Зов пустоты
Шрифт:
Сеньон уже целился из своего «зиг-зауэра», укрывшись за стеной у окна. Людивина вытащила пистолет и встала по другую сторону. Заметив, что к ним ползет Гильем, Сеньон покачал головой:
– Давай в коридор. Охраняйте там вход!
Стекло разлетелось на осколки, потолок разорвало выстрелами.
Сеньон и Людивина втянули голову в плечи.
– Сколько их? – спросил Сеньон, когда дождь из штукатурки стих.
– Я видела одного. Но он хорошо вооружен.
– Водитель?
Она кивнула.
– Пуленепробиваемый жилет, – бросил Сеньон.
– Они в шкафу, я туда не пойду!
– Нет, у него!
Сеньон медленно поднялся, чтобы выглянуть в окно, и Людивину охватила паника. Она представила, как его лоб взрывается кровавыми брызгами. Подумала о Летиции, о близнецах и дернула его за воротник обратно в укрытие.
В фасад рядом с ними врезались три пули. Старые толстые стены стойко выдерживали натиск калибра 7,62.
Людивина поймала взгляд Сеньона и помотала головой.
– Этот говнюк войдет в здание! – воскликнул он.
– У него нет бейджа, а двери крепкие.
– Они не выдержат!
Людивина выругалась. Сеньон был прав. Коллеги из бригады по борьбе с наркотиками на первом этаже – ребята не робкого десятка, но все они сейчас в шоке. Она надеялась, что они в безопасности. Бронежилетов у них нет, перед автоматом они беззащитны. Понятно, что им нужно где-то укрыться и лишь потом играть в героев. Особенно если на нападающем тяжелый бронежилет, которому не страшны девятимиллиметровые пули табельных пистолетов. Сам он стрелял из мощного оружия, которое легко крушило гипсокартонные стены: одной обоймы на тридцать пуль хватит, чтобы уничтожить весь отдел.
Если этот человек войдет в казарму, он устроит бойню.
Людивина сделала три коротких выдоха, набираясь смелости, и встала у окна: пистолет СП-2022 как продолжение взгляда, указательный палец на спуске. И телом, и умом она была готова убивать.
Фигура в черном приближалась к входу.
Окна наркобригады располагались за спиной террориста, на линии прицела Людивины. Если она промахнется, кто-то из коллег может угодить под шальную пулю.
Пока она колебалась, мужчина поднял голову и заметил ее.
Не успела она рухнуть на колени, как на голову посыпались бетонные крошки, а вокруг засвистели пули.
Людивина открыла запыленные глаза, сплюнула осколок стекла.
– Он сейчас войдет! – предупредила она.
Сухой хлопок. Он снова выстрелил.
Замок. Он хочет его взорвать!
Вот подходящий момент.
Она вскочила, отыскала внизу черную фигуру, скорректировала траекторию и увидела, как он поднимает на нее глаза и дуло автомата. Прежде чем он успел выстрелить, она открыла огонь. Три раза.
После того как на Францию обрушилась волна исламистских терактов, образ мыслей многих людей изменился: они адаптировались. И прежде всего адаптировались жандармы. Чтобы действовать эффективно. Чтобы выжить. Это чувствовалось во всем, и самой сложной переменой для жандармов старой закалки стала стрельба. Поколениями их учили стрелять в область таза. Парализующие выстрелы. Только в плохих фильмах мы видели, как стреляют в сердце или голову. Жандармерия должна была остановить агрессию, нейтрализовать преступника, но ни в коем случае не убить. Из-за терактов все изменилось, и после каждой тренировки точно в головах картонных мишеней сидели пули. Современные террористы могли
надеть пояс со взрывчаткой или спрятаться за спину заложника, поэтому каждый страж порядка был обязан уметь остановить их, пусть даже самым трагическим способом, чтобы предотвратить еще более жуткую трагедию.Жандармы учились убивать.
Людивина не медлила ни секунды. Она заметила то же, что и Сеньон: выпуклость корпуса террориста. Тяжелый бронежилет. И сдвинула прицел на темную шевелюру нападающего.
Всего три пули. Первая ударилась о тротуар, вторая застряла в керамической бронепластине, защищавшей жизненно важные органы, последняя попала под ворот жилета, в грудь. Мужчина не дрогнул и выпустил автоматную очередь: одна из пуль оцарапала ухо Людивине и вонзилась в оконную раму в паре сантиметров от нее.
Тут же в окнах первого этажа выросли два силуэта, послышались выстрелы. Парни из наркобригады оборонялись. Яростно. Почти в ту же секунду загремело и заполыхало на другой стороне двора: в бой вступили коллеги из имущественного отдела. Затем беспорядочный грохот раздался на верхних этажах.
Жандармы действовали в состоянии шока, спешили, а террорист постоянно двигался, так что больше половины выстрелов не попали в цель. Остальные пули срикошетили от АК-47, попали в бронепластину, в пах, в колено, в руки, в горло, оторвали несколько пальцев. Три пули пробили череп.
За десять секунд воздух наполнился запахом пороха так, что стало невозможно дышать.
Людивина задыхалась.
Живая. Невредимая.
Прижатая Сеньоном к полу.
Они растерянно переглянулись.
– Все нормально? – спросил он.
Она кивнула.
Они поднялись, и ей захотелось рвануться из кабинета, чтобы скорее помочь коллегам. Сеньон остановил ее и указал на шкаф.
– Сначала наденем жилеты! Вдруг найдутся еще кандидаты в самоубийцы. Может, это не конец.
Сеньон был прав. Он сохранил самообладание. Нужно было думать шире. Срочно обеспечить безопасность здания на случай, если в суматохе кто-то решит проникнуть с заднего хода.
На лестнице их встретил мертвенно-бледный Гильем.
– Марко получил две пули в ногу! – воскликнул он. – А Луи – в плечо, не иначе шальная пуля.
– Больше никто не пострадал? – уточнила Людивина, готовясь к худшему.
– Кажется, нет.
– Наверху чисто! – раздался мужской голос.
– На втором этаже тоже, – ответила Магали, выбегая с пистолетом в руках, вся в поту.
Все думали об одном. ПО выстоял.
На крыльце казармы, лицом к небу, открыв рот, лежал труп террориста. Внезапно начался дождь, и лавина крупных, тяжелых капель смешалась с его кровью. Ливень усилился, словно одержимый идеей окончательно стереть это красное пятно.
33
Сотрудники ПО сплотились, как никогда. Подразделение стало практически монолитом – единым целым из человеческих элементов, скрепленных непоколебимой нравственной солидарностью.
Большинство из них жили на территории казарм, в прилегающих зданиях. Они поспешили к своим домашним, чтобы успокоить их и успокоиться самим. Обнимались на лестничных площадках, зарывались носом в волосы детей, молча плакали рядом с женой или мужем, утешали друг друга, смеялись, разговорами прогоняли страх. Казармы редко бывали так наполнены жизнью.