Золото Стеньки

Вернулся и Дорманн, который сразу же запросил аудиенцию. Но на разговор с ним я после некоторых размышлений позвал и Попова, и Трубецкого.

* * *

— Зачем ты вообще к ним с этим полез? — я вскочил и начал нервно ходить по палатке.

Дорманн удивил меня безмерно. Если он и был шпионом, то играл как-то слишком тонко для моего неискушенного аспирантского умишка. То, что он будет скупать добычу у казаков, было мне известно — собственно, за этим я его и посылал в Астрахань, это было главным и фактически единственным поручением, которые я ему дал. И в этом деле он отличился на полную катушку. Россыпи драгоценных камней, меховая рухлядь, небольшие упаковки со специями, золотые сосуды явно религиозного, пусть и не православного назначения — на всё он потратил меньше тысячи рублей, хотя даже по очень скромным оценкам это добро тянуло на пару сотен тысяч.

— Ну как же, царевич, я же должен был доказать, что со мной стоит иметь дело? — удивился голландец. — Даже у атамана немного выкупил, потому что тому не хватало на какую мелочёвку для его наложницы…

— Наложницы? — не удержался я.

— Пленная персиянка, — пояснил Попов. — Добыл её где-то, так что она теперь на его струге живет.

«О господи, легенды всё-таки не врали», — подумал я. Впрочем, сути это не меняло — Разина всё равно надо было останавливать. Ну а с княжной разберемся, когда она окажется в наших руках, вместе с остальной добычей казачьей ватаги.

— Понятно, — кивнул я. — Так что ты, герр Дорманн, им наплел? Где нам теперь казаков ждать?

— А всё там же! — радостно ответил он. — Я уже осмотрел приготовления — они вполне достойные. Только нужно дальнюю батарею перевести в крепость, чтобы закрыть доступ с большой реки. Ещё там же на берегу нужно накопать скрытых рвов, а конницу вывести из посада и расположить севернее, в виду фрегата.

Уж не знаю, о чем этот Дорманн сговорился с Разиным, но атаман решил прорываться с боем мимо Царицына на Царицу и переволок. Но атака должна быть хитрой — часть ватаги пойдет открыто, остановится вне досягаемости пушек и начнет переговоры о проходе. А половина казаков после Черного Яра сворачивала в Ахтубу, где вода была почти стоячая, но глубина не подходила для плавания нагруженных морских стругов. По этой Ахтубе они выходили на Волгу выше Царицына, высаживались на берег и атаковали крепость с севера, где никакой защиты толком не было. Про пушки, которые мы перенесли на южный бастион, казаки не знали, но вот про то, что крепостные орудия смотрят на Волгу, были в курсе. И, в принципе, Дорманн предлагал правильное решение — организовать ещё и оборону с северной стороны, а дальнюю батарею, которая должна простреливать Царицу у известного всей округе брода, вовсе убрать. Если Разин твердо решил взять Царицын, то дальше он не пройдет, а пять стволов по нынешним временам — это пять стволов. К тому же и «Орел» попадал на поле боя фактически мгновенно — Ахтуба и Волга сходились чуть выше места стоянки фрегата, а основным путем считалась воложка вдоль правого волжского берега.

И хотя враг нападал с двух сторон, нам такой расклад был на руку, потому что мы действовали от укреплений, а не ждали битвы в чистом поле. Правда, мой изначальный замысел — не допустить высадку казаков на берег — давно был отложен в сторону как утопический, но мои военачальники были уверены, что на берегу из-за стен и редутов мы сможем дать понизовой вольнице достойный отпор. Впрочем, я был тем ещё полководцем, хотя чему-то меня на военной кафедре и обучили.

Я посмотрел на Попова и Трубецкого. Оба молчали, думали — и, кажется, приходили к мысли, что поступки Дорманна оправданы. Но наконец оба признали, что такое возможно. Время на перенос пушек и устройство новых позиций у нас было, сообщить на «Орёл» об изменении диспозиции мы успевали с запасом, а, значит, ничто не мешало нам принять новый план с учетом самовольства голландца.

Я отпустил свой совет ближе к полуночи, но не удержался.

— А вас, герр Дорманн, попрошу остаться, — сказал я в спину этого гения разведки.

Он остановился уже в дверях моей палатки и повернулся ко мне безмятежным лицом. Трубецкой тоже замешкался, но я махнул рукой — мол, всё в порядке. Но продолжил разговор, лишь дождавшись, когда поблизости никого не останется.

— Скажи, герр Дорманн, ты в Россию прибыл с какой-то тайной целью? — тихо спросил я, подойдя к нему на расстояние вытянутой руки.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Царевич, каждый иностранец, желающий выехать на русскую службу, имеет беседу с неприметным человеком в свите своего правителя. Но так сложились обстоятельства европейской политики, что чаще всего эта беседа заканчивается ничем. Кто посмеет требовать отчет, например, у Патрика Гордона? Англичан он ненавидит лютой ненавистью, и те правители, что сейчас владеют Шотландией, ему не по душе. Так что любого посла он проткнет своей шпагой или и вовсе даст приказ солдатам пристрелить и закопать поглубже. Для господина Гордона Россия стала второй родиной, ей он и служит. Кто-то, думаю, передает какие-то сведения, но что вам от того, что в Ганновере узнают о состоянии определенного полка — причем не сразу, а через какое-то время, за которое это состояние десять раз может перемениться? Да и не будет Ганновер воевать с Россией, у них с вами даже общей границы нет.

— А Голландия? — вкрадчиво спросил я.

— У Голландии… вернее, у Нидерландов, так мы называем нашу страну… сейчас две проблемы — Англия и падение доходов от торговли. Вряд ли это секрет даже для тебя, не говоря уже о приближенных к твоему отцу бояр, что скоро будет ещё одна война Нидерландов с Англией. Но главной угрозой в Амстердаме почитают Францию, с которой русский царь почти не общается. Да и что у нас может быть совместного? Только торговля. Воевать вместе против кого-то? Не смешите меня, та же проблема, что с Ганновером — слишком много границ между нами, и со всеми следует договариваться. Вам нужно искать контакты с Австрией, если хотите моего совета, но союз с Габсбургами — очень опасный путь, Нидерланды испытали это на себе…

Я нетерпеливо кивнул и перебил его длинную речь.

— Герр Дорманн, этот краткий курс европейской истории имеет смысл прочитать в другом месте и в другое время. Лучше скажи, ты тоже имел беседу с неприметным человеком в свите своего правителя?

Он улыбнулся и изобразил легкий поклон.

— Нет, царевич, не имел. Дело в том, что я покинул свою родину слишком поспешно, не спрашивая разрешения на отъезд, так что мои правители даже не были в курсе, куда я отправляюсь. Уже в Риге со мной искали встречи некие люди из Ост-Индской компании, но я смог уклониться от общения с представителями семнадцати господ. Так что я сам по себе, если тебе так будет угодно.

— Но ведешь ты себя, как настоящий работник тайных дел, — я усмехнулся. — легко находишь знакомых, добываешь сведения, составляешь некие планы… Почему ты не воспользовался своими способностями, чтобы хоть немного уменьшить долг? Да и вообще — этот долг существует?

Дорманн понуро склонил голову.

— К сожалению, существует, царевич, и он действительно был неподъемен для моего положения до нашего с тобой знакомства. Понимаешь, чтобы делать дела… англичане говорят — бизенес, у нас — бедрайф… нужны две вещи — деньги и ещё раз деньги. Попав в эту неприятность, я лишился не только своих накоплений, но и доверия, мне даже Иоганн ничего не ссудил — и я не мог его осуждать.

— Ты говоришь о герре Мейерсе?

— Да, именно о нём. Он и так сделал для меня больше, чем был должен — выплатил половину долга, взял на обеспечение Марту. Но всё остальное… думаю, я бы тоже ему не дал в долг в таких обстоятельствах.

— Трудно жить в Европе с таким подходом, — хмыкнул я.

— В России ничуть не проще, — парировал он. — Но когда ты взял меня на службу, ситуация поменялась очень сильно! Дело даже не в окладе, который мне положили вы с государем. Дело в возможностях! Уже после Казани я заработал достаточно, чтобы вернуть четверть долга! А после Астрахани…

Он покосился на груды богатств, которыми хвалился перед нами.

— Думаю, мы сможем договориться к взаимной выгоде, — улыбнулся я. — Но остается вопрос — насколько я могу тебе доверять?

Ответил Дорманн почти без задержки.

— Царевич, мне уже три года как исполнилось пятьдесят, — тихо произнес он. — В моем возрасте многие скажут, что они совершили всё, что могли. И я могу так сказать. Я воевал, я торговал, я имел неплохой бедрайф… меня звали в Ост-Индийскую и в Вест-Индийскую компании. Но когда наши депутаты решили пойти под флаг Испании, это сломало во мне верность к моей родине. Теперь я живу в России, которая встретила меня неласково…