Женька, не мудри с другой больницей. Чем здесь плохо? Всего четыре человека. А врачи всюду одинаковые, никогда не угадаешь, где больше повезет... О ГДР забудь, какая еще ГДР теперь? Уйми гордыню... Пока Томка в больнице, как-нибудь перебьемся, а дома нужно найти человека.

– Где его найдешь, человека? – слабо отбивает Галя напор материной подруги. – Вам, тетя Ксана, легко говорить.

– А вы с отцом денег не жалейте, тогда найдете.

– Кто жалеет? – обижается Галя.

– Знаю я вас!

Больная выражает протест, подруга его не принимает.

– Твой Евгений Степанович, – говорит так, будто Евгения Степановича здесь нет и вообще начихала она, слышит он или не слышит, – копеечку-то бережет... Окна помыть из «Зари» никогда не вызовет, ты всегда моешь!..

– При чем тут я? – гневается Евгений Степанович. – Она сама никогда не хотела. Не так ей «Заря» помоет.

– Так знала же, что тебе деньги нужны то на машину, то на чехлы на машину, то на гараж, то на еще что-то. Видно, у них такой сложившийся стиль отношений – подруге разрешено говорить все, что она о них думает, и приходится терпеть: часто ли подруги детства до седых волос рядом? Их, как отца с матерью, уже не выбирают. И шестое чувство срабатывает: ничего важней в таком положении нет, чем бескорыстная дружба, пусть она, дружба, и говорит прокуренным басом неприятные (и несправедливые!) вещи.

– Я спирт достала. Во-первых, для гигиены, во-вторых, чтобы не было пролежней. – Вынимается стограммовая бутылочка. – Слышишь, Галя? Каждый день матери кожу протирай. Для волос купи специальную жидкость, «Биокрин» называется... Ладно, сама куплю, принесу, а ты ватку смочи, сквозь зубья расчески, вот так (показывает) пропусти... – Объясняет ближайшей соседке, Алевтине Васильевне: – У меня с отцом была такая же история, я все это проходила. Между прочим, поставила на ноги. Хотя целый год не работала, все накопления спустили.

– Я же не могу не работать. Или ты считаешь – могу? – Евгений Степанович скашивает в ее сторону глаза.

Она прочно сидит в изножье кровати, чувствует себя совершенно непосредственно.

– Не можешь, правильно. А создать условия обязан. Не рассчитывая на государство.

Муж обреченно вздыхает. Она же пошумит, она же первая выручит, ее и звать на помощь не надо, сама прибежит.

– Белье пора сменить. – Ксения Владимировна отправляется искать санитарку.

Чудом раздобыла чистое белье (кастелянша давно свои часы отработала), ловко переворачивая больную, перестелила постель, надела чистую «распашонку», уложила, расчесала волосы. Полюбовалась делом рук своих:

– Совсем другой коленкор.

Походка у нее, как и голос, мужеподобная, ступни ставит параллельно и сильно расставив, движется, словно танк, идущий на таран; на щеке проросла сивой шерсткой большая родинка; выглядит лет на пять старше сверстницы.

И при всем при том располагает к себе необычайно.

– ...Крем для лица надо принести. Больная не больная – запускать нельзя. – Что-то прикинула, подсчитала, решила: – Могу приходить в субботу и в воскресенье. В середине недели – в среду, в среду у меня библиотечный день. Ты, Галина, с утра, а я во второй половине. Семейство мое обойдется с ужином, не маленькие. И отца не забрасывай смотри. Чтоб каждый день была горячая еда, честь по чести. Воскресенье я целиком возьму на себя, а ты занимайся домом. Галя недовольно тянет носом, что не остается незамеченным.

– И не спорь. Нет худа без добра, хоть чему-нибудь научишься, пока мать болеет. Кроме яичницы-болтуньи и молочного супа. А то замуж выйдешь, кто за тебя будет?

– Муж, – Галя сидит нога на ногу, покачивает носком сапожка. Дразнит. Пусть пошумит, жалко, что ли?

– Мужики терпеть не могут брать на себя бабские дела, учти. Ладно, пошли. – Встала, повернулась к Майе: – Я тебе свой домашний и рабочий телефон оставлю, звони в случае чего.

При ней Майя принесла и поставила на тумбочку Тамары Георгиевны яблочный сок, вот она без труда и сообразила, на кого здесь лучше всего опереться.

Протянула Майе бумажку с номерами телефонов, вернулась к своей подружке, крепко, от души ее расцеловала:

– Не унывай, Томка! Вытащим мы тебя, верь моему слову. Слово ты мое знаешь.

На ходу вынула из сумки пачку «Беломора», зажала негорящую папиросу в зубах – не терпится закурить, вместе с дымом выпустить стесненные чувства. Спина прямая, полная грудь вперед – генерал в юбке, оказавшийся лицом к лицу с решающим сражением. Муж и Галя покорно следуют в арьергарде. Солдатами-новобранцами.

Тамара Георгиевна провожает всех троих ожившими опять глазами. Ей они, все трое, одинаково хороши.

Кого, однако, подруга привела в крайнее замешательство, так это Василь Васильевича. Самим своим деятельным существованием, умением заполнить собой любое замкнутое пространство.

Он уже сравнил себя с ней и осознал, что не готов к надвигающемуся на него испытанию. И никого у него нет, кто бы все, как она, знал, умел, предвидел. И от этого Василь Васильевич пал духом. Плечи опустились, темные складки на лбу, вдоль щек еще больше потемнели.

Варвара Фоминична без труда прочла его мысли:

– Ладно, Вась, как будет, так будет.

– Леонид вечером звонить обещал. Попрошу его – пусть приезжает?

– Зачем раньше времени с места срывать? Успеется.

– Пусть и успеется. А я хочу, чтобы он здесь был. – Василь Васильевич проявил неожиданную строптивость.

– Мало ли чего ты хочешь. Не трогай его.

– И слушать тебя не буду!

– Ясное дело, разве тебя переспоришь? Ты, если чего в голову вобьешь, не отступишься. – Похоже, она сама себе не верила, против воли ее вело. – Хоть караул кричи. И Леонид в тебя. Как с мореходкой, так и со всем остальным. – Под «всем остальным» подразумевается нежелание сына обзаводиться семьей и порадовать родителей под конец жизни внуком.