Злые вихри

«Этого никогда не будетъ. Если хотите видть дочь,;-- прізжайте ко мн, а къ вамъ я ее не отпущу, потому что вовсе не желаю, чтобъ она встрчалась съ разными женщинами, которыя у васъ хозяйничаютъ и съ которыми вы ее познакомите, не признавая въ этомъ ничего для нея вреднаго и дурного».

Онъ жилъ одинъ, въ гостиниц, со своимъ врнымъ, никогда не покидавшимъ его Платономъ Пирожковымъ, и Лидія Андреевна отлично знала, что никакихъ женщинъ у него не бываетъ.

Первымъ его движеніемъ, по полученіи этого письма, была ршимость взять Соню, отнять ее, украсть и ухать съ нею какъ можно дальше. Но онъ сейчасъ же и понялъ, что это неисполнимо, что это значило бы подвергнуть бднаго ребенка цлому ряду новыхъ, потрясающихъ впечатлній. Ему оставалось одно: опять бжать, и онъ бжалъ за границу, даже не простясь съ дочерью, такъ какъ чувствовалъ, что не выдержитъ этого прощанія, нейдетъ въ себ силы оторваться отъ Сони...

ХXIV.

Лидія Андреевна вздрогнула и даже поблднла, услыша рзкій звонокъ и понявъ, что черезъ нсколько мгновеній ея мужъ будетъ передъ нею.

Она увряла своихъ пріятельницъ и сама себя увряла, что «долго-долго, страстно и безумно любила его, что была ему примрною женой, что онъ истерзалъ и погубилъ всю ея жизнь».

Теперь, когда прошло столько времени и когда онъ нанесъ ей послднее оскорбленіе, то-есть окончательно разорился, она, конечно, имла право его презирать и ненавидть. Но она была добродтельная женщина, она была христіанка, а потому роль самоотверженной жертвы, не способной на озлобленіе и все еще хранящей нжную память о далекомъ, погибшемъ счастьи, представлялась ей естественной и пріятной.

Она такъ давно не видала Аникева, такъ соскучилась по «объясненіямъ» съ нимъ, вошедшимъ въ ея плоть и кровь и оставившимъ посл себя ничмъ незамнимый проблъ въ ея существованіи.

Наконецъ, ее разбирало любопытство: ей сказали, что онъ будто бы очень измнился за послдніе годы, постарлъ, не иметъ уже прежняго, покорявшаго вс сердца вида. Она же ничуть не постарла, напротивъ, пріобрла пріятную полноту и свжесть спокойной духомъ и тломъ женщины, вступившей въ зрлый возрастъ. Она считала себя боле привлекательною, чмъ когда-либо.

Ну, такъ вотъ, ей очень пріятно было показаться во всей своей новой красот передъ постарвшимъ Аникевымъ и подразнить его хорошенько этой красотой.

Она взглянула въ зеркало, поспшно оправилась, приняла въ кресл граціозную, печальную позу.

Аникевъ вошелъ одинъ. Вово остался въ карет, сказавъ, что будетъ ждать и, въ случа надобности, подетъ за докторомъ. Лидія Андреевна увидла передъ собою блдное лицо мужа, какъ ей показалось нсколько помятое, съ темной тнью вокруіъ усталыхъ глазъ, съ замтно-пордвшими волосами.

«О! да еще какъ постарлъ-то!» -- чуть было громко не крикнула она.

Между тмъ Аникевъ взглянулъ на нее растерянно и дрожавшимъ голосомъ спрашивалъ:

– - Гд же Соня? что такое съ нею? я долженъ знать всю правду!

Но онъ, не дожидаясь отвта на свои вопросы, шелъ прямо черезъ гостиную, очевидно направляясь, по старой памяти, въ комнату Сони.

Лидія Андреева его удержала.

– - Нельзя, Михаилъ Александровичъ,-- сказала она:-- тамъ съ Соней спитъ француженка... и она ужъ врно раздта... Подождите, я пойду посмотрю... и, ради Бога, успокойтесь...

– - Что съ ней, что?.. Вдь, вы писали...

– - О! она ужасно напугала насъ... только, когда я ужъ послала къ вамъ съ письмомъ, она нсколько успокоилась и задремала... я посмотрю... подождите минуту...

Онъ остановился, а Лидія Андреевна скрылась за спущенной дверной занавсью.

Онъ ничего не могъ сообразить и врядъ ли даже понималъ, что именно говорила ему Лидія Андреевна. Его охватило ощущеніе близости Сони, сознаніе, что онъ сейчасъ ее увидитъ, чувство безпредльной радости, смшанное съ чисто-паническимъ страхомъ, ожиданіемъ чего то рокового, ужаснаго.

«А вдругъ она... вдругъ ея ужъ нтъ?!» -- мелькнула у него мысль, и онъ застылъ. Онъ кинулся впередъ и у двери, ведшей изъ будуара въ коридоръ, столкнулся, съ Лидіей Андреевной.

– - Войдите, только тихонько... Француженка перебралась въ столовую... Соня спитъ... войдите!-- шепнула она.

Шатаясь, съ почти остановившимся сердцемъ вошелъ онъ въ Сонину комнату, въ ту самую комнату, гд четыре года тому назадъ проводилъ съ нею сладкіе и грустные часы. Онъ увидлъ не прежнюю, не дтскую, а совсмъ ужъ большую бронзированную кровать и на ней, подъ краснымъ шелковымъ одяломъ, длинную, худенькую фигуру. Онъ увидлъ толстую блокурую косу, и только лица Сони не было видно, она повернула его къ стн и уткнулась въ подушку

Аникевъ какъ безумный взглянулъ на Лидію Андреевну, прося ее этимъ взглядомъ уйти, затворилъ дверь и неслышно подошелъ къ Сониной кровати.

Съ расширенными отъ страха глазами, весь дрожа и обливаясь холоднымъ потомъ, онъ сталъ прислушиваться. Вдругъ огромная, никогда еще въ жизни не испытанная имъ радость охватила его: онъ явственно разслышалъ мрное, спокойное дыханіе.

Она жива! она спитъ!..

Совсмъ обезсиленный опустился онъ на стулъ, стоявшій у кровати, и закрылъ глаза, тяжело дыша, съ кружившейся головою. Наконецъ, онъ очнулся и опятъ склонился надъ кроватью, и опять слушалъ ровное, спокойное дыханіе спавшей двочки. Онъ прижался губами къ ея кос, впивая въ себя легкій, милый запахъ этихъ шелковистыхъ волосъ.

Но онъ не могъ больше такъ оставаться, онъ долженъ видть ее, свою Соню! Осторожно, затаивъ дыханіе, онъ обими руками взялъ ея голову и повернулъ къ себ ея личико. Онъ сразу не узналъ ее, такъ она измнилась за эти годы. Ему показалось, что это совсмъ не она, и въ то же время его поразило въ ней необычайное, новое сходство съ его матерью. Это было даже что-то странное, даже стало ему жутко на мгновеніе.

Она вздохнула, открыла большіе, темные и блестящіе глаза, смотрла на него съ испугомъ, съ изумленіемъ.

Но вотъ она его узнала.

– - Папа!-- крикнула она, приподнялась, охватила тонкими длинными ручками его шею и замерла на груди его.

Если бъ онъ могъ думать и сознавать свои ощущенія въ эти минуты, онъ только теперь понялъ бы, до какой степени, со смерти матери, былъ одинокъ, страшно одинокъ. Онъ понялъ бы, что и во дни безумнаго счастья съ Алиной его тяжкое одиночество не совершенно уничтожалось. Между нимъ и Алиной все же стоялъ призракъ разлуки. Бывали, конечно, минуты, когда этотъ призракъ совсмъ блднлъ, забывался; но стоило какому-нибудь, едва уловимому звуку дйствительной жизни нарушить любовный бредъ и призракъ разлуки снова яснлъ, сгущался.

Теперь же, держа въ объятьяхъ Соню, чувствуя ея дыханіе, трепетъ ея дтскаго тла, ея поцлуи, Аникевъ безсознательно, но всмъ своимъ существомъ испытывалъ именно противоположное чувству одиночества. Между нимъ и Соней не было никакого призрака. Это его Соня, она сразу наполнила собою всю унылую, томительную пустоту, такъ давно вокругъ него образовавшуюся. Онъ ужъ не одинъ,-- и только смерть можетъ разлучить ихъ.

Но въ то же время ему было такъ больно, такъ невыносимо жалко и себя, и Соню.