Злые вихри

Княжна сидла, сдвинувъ свои хорошенькія брови.

– - Я такъ и думала,-- сказала она:-- что вы не набожный и не читаете Евангеліе. Но это ничего не измняетъ, все же вы, вы... не такой, какъ вс... и вы, конечно, понимаете, то, чего никто не понимаетъ... Злые вихри! Какое хорошее слово! Это и есть... они и въ пропасть кинутъ, и въ небеса поднимутъ!...

Онъ глядлъ теперь на нее и вслушивался въ ея слова съ изумленіемъ.

– - Откуда у васъ обо мн такое высокое мнніе?-- улыбаясь проговорилъ онъ.-- Вы меня не знаете, вы даже врядъ ли обо мн и слышали, а если слыхали, то наврное одно дурное.

– - Въ то время, какъ вы тогда играли и пли, я почувствовала какой вы, а потомъ думала объ этомъ и поняла,-- просто и увренно отвтила она.

– - Охъ, ничего вы не поняли! Простите, вы еще дитя и хоть и очень умны, какъ я теперь вижу, но жизни совсмъ не знаете, не можете знать. Мы живемъ въ тяжелое время... Красота и гармонія исчезаютъ, и никому он какъ-то совсмъ даже не надобны. А кто не въ силахъ жить безъ нихъ, тотъ томится, мучается, и для него теряется всякій смыслъ жизни.

– - Этого не можетъ быть!-- страстно воскликнула княжна: -- И не вамъ бы говорить! Скажите, я такъ хочу, мн такъ надо знать это, неужели вы въ самомъ дл не свтлы душой, неужели вы несчастны?

Онъ ничего ей не отвтилъ; но она прочла отвтъ на лиц его.

– - Ахъ, какъ это нехорошо!-- тихо проговорила она.-- Ну что-жъ! Если вы не нашли, такъ будемъ искать вмст... Почему такъ случилось, я не понимаю; но такъ случилось, мн кажется будто я давно-давно васъ знаю и вы мн все равно какъ родной, какъ братъ... Хотите быть моимъ другомъ, навсегда, навки?

Глаза ея сіяли; она протягивала ему руку.

– - Удивительное вы дитя... совсмъ, совсмъ дитя!-- ласково улыбаясь, говорилъ онъ, задерживая ея руку въ своей.-- Смотрите, скоро откажетесь отъ такого брата и друга... Я безнадеженъ.

– - Никогда!-- торжественно воскликнула она.-- Правда, я не того ждала, не такъ оно вышло; но я тмъ боле хорошо сдлала, что пріхала къ вамъ... А впрочемъ, отчего же не такъ?! Я не одна теперь, мы вдвоемъ съ вами, мн только этого и надо. Я ршилась покончить со всмъ прежнимъ... Я хочу жить по новому, и вы мн поможете въ этомъ. Не считайте меня такимъ ужъ ребенкомъ. Я очень ршительна, да къ тому же мн и терять нечего... Я погибла для свта, но хочу жить для себя, такъ жить, чтобъ не стыдно было предъ своею душой... О, у меня планъ, хорошій планъ... Я теперь еще не скажу вамъ его... Скоро узнаете... я вернусь къ вамъ... вдь, можно?

– - Княжна...

Аникевъ замялся.

– - Вы боитесь, что узнаютъ, и это очень компрометантно... Конечно, только согласитесь: гораздо лучше, если я буду видаться съ вами, моимъ другомъ, которому я врю и который можетъ, да, можетъ спасти меня, чмъ если-бы я сдлалась графиней Ильинской и превратилась въ безукоризненную свтскую даму!

– - Знаете, лучше ужъ пишите мн, если надо,-- сказалъ Аникевъ, снова чувствуя неловкость и даже сожаля, что она застала его дома.

– - Я такъ и сдлаю, да мн необходимо сообразить, подумать... Прощайте, Михаилъ Александровичъ, будьте веселе, ради Бога будьте веселе... Au revoir, vous aurez bient^ot de mes nouvelles!.. Сюда, вдь?

Она сдлала нсколько шаговъ къ передней, потомъ обернулась.

– - Какъ у васъ хорошо... какъ красиво и тихо!-- прошептала она.

Аникевъ проводилъ ее, заперъ за нею дверь и вернулся, чувствуя тоску и усталось. Но эта странная двочка все же оставила вокругъ него атмосферу своей красоты и свжести.

«Психопатка!» -- повторялъ онъ себ:-- «и вотъ попала! Это я спасать ее буду, когда самому впору удавиться!»..

А все же ему стало какъ-будто тепле. Онъ подумалъ о томъ, что наврно это ея первое и послднее посщеніе. Пройдетъ у нея блажь, одумается, не прідетъ и не напишетъ. А если и напишетъ, авось онъ будетъ тогда далеко, и не одинъ, а съ Соней.

Онъ подошелъ къ письменному столу. На немъ, дйствительно, какъ сказалъ Платонъ Пирожковъ, лежало нсколько нераспечатанныхъ писемъ. Аникевъ взглянулъ и узналъ на одномъ конверт почеркъ Алины. Онъ распечаталъ и прочелъ:

«Прізжайте какъ можно скоре».

Письмо это было послано два дня тому назадъ.

Онъ поспшилъ было въ переднюю, чтобы сейчасъ же къ ней хать; но вернулся, упалъ на диванъ и закрылъ глаза въ глубокомъ нервномъ утомленіи...

XXX.

Пробило ужъ десять часовъ утра, когда Платонъ Пирожковъ проснулся, слъ на своей кровати, свсилъ ноги и сталъ осматриваться. Онъ былъ совсмъ трезвъ, только голова сильно болла и память отшибло въ первую минуту. Увидя себя одтымъ, онъ подумалъ, что прилегъ такъ, между дломъ, да заспался. Онъ соображалъ -- который же теперь можетъ быть часъ, вытащилъ изъ жилетнаго кармана толстые серебряные часы и, убдясь, что они показываютъ десять,-- недоврчиво приложилъ ихъ къ уху. Часы тикали исправно.

Тогда память вернулась къ «дятлу» и онъ вспомнилъ даже какъ баринъ втащилъ его сюда и заперъ дверь на ключъ.

Онъ всталъ на ноги, причемъ почувствовалъ въ тл разбитость, повернулъ дверную ручку и, такъ какъ дверь оказалась незапертой, вышелъ въ коридоръ.

Неслышно, затаивъ дыханіе, пробрался онъ въ спальню Аникева, увренный, что баринъ еще спитъ и желая, по возможности, поправить вс свои погршности.

Чувство раскаянья, нкотораго стыда, а главное, жалости къ «монстру», выражалось во всей фигур Платона Пирожкова. Онъ былъ теперь похожъ не столько на дятла, сколько на провинившуюся собаку съ опущенной мордой и поджатымъ хвостомъ.

Ему стоило большого труда ршиться поднять глаза на кровать барина; но онъ тотчасъ же преобразился, увидя, что хоть кровать смята, а Михаила Александровича на ней нтъ.

Онъ прислушался.

Все вокругъ было тихо. Онъ обошелъ квартиру и убдился въ довольно необыкновенномъ обстоятельств: баринъ, встававшій всегда поздно, не только всталъ, умылся и одлся, но даже ушелъ изъ дому, заперевъ парадную дверь снаружи и взявъ отъ нея ключъ съ собою. Значитъ, баринъ ушелъ безъ росинки во рту, безъ стакана чаю...

Казалось бы все это должно было только увеличить въ Платон Пирожков и раскаяніе, и стыдъ, и жалость къ «монстру»; вышло же совсмъ наоборотъ. Онъ вскиплъ и разсердился на барина.

Онъ сталъ громко выражать свое негодованіе.

– - Ишь, вдь... въ этакую рань поднялся!-- ворчалъ онъ:-- Дверь-то ко мн отперъ, а небось не разбудилъ... Нарочно, вдь, это, на зло ушелъ голодный... все-то мн на зло... для одного тиранства... Ишь, вдь!... ишь!.. Психикъ!..

«Психикъ» въ устахъ Платона Пирожкова было самымъ обиднымъ, презрительнымъ названіемъ. Онъ безсознательно заимствовалъ его изъ своеобразнаго знакомства съ отечественной прессой; но производилъ это слово отъ «пса».