Золотые земли. Птицы Великого леса

– Жрецы не знают, что ты в городе.

– Даже твой хозяин? – подловил его Вячко, дыша через раз, от вони в корчме по-прежнему мутило.

Жаба скривил свой огромный рот.

– Ты зря не доверяешь, княжич. Мой хозяин желает смерти кагану не меньше, чем ты, но в открытую идти не решится. Весь храм поддерживает Шибана.

– Почему, кстати? С чего бы жрецам одобрять изменившийся порядок?

– Шибан обещал им один из ваших городов во владение.

– Ясно, – кивнул Вячко. – Спасибо за меч, Жаба, – поблагодарил он. – Своё обещание я тоже исполню, но только когда освобожу Синира. Его жизнь – залог твоей честности, а заодно нашего договора.

Чародей оглянулся на Чичак, в тёмных глазах его блеснул гнев.

– Ты обещала, что всё пройдёт, как мы договаривались.

– Княжьич, – сказала она. – Договор есть договор. Жабе нужна твой сила, а нам его помощь.

Вячко чувствовал себя как медведь, угодивший в охотничью яму. Под ним – колья, сверху – копья. Не уйти от смерти.

– Ладно, – сдался он, скрипя зубами. – Что требуется сделать?

– Тебе ничего, – расплылся в улыбке Жаба. – Дай мне свою руку, так легче будет.

– И всё? – недоверчиво спросил Вячко.

– И всё.

Касаться жирной немытой руки Жабы было неприятно, но куда отвратительнее становилось от мысли, что приходилось подчиняться Чичак, её отцу, а теперь рабу-чародею. И вряд ли хоть кому-то из них стоило доверять.

Жаба зажал его руку в своих липких ладонях, закрыл глаза и застыл, точно погружаясь в глубокий сон. Вячко в недоумении оглянулся на Чичак, ожидая объяснения, но не успел сказать и слова. Он провалился во тьму.

И вынырнул, задыхаясь, глотая жадно воздух. Ему казалось, что ноги ему отрубили, точно половину тела оторвали.

Жаба широко распахнул глаза. Он дышал так же громко, но не как тонущий, а как нажравшийся досыта боров.

– Что ты сделал?

– Как… и говорил, – шумно выдохнул Жаба. Глаза его блестели лихорадочно, щёки раскраснелись. – Я забрал каплю твоей силы.

– Каплю?

– Может, чуть больше, – он оскалился ошалело, довольно. – Уж очень вкусно. Давно я не был таким живым.

Вячко нахмурился, но больше не стал ничего говорить. Договор он исполнил.

– Прощай, Жаба, – опираясь на стол, он поднялся на ноги, чувствуя слабость в коленях.

– Прощай, княжич, – сверкнул глазами чародей.

Чичак прикрыла лицо платком, встала и первой направилась к выходу. Вячко поднял свой меч, обернул мешковиной. Он уже хотел пойти следом за невестой, но задержался.

– Откуда ты, Жаба?

Глаза раба сделались странными, почти бездумными.

– Слыхал о деревеньке Гняздец на левом берегу Модры? – спросил он. – Матушка там моя жила когда-то очень давно.

Гняздец на левом берегу Модры. Рдзенец, значит. Почти земляк, да только кровный враг.

– Не слыхал, но бывал у Модры, – взгляд раба вдруг смутил его, столько невысказанной, запрятанной тоски в нём стало. – Прощай, Жаба, – повторил Вячко и вышел из корчмы, ловя ртом солёный воздух.

Назад они шли медленно, и порой Турару приходилось поддерживать Вячко, чтобы тот не упал. Чичак молчала, и нельзя было сказать, о чём она думала. Когда они вернулись во дворцовый сад Барджиля, Вячко всё же спросил:

– Почему ты решила мне помочь?

Чичак даже не взглянула в его сторону.

– Мы стать муж и жена, это союзники. Я хочу, чтобы ты мне доверял, княжьич.

Вячко подумал, что, кажется, ни разу невеста не назвала его по имени.

– Ты сделала это втайне от отца не потому, что он боится моего побега, так? Хан не доверяет жрецам?

Чичак промолчала, и Вячко продолжил:

– Неужели не поняла сама? Раз у Жабы был мой меч, значит, его хозяин и стоял за моим похищением. Так с чего он так резко решил не продавать меня Шибану, а мстить ему?

Девушка стянула с подбородка платок, и голос её зазвучал чётче:

– Пусть жрецы думать, что обмануть меня.

– А они и обманули. У Жабы теперь моя сила. Кто знает, что он с ней сделает?

Чичак скривила губы, недовольная его словами, а Вячко продолжил:

– Завтра пошли человека на эту площадь, о которой говорил Жаба. Выкупи Синира. Его легко узнать: он скренорец, волосы светлые, нос сломанный, на лице рисунок.

– Как у всех скренорцев.

– Я могу пойти сам.

– Нет. Не днём, – возразила Чичак. – Днём наша свадьба. Утром приходить твой жрец, и я стать твоя вера.

Вячко упрямо потребовал:

– Тогда пошли за Синиром кого-нибудь, хоть Турара, если ты, конечно, действительно хочешь, чтобы я тебе доверял.

Свадьба казалась игрушечной, ненастоящей, видением в горячке, дурманом во хмелю. Вячко шептал молитвы вместе с Пресветлым Братом, слушал слова клятвы, что произносила невеста, и повторял их сам, но не верил ни слову. Ни про любовь, ни про верность, ни про долг.

Пресветлый Брат надел золотые венцы на их головы, и девушки заулюлюкали, заплясали вокруг них. Они пели на языке степей, и Вячко не понимал слов. Не было музыки, не было певцов, только служанки Чичак, больше никого Барджиль не позвал на их свадьбу, слишком опасался слухов, но Вячко понял, что эти танец и песня были так же важны для хана, как для Вячко были важны пояс, которым повязали руки молодожёнам, разломанный на двоих хлеб и распитое вино.

После был пир, на котором сидели только трое, и блюд было в десять раз больше, чем пирующих. Служанки, или, быть может, наложницы хана, танцевали, пели, играли чудесные песни, но, кажется, никто их не слушал. Вячко пил и почти не ел, а хан не сводил с него тёмных глаз. Чичак не коснулась ни блюда, ни вина, она точно обратилась в камень. Время тянулось мучительно долго, и Вячко мыслями унёсся далеко от дворца хана: к ни разу не виданной площади Невольников, к Синиру, и дальше, в Лисецк, куда, верно, уже давно прибыл брат.

Никто не говорил, не звучали поздравления молодожёнам. Играла задорная музыка, но лица у хана, Чичак и Вячко были тоскливыми, точно на поминках.

– Славный хан Барджиль, – произнёс наконец Вячко, язык его заплетался. – Всё исполнено, свадьба состоялась, как ты хотел. Когда ты освободишь меня?

Хан выслушал перевод от своей дочери и пробурчал недовольно что-то в ответ.

– Ещё не всё, – голос Чичак стал слабым, точно писк мышонка. – Ещё ночь мужа и жены.

Супругов повели в опочивальню. Вячко брёл, не различая дороги, Чичак даже не смотрела в его сторону.