Золото Стеньки

Правда, с любой точки зрения это повеление выглядело глупым. Если на Волге объявится сила, с которой Русское царство не сможет совладать, то это очень нехорошо с точки зрения государственных интересов. Поэтому гораздо логичнее было бы отправить по городам и весям приказ — дать царевичу столько стрельцов, столько стругов и столько пушек, сколько он попросит, не останавливаясь перед тем, чтобы оставлять какие-то крепости вовсе без защиты. А потом пусть этот царевич — вернее, назначенный командующим князь Трубецкой — этой армадой раздавит возгордившегося Разина и ликвидирует угрозу авторитету государя. Вот это было бы правильно, это было то, чем отличается государственный деятель от запаниковавшего отца.

Но Алексей Михайлович почему-то пошел по легкому пути, а Ордын-Нащокин либо не был поставлен в известность о приказе, либо согласился с ним, чтобы и свои цели — не ссориться с донской старшиной — достичь, и царю потрафить. В общем, я решил, что после возвращения в Москву смогу доказать царю свою правоту и отвести беду от себя и от князя.

[1] В реальной истории царевич Симеон умер 18 июня 1669 года в возрасте 4 лет; причина, как обычно в таких случаях, неизвестна. Можно предположить, что он подхватил какую-то заразу от матери — жил-то он на женской половине и наверняка общался с Марией Милославской в последние её дни. Но я тоже тот ещё врач, так что это лишь версия, которую я отбросил — у меня основной причиной проблем со здоровьем в царской семье стал свинцовый водопровод. Избавиться от свинца в организме описанным методом, в принципе, можно, но это долго; вероятнее всего, жизнь Симеону продлило здоровое питание в Преображенском и отсутствие новых доз этого металла в воде. И да — главный герой серьезно ошибается, когда думает, что дети не могут умереть внезапно.

[2] Все известные шляхи (или сакмы) вроде Изюмского, на который самозванцы в «Иване Васильевиче» отправляют стрельцов, шли не просто так, а по водоразделам. Конечно, реки на этих шляхах встречались, но, как правило, небольшие, которые можно было преодолеть вброд. Собственно, и засечные черты ставили в первую очередь у тех мест, где были эти броды — сначала по Оке, потом сместили линию южнее.

Глава 15

План битвы

Будущий Камышин стоял на высоком волжском берегу, чуть ниже устья реки Камышинки. «Орлу» пришлось сделать небольшой крюк — с его осадкой надо было держаться самых глубоких мест русла, — чтобы причалить к пристаням, которые располагались не на самой Волге, а как раз в этой небольшой речке. Небольшой, но очень важной — если подняться по этой Камышинке вверх, то до Иловли, которая впадает в Дон, будет рукой подать, несколько километров, где давным-давно устроен переволок. Этот переволок не менее давно использовался поселившимися на Дону казаками, а до них и татарами, чтобы быстро попадать на Волгу и заниматься тут разбоем. Но у Русского царства руки до этих мест дошли только сейчас — крепость была основана меньше года назад и ещё строилась. Но строилась она как-то неправильно.

Я не был специалистом по средневековой фортификации. В моей памяти имелась мешанина из реконструкций казачьих острогов в Сибири, рисунки близких к этому времени крепостей-звезд, которые начали строить в России с приходом Петра. Камишин я бы описал как деревенский двор — два сарая и две башни, соединенные тыном, за которым прятались несколько срубов жилых домов и хозяйственных построек. Причем башни смотрели на север, откуда вроде бы никаких нападений не ожидалось, а вот сторона с сараями была обращена в сторону Камышинки, которую эта крепость по идее должна была контролировать.

Справедливости ради — полковник из Шотландии Томас Байль задумал выстроить тут как раз крепость-звезду. Зародыши земляной куртины уже существовали, но, как сказали бы в моем времени, не были заполнены войсками и артиллерией. На будущих бастионах и равелинах даже никаких укреплений не имелось — лишь на одном были навалены бревна и возилась небольшая бригада крестьян и стрельцов. Но автор проекта показывал мне намеченные укрепления так, словно они были полностью построены и готовы к обороне. Городской воевода Григорий Панов был более скептичен в отношении вверенного ему хозяйства, но обещал, что уже на следующий год ни одна сволочь не проскользнет из Дона на Волгу или обратно без его, воеводы, ведома.

Я смутно помнил, что воевода либо заблуждается, либо сознательно обманывает сына царя и его полномочного министра в лице Трубецкого. Кажется, Разин никаких проблем тут не имел — его казаки переоделись в трофейную форму стрельцов и притворились подкреплением, Панов открыл им ворота — и закономерно был зарезан. Байля казаки поймали в Астрахани, куда он ездил по какой-то нужде, и тоже убили, ну а саму крепость сожгли — зачем им был нужен этот сторожевой пост? Восстанавливали укрепления уже после подавления восстания, ну а всерьез за этот городок взялся Петр — он сделал его базой для прокладки первой версии канала Волга-Дон, который должен был соединить Камышинку и Иловлю.

Но сейчас мне и не нужны были защитные функции местной крепости, не нужен был и канал на Дон — он бы даже мешал моим планам. Камышин я выбрал в качестве базы, на которой можно немного передохнуть на твердой земле. А ещё мне нужно было провести военный совет и узнать мнение моего войска относительно перспектив грядущей битвы.

* * *

— Вот такая диспозиция, господа. Прошу высказываться в порядке увеличения старшинства… по флотскому обычаю, раз уж мы находимся на боевом корабле. Кузьма Петрович, вам слово, — я сел на свой стул, ещё раз посмотрев на огромную карту будущих боевых действий.

Картой я имел полное право гордиться. На неё ушло девять склеенных вместе клеем моей выделки бумажных листов и три дня работы — причем именно моей, больше никого я привлечь не мог при всём желании. Наверное, что-то могли голландцы Давид Бутлер и Ян Стрейс, возможно, с черчением мог управиться и Трубецкой. Но все остальные… всех остальных надо было сначала учить, потом ещё раз учить, а потом — заставлять не раз и не два переделывать. Но я справился без помощников — разве что Еремку привлекал для всяких мелочей. И я не мог использовать те карты, которые имелись у меня — они были очень условные, больше напоминавшие схемы. Не мог брать за основу и волжские росписи, которыми в Москве снабдили Бутлера — это был простой перечень находившихся на реке крепостей. Впрочем, нашему капитану этого вполне хватало — всё равно с Волги никуда свернуть было невозможно, у него был один путь — вниз по течению.

Изогнутая линия Волги, от Дмитриевска до Астрахани с переломом у Царицына. Неровное пятно Каспийского моря и волжская дельта с протоками, которые поднимались до Царицына. Извилистая линия Дона, которая тоже переламывалась в районе Царицына и шла к Азовскому морю. Единственный приток Дона, который я нарисовал, был рекой Иловлей и заканчивался он чуть вышел Дмитриевска. В море чуть ниже Астрахани имелись условные кораблики с парусами — так я обозначил ватагу Разина, точного местонахождения которой не знал; Мой флот в виде трехмачтового парусника стоял у Дмитриевска. Что-то типа мостов соединяли Волгу и Дон в районе двух переволок — с Камышинки и Царицы.

Ничего лишнего, ничего ненужного и отвлекающего внимание. Мы не ожидали казачьих подкреплений, Разину их негде было взять — с Дона никто малым числом не пройдет. При этом моя армия могла рассчитывать на гарнизоны Царицына и Астрахани, где и пушки имелись, и стрельцы. Причем под рукой астраханских воевод было как бы не четыре целых приказа — грозная сила для здешних мест, которой они на следующий год распорядятся на редкость бездарно.

Силы Разина я оценивал по верхней планке исследований моего времени — двадцать с лишним стругов, половина больших, морских, и на каждом — по фальконету. У казаков должны были иметься и более грозные пушки, захваченные на кораблях незадачливого персидского флотоводца Мамед-хана, но использовать их на воде с тех же стругов было невозможно, а устанавливать на земле — долго. По численности этой банды у историков имелись серьезные расхождения — два года назад Разин отплыл с Дона с двумя тысячами казаков, потом к нему подходили новые охотники до чужого добра, но и потерял он прилично, особенно в битве у Свиного острова. В общем, я закладывался тысячи на полторы казаков — боевых, умеющих драться и не желающих расставаться с богатой добычей. Правда, после осторожных расспросов я урезал осетра до тысячи или тысячи двухсот, но и это было на пределе грузоподъемности даже больших стругов, при которой они становились очень и очень неповоротливыми и медленными, особенно если будут плыть против течения. [1]