Знак вопроса 2002 № 02

Позднее нам удалось обнаружить остатки небольшого хассунского телля под мощной толщей отложений холма Ярым-тепе-2. В 1976 году, когда наши работы на этом халафском поселении подходили к концу, в самой южной части раскопа на значительной глубине среди типично халафской керамики стали вдруг попадаться отдельные черепки хассунской глиняной посуды. Я тщательно фиксировал каждую такую находку, и вскоре картина прояснилась: все хассунские черепки были найдены на глубине от 540 сантиметров и ниже и только вдоль южной кромки раскопа. Далее счастливый случай позволил нам наткнуться на целую вымостку из крупных фрагментов хассунской керамики размерами примерно один метр на 70 сантиметров непосредственно в «предматериковом» нижнем слое. Это могло означать лишь одно: наш раскоп задел, вероятно, южную кромку более раннего хассунского холма сравнительно небольших размеров. И проверить данную идею можно было только с помощью дополнительных исследований.

Полевой сезон 1976 года подходил к концу. Через две недели нам предстоял отъезд на родину. И я решил сделать скачок на 25–30 метров к югу от основного раскопа и заложить там пробный шурф. Холм здесь уже почти заканчивался, и мощность культурного слоя составляла чуть более двух метров от поверхности до материка. Стратиграфические шурфы копаются археологами обычно «по штыкам», или по искусственным слоям, на высоту штыковой лопаты, то есть на 20–25 сантиметров. Верхние три штыка в моем шурфе содержали керамику нововавилонского и парфянского периода (VII век до н. э. — начало н. э.), потом пошел халафский материал. Первый хассунский черепок попался только в шестом штыке. С восьмого штыка Хассуна стала явно преобладать над Халафом. Потом мы наткнулись на довольно мощную стенку круглого здания (толоса), под которым шел тонкий слой, содержавший только хассунские находки. Итак, цепь доказательств сомкнулась. Наш многолюдный халафский поселок возник не на ровном и пустом месте. Его первые жители выбрали в духе чисто месопотамских традиций для закладки своих жилых домов небольшой холмик, стоявший на берегу ручья и скрывавший в своей глубине остатки скромного хассунского поселения.

Подойдя к краю раскопа и заглянув вниз, я замер от восторга и удивления. Столь обыденные в дневное время остатки глинобитных построек халафского поселка вдруг волшебным образом преобразились. Их стены отбрасывали теперь глубокие черные тени, а серебристый лунный свет придавал всей картине какой-то сказочный, почти нереальный вид. И жалкие руины показались мне призраками, посланцами былой жизни неведомого нам народа, его культуры. И все же в этом было что-то знакомое, общечеловеческое: ведь если европейская культура испытала на себе сильное (хотя и не прямое) воздействие месопотамской цивилизации, то истоки последней следует искать в Хассуне, Халафе и Убейде! И в полном соответствии с моим торжественно-восторженным настроением в памяти вдруг всплыли чеканные строфы брюсовских стихов:

Торжествен голос царственных развалин,

Но словно Стикс, струится черный Нил.

И диск луны, прекрасен и печален.

Свой вечный путь вершит над сном могил.

Но холм Ярым-тепе-2, раскопки которого были полностью завершены в 1976 году, — это лишь один из нескольких памятников древности, исследованных советскими археологами в Синджарской долине. Неподалеку находится более ранний телль — поселение Ярым-тепе-1, относящееся к хассунской культуре. Именно этот холм и был в течение многих лет главным объектом работ нашей экспедиции.

К западу от урочища Ярым-тепе найдены и раскопаны еще два интереснейших памятника ранних земледельцев Ирака — Телль-Сотто и Кьюль-тепе. Наконец, в 1978 году, в десяти километрах к северо-западу от нашего лагеря, на стыке предгорий и равнины, был обнаружен совершенно уникальный памятник докерамической эпохи — Телль-Магзалия, существовавший, по предварительным данным, в VIII–VII тысячелетиях до н. э. Именно в результате этих полевых исследований нам удалось воссоздать в общих чертах непрерывную цепь развития местных земледельческо-скотоводческих культур, от их начальных этапов (Магзалия, VIII тысячелетие до н. э.) и до порога цивилизации (убейдские слои телля Ярым-тепе-3, конец V–IV тысячелетие до н. э.). Об этом пойдет речь в следующей главе. Пока же следует сказать несколько слов об общем значении многолетних работ советской археологической экспедиции в Северной Месопотамии.

На главном перекрестке мировой археологии

«С представлением об Ираке, — писал академик Е. Н. Павловский, посетивший страну в 1943 году — невольно связываешь воспоминания юношеских лет, когда на бровках истории Месопотамия, ограниченная легендарными реками Тигром и Евфратом, трактовалась как колыбель человечества. Если такое утверждение исторически и недоказуемо, так как оно основывается только на верованиях и преданиях, то все же нельзя не испытать глубокого интереса и уважения к этой земле, которая в седой древности была центром человеческой культуры, где создавались и гибли сказочные царства, где почва напоена потом и кровью несчастных поколений, где созидались такие столицы мира; как Вавилон, где красовались невоссоздаваемые сады Семирамиды».

С тех пор как были сказаны эти слова, прошло свыше полувека, и если вплоть до 50-х годов XX века утверждение о приоритетной роли Месопотамии в развитии мировой цивилизации действительно основывалось преимущественно на легендах и преданиях, то теперь положение заметно изменилось. Опираясь на многочисленные археологические находки, мы можем сейчас уверенно говорить о том, что именно древние обитатели Северного Ирака первыми в мире научились земледелию и скотоводству, построили постоянные поселки из деревянных, глиняных и каменных домов, заложили прочный фундамент для успешного развития многих сторон материальной и духовной культуры человечества. В конце IV тысячелетия до н. э. на юге Месопотамской равнины появляются и первые на нашей планете раннеклассовые города-государства с их монументальной архитектурой, письменностью и календарем, законами, литературой и искусством. «При этом следует учитывать, — подчеркивают Р. М. Мунчаев и Н. Я. Мерперт, — безусловно первичный характер месопотамского очага цивилизации, экономические, социальные и культурные явления которого оказались результатом прежде всего внутренних процессов, не нарушавшихся и не искаженных решающими сторонними воздействиями. Все это позволяет говорить об особом значении материалов Месопотамии для разработки коренных проблем древнейшей истории человечества, для изучения основных ее закономерностей».

Неудивительно, что территория Ирака всегда привлекала самое пристальное внимание археологов всего мира, что именно там археологические исследования велись постоянно, начиная с 40-х годов XIX века. Особенно большой вклад в развитие месопотамской археологии внести тогда ученые Англии, Франции и Германии. С первых десятилетий XX столетия к ним присоединились археологические экспедиции США, а в 60-е годы — Япония и Италия. Бурно развивалась в последнее время и собственно иракская археология. Все это позволяет достаточно четко представить себе ту сложную ситуацию, с которой столкнулась впервые прибывшая в страну советская археологическая экспедиция. С одной стороны, давно и прочно утвердившиеся на древней иракской земле западноевропейские и американские научные учреждения, с их колоссальным практическим опытом ведения полевых работ в Ираке и великолепным знанием страны, ее рельефа, климата, населения и национальных особенностей, а с другой — абсолютно новое и незнакомое для советской археологической науки предприятие: многолетняя экспедиция в один из главных центров мировой археологии. И вся сложность ситуации состояла здесь отнюдь не в жесткой конкуренции с нашими западными коллегами и не в том, что старожилы «месопотамского археологического дома» могли отнестись к нам с неприязнью. Напротив, помимо иракских официальных лиц нам охотно помогали английские археологи, и прежде всего руководитель раскопок английской экспедиции в соседнем с Ярым-тепе ассирийском урочище Телль-эль-Римах профессор Кембриджского университета Дэвид Оатс и его жена Джоан Оатс, тоже дипломированный археолог. Именно они помогли двум Николаям — Мерперту и Бадеру — выбрать в 1968 году весьма перспективный объект для будущих раскопок нашей экспедиции — древние телли в урочище Ярым-тепе. Они щедро делились с нами своим богатым опытом. После отъезда Оатсов на родину другие английские исследователи, продолжавшие работать в северо-западных районах Месопотамии, также поддерживали с нами регулярные дружеские контакты.

Сложность наших первых шагов на ниве месопотамской археологии заключалась в том, что мы просто не имели права потерять свое лицо перед другими иностранными экспедициями, работать менее успешно, чем они. И надо сказать, что свои «археологические» университеты в Ираке мы прошли достаточно быстро и хорошо. Видимо, здесь сыграл свою роль и общий, весьма высокий уровень профессиональной подготовки всех членов экспедиции, их энтузиазм, готовность учиться всему новому и полезному, работать самозабвенно, не считаясь со временем и затратой сил. Об уровне профессиональной квалификации нашего научного состава красноречиво свидетельствует такой факт: к 1980 году из восьми научных работников экспедиции (девятым был шофер) четверо были докторами и четверо — кандидатами исторических наук. Подобной концентрацией научных сил не могла похвастаться ни одна другая экспедиция — будь то советская или иностранная.

Уже по прошествии первых двух-трех полевых сезонов стало ясно, что свой самый трудный экзамен в целом мы выдержали. И здесь немалую роль сыграл уникальный практический опыт и обширные научные познания нашего главного специалиста по Востоку — Олега Георгиевича Большакова. Он много лет раскапывал сырцовую архитектуру в Пенджикенте, раннесредневековом городе в Таджикистане. Ему же принадлежат большие заслуги и в выработке надежной методики полевых работ на наших ярымских теллях: разбивка их поверхности на большие квадраты со стороной 10 метров, разделяющиеся внутри на 5-метровые и 2,5-метровые «квадратики»; определение толщины бровок; наконец, обучение нас искусству улавливать зыбкие контуры сырцовых стен в многочисленных и хорошо зачищенных разрезах-бровках.

Внесли свою лепту в общие успехи экспедиции и другие участники. Прежде всего руководители — Рауф Магомедович Мунчаев, с его богатым опытом исследований памятников Закавказья, и Николай Яковлевич Мерперт, исколесивший к тому времени половину Евразии и копавший в Нубии, на севере Африки.

Одним словом, дела советской археологической экспедиции в Ираке пошли со временем совсем неплохо, о чем наглядно свидетельствовали и наши находки, и пристальное внимание к нам со стороны зарубежных коллег. Благодаря раскопкам в Синджарской долине, мы получили возможность познакомиться со всеми крупнейшими западными специалистами в области месопотамской археологии, многие из них посетили наш экспедиционный лагерь в Ярым-тепе. Здесь побывали, например, известный английский археолог автор фундаментальной монографии «Археология Месопотамии» Сетон Ллойд, руководитель английской экспедиции в Умм-Дабагийне доктор Дайяна Хельбек (Киркбрайд), глава Немецкого археологического института в Багдаде доктор Юрген Шмидт (ФРГ), профессор Фудзи из Токийского университета и многие другие. В Ираке мы познакомились с крупнейшим американским археологом-востоковедом профессором Робертом Мак-Адамсом. Через совместные советско-американские симпозиумы по археологии Ближнего Востока и Средней Азии мы установили прочные научные контакты с Робертом Брейдвудом (Чикагский университет), Робертом Дайсоном (музей Пенсильванского университета г. Филадельфии), К. К. Ламбергом-Карловски — директором музея Пибоди (Гарвардский университет, г. Кембридж, шт. Массачусетс) и другими. Я не говорю уже о ведущих иракских археологах — Фуаде Сафаре, Тарике Мадлуне, Иссе Сальмане, Фавзи Рашиде и других, неоднократно посещавших наши раскопки и принимавших нас в Багдаде. Словом, опыт международного научного сотрудничества, полученный нами благодаря полевым исследованиям на иракской земле, и разнообразен, и поучителен. Особенно часто мы общались с теми экспедициями, которые работали поблизости — в Телль-эль-Римахе и в Умм-Дабагийе. Незабываемые встречи с дружескими шутками и розыгрышами, песнями и праздничным столом приурочивались к нерабочим дням.