Золотое дно (сборник)
Шрифт:
мужчина в костюме из хорошего светлого материала —
как сразу прикинула баба Поля — и в соломенной про
зрачной шляпе. Старуха вытерла руки о подол, не
сделав их ни капельки чище, если не загрязнив еще
больше, и шагнула навстречу, протягивая ладонь. Б а
ба Поля держала руку на весу, но не решалась подать
первой. Гость неловко и торопливо коснулся повыше
бабкиного локтя и затеребил ситцевую кофту, словно
бы вытирая о нее пальцы.
— Баба Поля, Полина Кондратьевна, вы все преж
няя,
— Иван Павлович, осподи!— всплеснула руками
старуха и сразу замялась, не зная, как поступить и что
сказать далее; спиной она прикрывала цинковую ванну
с бутылками: еще подумает гость, что она по всей де
ревне собирала.
— Чей парень-то, не ваш ли?
— Запоздали мы на таких. Внучек...
— Хозяин-то дома?— спросил гость, вглядываясь в
36
нулась прорезная занавеска и вроде бы кто подсматри
вает в дырочку узорного цветка. Иван Павлович насто
рожился, прислушался длинным вялым ухом, не стук
нут ли двери, не скрипнут ли половицы, но все было ти
хо. — Хозяин-то дома? — переспросил он.
— А где ему быть-то,— поколебавшись, ответила ба
ба Поля и крикнула пронзительно:— Хозяин, до тебя
гость тут! Слышь, Гриша, спишь, што ли?
Дверь сразу распахнулась, словно Гриша Таранин
спал в сенцах на полу, и в проеме появился бодрый ру
мяный старик.
— Кто тут до меня?— спросил хитровато и выжи
дающе, пряча светлые дробинки глаз под клочья бровей
и как бы становясь временно незрячим.
— Чирок?— тихо позвал Иван Павлович и шагнул
навстречу, словно бы намереваясь обнять старика.
— Сосок, Ваня?— громко узнал Гриша Таранин и
легко сбежал вниз. Они оказались вдруг одинакового
роста, но сухонький хозяин перед оплывшим гостем вы
глядел помладше.
— Помнишь, как тебя дразнили? Бывало, спросят,
какие птицы есть, да. Ты и начнешь: утка, лебедь, крив-
ка, крохаль, кулик. Всех назовешь, а про чирка всякий
раз забудешь будто. А тебе и напомнят. Смеху тут
сколько,— снисходительно похлопал по плечу Тяпуев.
— А вас-то, да...— что-то хотел припомнить Гриша,
но замешкался, проглотил слова.— Проходите, чего мы
тут встали. Бабка, ты бы самоварчик нам спроворила —
такой гость. Давно в родных местах?
— Со вчерашнего вечера.
— Ну да, ну да...
— Матушкину могилку решил понаведать. Тут мой
корень, весь тяпуевский род в голубом городке лежит.
Душа просит, поехал. Да... Ну а ты-то как, старая гвар
дия?—помешкав, спросил Иван Павлович и, уже скуч
нея, оглядел хозяина, его мешковатые брюки с пузыря
ми на коленях, ноги в толстых шерстяных
носках и ситцевую рубаху с узкой кожаной опояской.
— А чего я-то. Дети, слава богу, выучены. Одна
Дочка институт на учителя кончила, другая по медицин
ской части пошла, сын в Германии офицером служит,
А у тебя-то долгой ли отпуск?
37
стыдясь своего нового положения, ответил Тяпуев, осо
бенно болезненно почувствовав, что он нынче никто.
Нынче он просто пенсионер Иван Павлович Тяпуев. И
потому, раздражаясь, добавил:— Оставляли, уговарива
ли поработать — ушел. Сам знаешь, какая была наша
героическая жизнь. Себя не щадили...
— А баба-то работает или как? У начальников боль
ших, сказывают, они завсе по дому. А может, и врут
всё.
— Работает...
— И детки, небось, выращены?
— Нет их,— снова раздражаясь, буркнул Иван П ав
лович и неприветливо просквозил Гришу немигающим
взглядом.
— Ты-то мне сколько дашь?— круто повернул раз
говор старик.
— Чего?
— Лет-то, говорю, сколько дашь?
— Полсотни, не больше. У вас воздух какой, море,
лес. Не наше городское житье.
— А мне семьдесят пять, во!— довольно хихикнул
Гриша, и его румяное лицо с белыми опушьями бровей
зарозовело еще больше.
— И неуж?— непритворно удивился гость, хотя и
представлял примерно, что лет на тринадцать, пожалуй,
будет помладше хозяина. И сразу вспомнил свою одыш
ку, и постоянную тяжесть в грудине, и частые запоры.
— Посидим на лавочке, пока бабка самовар приго
товит. Я ведь в прошлом годе чуть на тот свет не от
правился...
— Этого я не знал.
— Ну как же, одной ногой в голубом городке стоял,
да натура спасла.
— Ты и раньше ухватистый был.
— Бог не пообидел. Я еще и нынче на все гожий.
Гриша Таранин размяк душой, и слово у него по
текло легко, и в глазах родился живой блеск, и какая-то
гордость за себя и свою натуру, как бы приподняла его
и воспламенила всего.
— Бабка!— закричал вдруг пронзительным фальце
том, забыв о разговоре, и, казалось, готов был засту
чать калошами о половицы. Баба Поля приникла круг
38
боялась, охраняя избу от мух.
— Ну чего тебе, дедко? — ласково спросила Гришу
и по взаимным взглядам даже постороннему было вид
но, как любят они друг друга.