Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Их вот и надо под присмотр, да надзор строгий поместить и вообще Аконита не давать - пускай помучаются! А то, вон сколько жизней невинных искорёжили, садисты эдакие - нет им прощения!. И ведь… те, покусанные ими, в резервациях прозябают, а кусачие вервольфы из «Свободы волкам позорным!» и вправду на свободе разгуливают. Нет, дружочки вы мои, так дела не делают. Пора бы и вам место под солнцем обрести. Законное такое место, если не Азкабан и не Поцелуй Дементора потому, как в вас и душ-то нет, то вместе с укушенными вами, а они уж быстро, во время первой же трансформации вам глотки перегрызут! За всё хорошее, что называется…
Замечтавшийся об ордене Мерлина, уж наверняка, не меньше второй степени, а то и первой - а пуркуа бы и не па?
– Гораций успел как раз к появлению в лаборатории Мстителя убрать
– от самого профессора Гoрация Велкуса Слагхорна!
И оборотни получили сполна. В холле перед кабинетом министра магии, довольно обширном и с посетителями, сначала они все, кроме не принявшего зелье Мстителя, которому надо было ещё речь толкнуть перед грёбанным, ненавистным министром магии, быстро обратились в волков. Это свойство - трансформироваться вне полнолуний - они долго вырабатывали путём изнуряющих, болезненных тренировок. И наконец, освоили поголовно… то есть, поимённо все. Именно так и можно было, кусая не в полнолуния, а когда запланировано группировкой, держать в страхе магических простых обывателей и весь бомонд и полу-свет, всех, которым и дела нет до оборотней. Теперь они трансформировались почти - почему не совсем?
– безболезненно.
Но они уже заполнили холл своими крупными не то, что у обыкновенных Lupus canis, телами, наряду с ожидавшими своего времени, уже испуганными людьми и нервными охранниками с вытащенными из фирменных чехлов волшебными палочками, не допускающими даже странно мирным оборотням расхаживать по помещению туда и сюда. Здесь можно было только сидеть в покойных, мягких креслах и листать скучный «Daily Prophet». Но читать же звери не могли! Ходить - значило, шуметь, доставлять всяческие неприятности и вообще кружить в самой непосредственной близости от Самого. Волки вдруг, почти все разом - как всегда, волчицы первыми - почуяли неладное - что-то неправильное поселилось в их мозгах, то, чему раньше никогда не было места. Жажда человечины. Трясущейся от страха, вжавшейся в покойные кресла меж зачарованными окнами, показывающими все прелести ненастоящего мира… И горделивых охранников Самого, готовящихся уже к превентивной атаке на очень даже живых не двуногих.
И волки, обезумев от не перестающей жажды тёплой, нет, горячей, бьющей ключом, человеческой крови, кинулись на волшебников…
… Дата свадьбы у всех древних да ещё и современных традиционных народов, таких, как арабы, персы, славяне, кельты, всегда выбиралась с учётом верований в счастливые и несчастливые дни и месяцы. Так, ромеи никогда не заключали браков в мартиусе - месяце, посвящённом Марсу - Воителю. Ибо супругам негоже воевать друг с другом, а свадьба, заключённая в сей месяц высокорожденным всадником, подразумевала, что он всю жизнь проведёт в воинских действиях, так и не свидевшись с супругою по-настоящему, не испытав на себе её заботы и внимания. Возможно, даже малоплодной - с одним, двумя дитятями - из коих ещё неизвестно, родится ли наследник, будет сия пара из-за постоянных отлучек супруга.
Майус был посвящён богине Майе, греческой, заимствованной ромеями, как и большинство богов своего пантеона, «матушке, кормилице», богине плодородия и матери быстроногого Меркурия. Издревле, в связи с начинающимися на Аппеннинах серьёзными сельскими работами, такими, как распашка полей под посев пшеницы, этот месяц считался неподходящим для свадеб. На непосредственное участие в управлении колонами и рабами есть специальные домовитые, хозяйственные и сообразительные домочадцы, не считающиеся Господами. Но эти самые домовитые по несколько раз на дню отчитываются перед Господином дома или, если в отлучке вынужденной он (см. Мартиус), иными Господами своими о ходе посевных работ. Сколько, кто, что, где, когда посеял, сколько акров земли вспахал, сколько у кого после зимы овец и коров осталось, сколько шкур подохших не переживших зимы, животных, привезут колоны, каков приплод с осени, и это только о колонах. А ведь были ещё на Альбионе, и во множестве, господские пастбища и пашни, латифундии, куда выгоняли разжиревших на дармовом пропитании за зиму рабов, был господский
скот, зёрна ячменя, бобы и остальные взращиваемые культуры. Были мельницы, которые всегда приводят в порядок в майусе. Да много ещё чего было, могущего отвлечь женившегося Господина от любовных утех с покуда не приевшейся напротив желанной, молодой супругой.Браки не заключали во все поименованные дни любого месяца - календы, ноны, иды, также, как и в три дня мундуса, соответственно, по одному дню в девятом, десятом и одиннадцатом месяцах года, когда по поверьям уже одних ромеев «лично» , без греческого влияния, открыт вход в царство мёртвых.
Северус, как обещал когда-то после известия о неминуемой казни в виде женитьбы, встретил Адриану с мидущими теперь несколько позади неё жёнами - «единобрачницами» у входа в свою несчастную, холостяцкую, сейчас подвергнующейся осквернению в виде «супруги» опочивальню, разубранную рабынями - мастерицами новыми, купленными только вчера драгоценными шелками. Папенька денег дал - и всё это ради того, чтобы невестушке понравилось в доме Снепиусов…
И стоял Северус не один. Группу поддержки ему составляли горящий факел и широкая чаша с водой. Чаша всё намеревалась опрокинуться и тем не давала совсем уже больному Снейпу стоять спокойно и усиленно думать да даже больною до краёв головою. Он со всей своей железной волей, превозмогая боль, заставлял себя думать о предстоящем упаивании супруги Снотворным зельем, что будет так легко на пьяную голову жены. Последняя противненьким, тоненьким голоском предложила стать «Гайею» для своего «Гая». Пищание, исходившее из её груди, так не походило на её обычный, грудной, приятный тембр («Вот, опять - приятный. И что-то в ней, да нравится мне.»)…
Волнуется она, разве что? А с чего бы это? Секрет её в выгребной яме вот уже несколько дней как гниёт. Но Адриана не спешит снимать паллу, а всё кутается в неё, что, как известно ему, Севу, противоречит обычаям проклятого, но уже заканчивающегося действа сверчков.
Зельевар отдал ей огонь и воду, которую она чуть было не пролила вовсе («Не могли в кувшин налить, что ли?»), и она вошла в бывшую холостяцкой да не совсем, спальню. Хотя, следует признать, что после похода названные братья занимались любовию, в основном, в опочивальне никуда не выходившего Квотриуса. Но здесь же произошёл первый «почти» невинный контакт Сева с Гарри, а уже вскоре тем же вечером они помирились вновь, чтобы уже не расставаться, разве только делая паузы для страстной, обоюдной любви тогда ещё безумного Квотриуса.
Невеста вдела факел в заново прикрученное кольцо на уровне её маленького росточка.
Глава 83.
Затем откуда-то сзади, ранее невидимые, в опочивальню супружескую просочились те самые женщины, бывшие в браке единожды, в основном, молодые - лет тридцати - тридцати пяти и наконец-то сняли с Адрианы паллу и заодно - а это уже лишнее!
– столу без рукавов, белую, как и туника.
Она дала монету стоимостью в корову Северусу, вторую такую же поднесла Ларам домашним. Они все - и Лары, и Пенаты - стояли на принесённом из супружеской опочивальни отца столике, в шеренгу в своём ковчежце с распахнутыми дверцами. Но Пенаты, как ни странно было наблюдать это Снейпу, на этот раз остались без прикупа.
Третью же монету, кажется, в четверть коровы, отдала подошедшему и поклонившемуся сначала Господину дома, потом его супруге, а затем и пришедшим высокорожденным патрицианкам, рабу полу-бритту в почтенном возрасте, ещё одному, наверное, из самых первых ложных «братцев» во многоплодном Папеньке.
Адриана распорядилась уже твёрдым голосом, а не той писклявым голосом, что вырвался у неё из пышной груди на пороге мужеской опочивальни, сказав просто и понятно, но с каким непререкаемым и даже лучезарным достоинством!
– Приказываю тебе, раб, дабы положил ты монету сию на перекрёстке городском пустынном в дар компитальным Ларам, божествам города сего славного Сибелиума.
– Вот, не успел назад смотреть, как жена уже приказывает моему собственному рабу! Привыкай, Сев. Она ещё и не так раскомандуется, когда беременная ходить будет. Но успокойся, не от тебя, не от тебя, не от тебя, - произношу эти слова, как новую, только что придуманную мантру. Опять Ларам! Что же она Пенатов так не чествует?.. Впрочем, ей лучше знать…