Злобный леший, выйди вон!

– Еще чего не хватало, - сказал он и хлопнул себя по бокам, но тут же услышал девичий смех.

Он обошел телегу и увидел беглянку. Она стояла перед лошадью, в чем мать родила, или же ее родил паучий кокон? Она подносила ладошку к носу лошади, а та с интересом втягивала новый запах, что вызывало детскую радость у незнакомки, изливающуюся наружу искрящимся смехом. Теодор Кительсон не сдержал улыбки.

– И что мы тут делаем? – сказал он как можно приветливей, но девушка даже не посмотрела на него.

Она переминалась с ноги ногу, прижимала плотнее к стройному телу белые как снег руки, и все равно подавала лошади ладошку, после чего глупо хихикала.

– Давай мы это наденем. Так будет теплее.

Девушка сжала губы, сердито сдвинула брови и скинула кафтан.

– Умом совсем маленькая. Пошли в дом. Там тепло. Там есть еда. Хм. Чай точно есть. Пошли? – сказал он и протянул руку.

Девушка засмеялась, наклонилась к руке ученого и фыркнула в нее носом, подобно лошади.

– Что ты?

Девушка подняла лицо, его озаряла ожидающая улыбка. Она протянула свою ладонь к носу ученого.

– Ты хочешь, чтобы я сделал то же самое?

Девушка сжала губы.

– Хорошо, но после этого ты пойдешь со мной.

Он наклонился к ее руке и как только выдохнул в нее теплый воздух, девушка тут же забрала руку, и закрыла лицо. Где-то за этими бледными ручками звучал смех.

Теодор Кительсон обернул ее кафтаном, затянул пояс, и поднял девушку на плечо. Златовласка, как обозначил ее ученый в своей голове, даже не брыкалась, когда он нес ее в убежище. Она лишь фыркала и сопела, подражая лошади. Она замолчала, как только оказалась в полумраке убежища. Крохотные огоньки в стенах ее так заворожили, что она и думать забыла о чудесном фыркающем создании. Она озиралась резкими кошачьими движениями, пока не попала в круглую комнату, тут ее внимание привлек стол уставленный множеством стеклянных пузырьков и трубок, заполненных цветастыми растворами и порошками. Все эти стеклянные изделия, которые достались Теодору Кительсону с большим трудом, пропускали через себя спокойный и мерный огонь свечей, и превращали его в настоящую войну красок на стене позади стола. Теодор Кительсон усадил девушку на кровать и сказал:

– Подожди, я посмотрю, есть ли для тебя хоть какая-нибудь одежда.

Девушка его не слышала. В ее глазах пылали краски. Ученый проследил за взглядом.

– Красиво, - заметил он.

– Расиво, - повторила она.

Почти всю одежду они перевезли с Олегом в Лысовку. Но кое-что осталось. Он стряхнул семейство жуков с длиннополой рубахи и, сосчитав всего три дыры, решил, что на первое время эта одежда подойдет. Он снял с девушки кафтан и надел на нее рубаху, но оказалось, что одна из дыр поместилась напротив груди. Ученый решил надеть эту рубаху на девушку спиной вперед.

– Ну, вот. Так, пожалуй, сносно.

– Расиво…

– Еще бы обувь найти.

Теодор Кительсон залез под кровать. Он нашел старые сапоги Олега, которые тот носил, будучи юношей.

– Позвольте вашу ножку.

Сапоги подошли как нельзя лучше. Девушка постучала ими друг об друга и радостно заявила:

– Расиво!

– К-расиво, - исправил ее ученый. – Я рад, что нравится. Давай теперь напоим тебя горячим чаем, а то нагишом по холоду ходить, точно можно схватить горячку.

Он нашел парочку сухих дров, кинул их в печную яму и поджег от перчатки. Девушка в это время подошла к рабочему столу и принялась за изучение всевозможных колбочек и баночек.

– Откуда же ты такая взялась? Ты понимаешь меня?

Девушка удостоила его лишь мимолетным взглядом, и тут же вернулась к баночке с разноцветными минералами.

– А так понимаешь? – спросил он на своем родном языке.

Девушка больше не повернулась.

– Стоило проверить.

Ученый подошел столу и достал с верхней стеклянный флакон, крышка которого проросла ползучей розой, после чего сосуд открыть стало невозможно. Минерал этот, по слухам, обладал чудесным свойством: находясь в замкнутом пространстве, он принимал какой угодно ничтожный размер, однако продолжал внутренний рост, невидимый глазу. Но как только окружающая среда расширится, он тут же займет все свободное пространство. Теодор Кительсон со спокойной душой дал минерал девушке, ведь слухам он не врил.

– Держи, - протянул он флакон. – Красиво?

– Красиво, – заулыбалась она.

– Настоящая женщина. Говорить толком не умеет, но толк в красивых вещицах знает.

За это время чайник закипел и свистящим звуком приказал снять себя с огня. Теодор Кительсон налил две чашки душистого чая, и пригласил девушку присесть напротив. Девушка села, и продолжила крутить в руках флакон с розово-черным минералом.

– Поставь, никто не украдет, - дружелюбно улыбаясь сквозь усы и бороду, сказал ученый.

Девушка не поняла, и тогда он взял у нее из рук флакон, и подвинул к ней стакан. Златовласа схватила его также как сосуд с минералом и обожглась.

– Да что же ты творишь? Горячее же!

Он принес к ней ведро с водой, но девушка знакомо нахмурила брови и спрятала руки.

– Вот, смотри, - он окунул свои руки. – Видишь? Холодная.

Она проверила воду кончиком пальца, и окунула обе кисти.

Теодор Кительсон показал ей, как остудить чай, своим дыханием. Девушка сначала принялась дышать носом, как ее научила лошадь, но поняла, что так дело будет длится долго.

– Итак, - начал рассуждать вслух ученый.
– Девушка лет двадцати, может чуть меньше или чуть больше. Не говорит. Не понимает слов. Но не глухая, что уже радует. Ведет себя так, словно все видит впервые, точно ребенок. Может травма головы? – спросил он сам себя и подошел к девушке, чтобы осмотреть ее голову. – Волосы чистые, крови нет.
– Может старая рана? Или не рана вовсе. Быть может, ты росла вдали от людей? Но почему тогда кожа такая чистая и нежная? Нет, житель леса был бы сплошь в рубцах и мозолях. И как ты оказалась в коконе? Тебя поймали в ловушку пауки-кукловоды, чтобы постепенно добраться до твоих косточек? А я ведь не знаю, чем они питаются, так что не могу отказаться и от такой теории. Интересно…

– Интересно, – передразнила его девушка.

– Да, очень.

Девушку разморил теплый ароматный чая, а мерный бубнеж Теодора Кительсона только усилил эффект. Голова ее опускалась тем ниже, чем ближе подкрадывался сон. И вот ночной зверь подкрался достаточно близко, чтобы напасть. Девушка коснулась лбом стола и уснула.

– Вот так будет лучше, - сказал он, когда уложил девушку на кровать и накрыл ее одеялом, которое когда-то давно набил медвежьим мхом. Мох этот, к слову, хорошо сохранял тепло, а так же помогал медведям от запоров, в честь чего и получил свое название.

Теодор Кительсон вспомнил, что у девушки не было пупка. Совсем. А также тот страшный крик, от которого померли разом все пауки-кукловоды. Обычно, неожиданные детали помогали продвинуться в его изысканиях, но не в этот раз. История становилась все запутанней.

Он вышел из убежища. Мелкий дождь стучал по листве. Теодор Кительсон запрокинул голову. Приятные столкновения капель с лицом, немного освежили дымящийся от напряжённой работы мысли разум. Ученый распряг лощадь и увел под навес, который они с Олегом соорудили несколько лет назад для нее и ее подруги, которая перешла в полное владение рыжего слуги из Выселок. Ученый втянул полной грудью свежий воздух. Дрожащий и звенящий день, пылающий осенними красками, уступил место темной ночи, среди которой ощущались приближающиеся зимние ветра. Ученый отправился спать.