Злые вихри

– - А это, по вашему, было бы худшее?! Нтъ, я не заболла, я на слдующее утро уже была здорова, только въ голов осталась такая странная тяжесть... Но всему наступилъ конецъ, то-есть, всей моей прежней жизни... Я ужъ теперь навсегда погибла, опозорена, свтъ для меня не существуетъ.

Онъ улыбнулся и покачалъ головой.

– - Не такъ страшно, какъ вамъ кажется!-- сказалъ онъ.

– - Вы думаете? Вамъ смшно? Это хорошо, что вы улыбаетесь... Однако... знаете, вдь, я была невста...

– - Знаю.

– - Ахъ, ну, тмъ лучше, если знаете... такъ знайте же и то, что мой женихъ, графъ Ильинскій, на другой же день посл этого ужаснаго вечера прислалъ, на имя папа, письмо, очень приличное письмо, которымъ онъ отъ меня отказался. Вотъ это письмо, вотъ оно! Папа бросилъ мн имъ въ лицо... онъ, папа, всегда сдержанный, ласковый... Онъ сказалъ, что я его навкъ опозорила, что я ему не дочь... Теперь онъ боленъ, не выходитъ изъ своихъ комнатъ, а я его не видала съ той минуты, какъ онъ бросилъ мн это письмо... Читайте, посмотрите, какъ длаются такія вещи...

Она маленькой, задрожавшей рукою, затянутой въ черную перчатку, вынула изъ кармана смятый листокъ толстой почтовой бумаги и подала его Аникеву.

Онъ прочелъ строки, написанныя твердымъ, крупнымъ, ровнымъ почеркомъ.

«Глубокоуважаемый князь Валентинъ Илларіоновичъ, я немедленно узжаю изъ Петербурга, чтобы гд-нибудь, подальше, пережить то, что случилось. Да поможетъ Богъ вамъ и достойнйшей княгин. Таково сердечно желаніе всегда вамъ преданнаго и уважающаго васъ

Гр. П. Ильнис...»

– - Не правда-ли, коротко и ясно!-- насмшливо проговорила княжна задрожавшими губами, вдругъ блдня.

– - Тутъ одно только серьезно,-- сказалъ Апикевъ, возвращая ей письмо:-- вы очень любили этого господина?

– - Мн казалось, что я люблю его. Онъ представлялся мн такимъ интереснымъ... Я высоко его ставила... Но посл этого, сразу я поняла, что не люблю его... И вотъ теперь, знаете-ли, у меня къ нему такое чувство, какъ если считаешь человка хорошимъ, честнымъ, и вдругъ узнаешь, что онъ укралъ. И жалко его какъ-то, и противенъ онъ очень...

– - Самое настоящее чувство,-- съ усмшкой сказалъ Аникевъ:-- и, въ такомъ случа никакой бды и погибели нтъ. Напротивъ, вы сами должны видть, что вамъ слдуетъ только радоваться и благодарить Бога. Что бы это было, если-бы вы замужъ за него вышли и уже посл свадьбы почувствовали, что вамъ его «и жалко какъ-то, и противенъ онъ очень»... что бы тогда было?

– - Я это понимаю,-- проговорила княжна, сдвигая брови и внезапно превращаясь изъ наивнаго ребенка въ женщину: -- я ужъ это про себя ршила. Только дло не въ немъ, не въ этомъ жених, отъ котораго меня Богъ избавилъ, а въ моей жизни дома, въ папа и мама. Мн боле нельзя жить, вотъ что!

– - Отчего нельзя жить? Разсержены, глядятъ на дло но своему, у васъ непріятности... только, вдь, посердятся, да и перестанутъ... Вотъ весна подходитъ, увезутъ васъ куда-нибудь съ деревню или за границу, а къ будущему сезону все это будетъ забыто, и заживете вы попрежнему!

Княжна опустила руки на колни и качала головой.

– - Ахъ, какъ вы ничего не знаете!-- печально воскликнула она:-- Да я то знаю. Вдь, я знаю ихъ хорошо, ихъ и всхъ нашихъ... Я ни въ чемъ не виновата, совсть моя чиста, я сама не понимаю, какъ все это случилось со мною, а между тмъ, я ихъ опозорила, и сама погибла!.. И вотъ, такъ какъ я все равно ужъ преступница и безсовстная, то я и прибжала къ вамъ... Это очень не годится; но иначе я не могла... сами увидите! Спасите меня... я знаю, что вы это можете, я вамъ врю... Я вс эти дни о васъ думала и ршала, что только вы одинъ можете спасти меня... Оттого я и сдлала такую ужасную вещь, оттого къ вамъ и прибжала, вырвалась изъ дому... тихонько.

Она быстро поднялась со своего кресла, подошла къ Аникеву и глядла на него умоляющимъ взглядомъ, глазами полными слезъ.

«Что-жъ это: Enfant pr'ecoce?... Совсмъ извращенная двочка?.. Бабочка, летящая на свчу?...» -- думалъ онъ.

Художникъ залюбовался прелестною бабочкой и даже не замчалъ, что слишкомъ долго любуется ею, а она трепещетъ передъ нимъ своими радужными крылышками.

XXIX.

– - Если вы мн врите и думаете, что я могу помочь вамъ, такъ объясните, въ чемъ дло, вдь, я еще ничего не понимаю!-- наконецъ, сказалъ онъ.

– - Ахъ, какъ это трудно сразу... въ одномъ слов нельзя!-- воскликнула почти плача маленькая княжна и потомъ прибавила.-- Когда я одна думала, все мн было ясно, такъ просто и ясно, а вотъ теперь я спуталась. Но я вамъ врю, такъ же врю какъ и вс эти дни, и теперь еще больше знаю, что вы ужасно добрый...

Ему стало неловко и непріятно. Онъ невольно пожалъ плечами.

– - Вы меня совсмъ не знаете, княжна,-- сказалъ, онъ:-- и я очень боюсь, что вы скоро сами увидите свою ошибку. Я, конечно, не обману вашего доврія... но...

Онъ не договорилъ своей мысли; въ его тон ужъ прозвучали и скука и досада.

Ninette почувствовала это, поблднла, и изъ ея глазъ брызнули слезы. Однако, она сейчасъ же и сдержала ихъ.

– - Если вы отъ меня отвернетесь, такъ я дйствительно погибла!-- проговорила она такъ серьезно и съ такимъ отчаяніемъ, что онъ встрепенулся.

Онъ взглянулъ ей прямо въ глаза, потомъ улыбнулся, какъ улыбался Сон, и она мгновенно оживилась.

– - Знаете ли вы, что я всю жизнь была; одна?-- вдругъ спросила она.

– - Какъ одна? Вы въ семь выросли...

– - Что-жъ такое!.. И все же -- одна. Съ тхъ поръ, какъ я стала хоть что нибудь смыслить, я ни съ кмъ не могла сказать слова по душ. Пробовала, конечно, но меня или совсмъ не понимали, или увряли, что я говорю глупости и бранили меня. Я ужъ давно поняла, что и папа, и мама меня не любятъ. Папа намъ совсмъ какой-то чужой, а мама боле всего на свт любитъ приличія, только о нихъ и думаетъ. Вся ея жизнь -- приличіе! Это ужасно такъ говорить; но что же мн длать, если это правда, а лгать предъ вами я не хочу. Я очень люблю чтеніе и много читала... разумется по выбору моего профессора и съ одобренія мама. Меня часто въ послднее время возятъ въ театръ... Словомъ, кое-что я знаю о жизни. Но это не важно, а вотъ что меня мучаетъ. Я знаю Евангеліе и очень люблю читать его, читать и думать. У меня до этой зимы былъ добрый и хорошій законоучитель, отецъ Петръ, онъ мн растолковалъ многое. И я увидла ужасную, ужасную вещь! Мы называемся христіанами, а живемъ не только хуже всякихъ язычниковъ, но если кто-нибудь вздумаетъ поступать по христіански, это считается позорнымъ, глупымъ, неприличнымъ, да -- неприличнымъ! Мы здимъ въ церковь, говемъ, исповдываемся, причащаемся только потому, что это принято въ нашемъ кругу...

Аникевъ развелъ руками.

– - Княжна!-- воскликнулъ онъ:-- Такъ это вы пришли ко мн съ христіанствомъ! Ко мн! Да знаете ли вы, что я ужъ и забылъ то время, когда читалъ Евангеліе... У меня его и нтъ совсмъ! Я много лтъ не былъ въ церкви, не исповдывался и не пріобщался...

Она пристально на него глядла.

– - Почему?-- спросила она.-- Почему вы не читаете Евангеліе? Потому ли, что не врите въ Бога и отреклись отъ христіанства?

– - Нтъ, не потому, а оттого, что я далекъ отъ всего этого... какъ-то такъ случилось... Видите-ли, меня давно ужъ закрутили какіе-то злые вихри, и вотъ я мечусь, какъ мечутся почти вс въ наше время...