Змея

Итак, дамы и господа, провозглашает Билл, как зазывала в парке развлечений, повернитесь к столу, закройте глаза и не открывайте, пока я вам не скажу. Все послушно поворачиваются, потому что слишком устали, чтобы сопротивляться, или слишком пьяны, чтобы думать одну мысль дольше пары секунд. С закрытыми глазами они слышат, как что-то шуршит по столу, как падает стакан, потом еще несколько.

Дамы и господа, произносит он ледяным голосом, все оборачиваются, открывают глаза, и первыми начинают кричать Инга и Инг-Лиз. Спасите, орут они, комично тараща глаза, как будто их голоса — бусины, нанизанные на одну нитку. Твою ж мать, ноги моей здесь больше не будет, орет пила и пятится назад на непослушных ногах, не сводя глаз со стола. Инг-Лиз перестает кричать и не пытается убежать. Окаменев, она стоит с открытым ртом, как будто пытается проглотить рвущийся наружу крик. Парни тоже не кричат, стоят неподвижно и смотрят на стол, внезапно кажутся намного трезвее и бледнее. Ирен стоит у стола. Ей не хочется ни кричать, ни бежать, но она понимает, что с ней что-то происходит, и это похуже любого рыболовного крючка.

Голая девушка исчезает, больше в комнате никто не двигается с места — разве что змея. Все стоят и смотрят, как змея просыпается и оживает. В холодных глазах будто бы загораются фонарики. Она медленно вытягивается в узкую полоску, струится по столу между стаканами и тарелками. Когда хвост касается стаканов, раздается зловещий шелест, всем кажется, что змея приподнимает плоскую голову и разглядывает их сквозь лес пивных бутылок.

Все пятеро стоят вокруг стола. Совсем как в детстве, думает Ирен: стоишь у котелка рядом с речкой, и вдруг из костра вырывается язык пламени, лизнет кого-нибудь горячим, и обожженный вылетает из игры. Все видят, что змея ползет к ней, переворачивая длинным телом стаканы, встречающиеся на пути, и Ирен понимает, что пропала.

В ней бурлит ужас, взбивает в ней пену маленьким венчиком, и она обнажена перед лицом этого ужаса и знает, что это правда. Знает, что это правда и что все, что она делала и говорила, было нужно лишь затем, чтобы отогнать от себя ужас. Ужас — тот самый маленький зверек, и теперь его ничто не удержит. Внезапно она начинает кричать — нет, не она, а зверек — сама она вообще ничего не хочет, крик просто выливается из нее пеной, как лимонад из поспешно открытой бутылки. Крики превращаются в слова, она пугается этих слов и бросается бежать: это правда, слышит она собственный крик, это правда! Она умерла!

И вот она выбегает с веранды и ныряет прямо в синюю бутылку. Спотыкается, растягивается на траве, но тут же вскакивает на ноги, бежит по дороге, мимо спящих домиков, глядящих слепыми глазами в ночь. Еловые ветки хлещут по лицу, как жесткие птичьи крылья, тропинка заканчивается и выплевывает ее на проселок. Она растерянно стоит, не понимая, в какую сторону бежать. Из леса доносятся шаги, ей хочется убежать, но парус неба не выдерживает, рвется, и на небо выпрыгивает луна, Ирен снова оказывается в зеленой бутылке и понимает, что ей не уйти.

10

Представьте себе, как после короткой летней ночи наступает день. Кто-то проходится по небосводу смоченной в растворе соды тряпкой и стирает с него звезды, оставляя только сияющий, туго натянутый стальной купол. Кто-то разбрызгивает в космосе красные чернила, и они расплываются, будто попав на промокашку где-то там, на самом верху. Потом появляется свет, ночь распутывает слои паутины — толстой, черной паутины, которая охотно отдается ее рукам, а вот серые тонкие паутинки упрямо висят над землей, и тому, кто идет по лесу с севера на юг, кажется, что еще ночь, пока в вереске не начинают появляться отблески первых лучей. Утро наступает так внезапно и спешно, что сначала ему кажется, что это бабочка с желтыми крылышками присела на поляне, и, возможно, он даже подбегает к ней по влажному вереску, пытаясь поймать, но быстро понимает, что ошибся, а когда оборачивается, видит, что небо за его спиной до самой опушки леса и еще на милю вверх пылает багровым огнем, будто вот-вот сгорит и упадет на землю. Но на самом деле в лесу холодно — это самое холодное и самое ясное время суток, когда утро выметает стальной метлой последние паутинки ночи.

Некоторое время они стоят на небольшом возвышении, упрямо поднимающемся из волн леса, и смотрят на рассвет. Потом становится холодно, они прикуривают, спичка с шипением падает в мокрую траву. Они поворачиваются спиной к солнцу, спускаются по гребню лесной волны и уходят вглубь лиственного леса, где свежевымытые дождем деревья дрожат от холода на утреннем ветерке. Они упрямо идут все в том же направлении, что и всю ночь, и оба знают, что рано или поздно выйдут к железной дороге.

А произошло вот что:

Он догоняет ее у проселка и идет рядом с ней в лунном свете, не говоря ни слова. Идет быстрее нее, и ей приходится ускориться, чтобы не отставать, хотя, вообще-то, это он решил составить ей компанию. Миновав перекресток, они продолжают идти прямо, а между ними на тоненьком шнурке качается молчание. Внезапно он грубо и резко заговаривает с ней, и она понимает, что все это время он собирался с духом: что ты об этом знаешь?

Внезапно она понимает, что он неправильно понял ее слова, и начинает плакать, а он берет ее под руку и заводит в лес. Они ложатся среди вереска, где земля за ночь не успела остыть. Она гусеничкой сворачивается в зарослях вереска, он отламывает веточку и щекочет ей затылок. Потом веточка вереска касается губ, и она, не поднимая головы, рассказывает все, что с ней произошло. Про Веру ничего не говорит, потому что ужас коснулся ее и заставил забыть об этом.

Он ложится на спину, курит и смотрит на луну, слушает ее рассказ, а потом говорит: да тебе, наверно, просто приснилось! Говорит не чтобы утешить ее или подбодрить. Ему кажется, что он произносит эти слова, чтобы забыть о колодце. Ему кажется, что раз то, что случилось с ней, — просто сон, значит, и то, что случилось с ним, тоже может оказаться просто сном, — так действует удобный закон подобия. И он убеждает себя в том, что есть еще один запасной выход: наверняка они услышали ее крики и вытащили оттуда, а от пары часов в колодце еще никто не умирал.

Поэтому он и говорит, что ей все приснилось, но она ему не верит, просто лежит на животе и вглядывается в вересковый лес. Но чем больше она убеждается в том, что все это правда, тем более соблазнительными кажутся его уговоры. Он говорит ей, что, когда лежишь пьяный и спишь в саду, чего только не приснится, и даже рассказывает ей длинную историю про Нашего-Улле, который проснулся как-то поутру и решил, что убил кого-то из собутыльников. Рядом стоит бутылка, горлышко в крови. Голова раскалывается, он ходит по комнате и ищет труп. Переворачивает вверх дном кладовку, лезет под кровать, заглядывает за печку. И наконец понимает, что наверняка спрятал труп в подвале, чтобы скрыть следы убийства, и на дрожащих ногах спускается по лестнице. Ему кажется, что на перилах видны пятна засохшей крови, его выворачивает наизнанку, как и положено в утро понедельника. Внизу лестницы он сталкивается с женой сторожа, и ему кажется, что она как-то странно на него смотрит и отходит подальше, лишь бы не стоять рядом. И вот он заходит в подвал, идет все медленнее и медленнее, думая о том, какое ужасное зрелище его там ожидает. Едва спустившись, видит лежащее у входа тело и едва сдерживается, чтобы не выругаться вслух, коря себя за неосторожность — как же можно было бросить тело вот так, где его тут же найдут! Поднимает товарища, подхватывает под мышки и оттаскивает в дальний угол подвала. Но товарищ вдруг оживает и начинает ругаться на Нашего-Улле, мол, зачем он будит его посреди ночи, размахивает кулаками, и тут Наш-Улле видит, что у товарища ссадина на ладони, и тут же вспоминает, что во время мальчишника тот порезался о консервную банку. А товарищ тем временем жалуется, что хозяйка выгнала его из квартиры, но вспомнил он об этом, только когда спустился вниз, чтобы идти домой, а подняться наверх не смог, поскольку был мертвецки пьян, и друзья помогли ему забраться в подвал.

Он рассказывает все это, а она начинает мерзнуть так, что зубы стучат, и кладет голову ему на грудь, чтобы согреться. Луна уплывает с неба, оставляя после себя дырочку, которая быстро затягивается светлыми облаками. Теперь они лежат в маленькой полупрозрачной бутылочке из-под лекарств. Она знает, что это правда, но все равно начинает мучительную игру с коробочками, пытаясь спрятать зверька подальше. Может, все-таки есть какой-то способ, думает она, а вереск колется, и кусочек неба, который она видит через петлицу в его куртке, постепенно светлеет.

Послушай, говорит она, отстраняясь и хватая губами сигарету из его пальцев, а давай пойдем туда и посмотрим? Куда — туда, рассеянно спрашивает он, переворачивая ее на спину. Огонек сигареты отбрасывает танцующие тени на уголки ее глаз, и глаза немного поблескивают, отражая свет красного маяка. Давай сделаем, как он? Кто — он, спрашивает Билл и садится на нее сверху, словно оседлав. Ну, этот парень, про которого ты рассказывал, вдруг и тут так же получится, говорит она и пытается встать, но он плотно вжимает ее в вереск своими сильными руками.