Золото Стеньки
Шрифт:
Черновик письма царю Трубецкой написал сам, и я его переписал почти без правок — лишь добавил, что прекрасно понимаю опасность, которая грозит мне лично, а потому собираюсь действовать только с предварительной разведкой и наверняка. Правда, я не очень представлял, как это реализовать, но сотня татар давала определенную надежду. В моем представлении они должны были периодически обгонять наш водный караван и смотреть, что творится впереди, но когда я описал этот порядок действий, Трубецкой мою идею высмеял, назвав нелепыми фантазиями.
* * *
Дальнейший наш путь получился слишком однообразным и скучным. Стоял разгар июля, на нижней Волге установилась сухая и жаркая погода, так что все наши струги
Кучу свободного времени я использовал, пожалуй, даже с пользой. Завел привычку вести дневник — бумаги мы взяли с большим запасом, и не вся промокла за время путешествия, а намокшая быстро просохла под здешним солнцем. Тренировались с Трубецким в языках — я уже сносно понимал по-польски и на шведском, который князь немного знал, мог произнести несколько расхожих фраз. В латинском, правда, он был мне не помощник, но две книги, выданные мне Симеоном Полоцким, пока помогали — это были те же требники с молитвами, так что перевод у меня всегда был под рукой, в памяти настоящего царевича. Ну и сами молитвы я потихоньку учил, так что уже не ударил бы в грязь лицом, доводись мне продемонстрировать свои познания даже перед патриархом.
Ещё я продолжал заниматься изобретательством. Паровой двигатель я всё же отложил пока в дальний ящик, поскольку нужны были эксперименты и модели, для которых надо было найти рукастого мастера — я был уверен, что в Москве кто-то да подойдет под мои требования. Но были и другие направления моих научных изысканий.
Я вспомнил, как родители варили клей из муки, испортил стрельцам один чугунок, но получил состав, который меня удовлетворил — пальцы к бумаге он приклеивал почти намертво. Потом из тряпок смотал фигуру, очень напоминающую шар, зафиксировал форму шпагатом из судовых запасов, обклеил этот шар бумагой — а потом безжалостно разрезал, получив несколько деталей выкройки. Материал у меня был — думаю, встреченный мною в Казани купец из Коканда очень удивился, когда я без особого торга купил у него действительно тонкий и легкий китайский шелк, все наличные четыре погонные сажени. Из этого шелка я и создал первый в мире воздушный шар.
Получилось у меня, правда, не слишком красиво, но я убедился, что нахожусь на правильном пути. Над костром, в который я набросал сырую траву, шар быстро набрал объем, он даже сумел подняться вверх — невысоко, метра на четыре, и ненадолго. А уже через мгновение начал падать, я не успел его подхватить — и ткань неведомых китайских мастеров вспыхнула разом, лишив меня и славы от открытия, и позора от его воплощения.
Впрочем, Трубецкому идея понравилась — мы сговорились, что в Преображенском отдадим изготовление подобной игрушки в надежные руки местных портних, которые смогут правильно воплотить в жизнь мой замысел, да и с наполнением шара горячим воздухом что-нибудь придумаем.
Но с масляной лампой у меня всё получилось. Я не знал, для чего на самом деле использовался медный чайничек с длинным носиком и вычурной ручкой — скорее всего, для каких-нибудь соусов. Купил я его там же, в Казани, за смешные две копейки, поскольку он был выделки казанских же ремесленников. Ну а остальное было делом техники, немного масла внутрь, полотняный фитиль в носик, чуть подогреть опять же на костре — и вуаля, лампа зажглась и горела ровным желтоватым светом достаточно долго, правда, ничего не освещая, поскольку дело было на берегу Волги и поздним вечером, и глаза нам слепил тот самый костер. Получилось почти как в виденном мною диснеевском мультфильме — но, судя по удивлению спутников, они пока с восточной стариной знакомы не были.
Правда, и это изобретение было слегка бесполезным — на «Орле» старались как можно меньше использовать открытый огонь, который легко мог перепрыгнуть
на просмоленные доски и снасти, а потому в ходу были стеклянные фонари, куда ставили свечи. Моя лампа в эти фонари не влезала категорически, но я пообещал Бутлеру, что есть и другие конструкции, которые будут безопасны для деревянного корабля. Правда, с ходу придумать хоть одну не смог — у меня в голове было устройство керосиновой лампы, но для её изготовления надо было обращаться с стеклодувам, часовщикам и медных дел мастерам, а также где-то добыть собственно керосин. По моим воспоминаниям, большие залежи нефти имелись в Баку, где не так давно воевал Разин, а из истории я помнил, что в войну нашли нефть и под Казанью — но где именно, я, разумеется, не знал. Впрочем, слово «Нефтекамск» я помнил, хотя этого города на карте России пока не имелось.Ещё я с помощью Бутлера и Стрейса изучал устройство кораблей голландского типа, делал наброски и зарисовки — исключительно для себя, не имея целью начать немедленное строительство пинасов на Яузе, — а также выучил названия всех мачт и почти не путался с названиями парусов.
* * *
Правда, больше всего времени я уделял обдумыванию нелогичного и странного приказа царя — мне хотелось понять причины, которые побудили Алексея Михайловича вернуть заблудшего царевича в Москву, и прикинуть возможные последствия нашего праздника непослушания. Но осенило меня только перед самой Камышинской крепостью.
В отечественной историографии хронология похода Разина за персидскими зипунами была восстановлена очень условно. Считалось, что знаменитая в узких кругах битва у Свиного острова, где казаки разбили флот персов, случилась в июле этого года. Правда, никто понятия не имел, что это за остров и где он находится, да и про саму битву знали очень мало — меня, например, сейчас, после трех месяцев в этом времени очень смущал факт сцепления судов цепями. Цепи — штуки тяжелые, тащить их с собой «на всякий случай» ни один капитан или адмирал не будет. Ну а Персия, как и Россия, очень страдала от отсутствия железа — нормального качества и нормального количества. При этом струги вместе сцепляли — я сам это видел в нашем плавании, но не более двух-трех и на спокойных, знакомых участках реки. Делать подобное на море было очень странно, так что я начал сомневаться в том, что памятное мне по учебникам описание битвы правдиво.
Ну и дата этого сражения. Сразу после него, закончив с грабежом побежденного противника, Разин отправился к Астрахани. Если принять за данность, что Свиной остров находится неподалеку от Баку, то его ватаге надо было преодолеть около семисот километров — по морю, которое спокойным нравом не отличается, которое в любой момент может разнести неосторожный корабль на мелкие щепки.
Именно это случилось с самым первым российским парусником европейского типа. В 1636 году галера «Фредерик», которую голштинцы построили в Нижнем Новгороде для развития торговли с Персией, попала в шторм у Дербента, была выброшена на берег и на этом её история завершилась. Похожие проблемы были у каспийских экспедиций, которые затеял уже в начале XVIII века царь Петр — освоение Каспия было очень трудным и сопровождалось многочисленными жертвами.
В общем, я сильно сомневался, что ватага Разина смогла бы добраться до Астрахани за две-три недели, особенно учитывая то, что им нужно было хотя бы слегка подремонтировать свои струги после сражения. Поэтому я решил принять как данность, что известные мне летописцы ошибались, битва у Свиного острова случилась в начале июня, после чего казаки какое-то время приводили свой флот в порядок и сортировали добычу, а уже потом двинулись на родину.
Мы отплыли из Нижнего в самом начале июля — а за месяц в Кремле могли получить донесение о неудаче флота шахского воеводы. Разумеется, царь взволновался не на шутку: как же так, к кому я отправил своего наследника, если эти казаки смогли разметать персидский флот, то мои струги вместе с «Орлом» им будут на один зуб. Из этого волнения и появилось повеление царевичу — срочно возвращаться. Ведь неизвестно, как сработает «призыв царицы» на таком расстоянии — может и через Разина с его ватагой.