Детская проза

— Школа? Вот она! — сказал Виктор Васильевич и показал на белое здание на той стороне бухты. — Смотри не дерись с мальчишками! — Что вы! — сказала мама. — Наш Дима — большой. А потом, он в жизни не дрался!.. Интересно, как дети добираются до школы? — Рейсовым катером. — А зимой? — По льду, пешком, мимо острова. Между прочим, он называется Устрица. Там у рыбаков склад дизельного топлива, А сторож — женщина, и живёт одна — с козой. — С козой? — удивился папа. — Я бы жил с собакой. Ну что…

Пудик не верил маме; он ещё не знал, что, если маме не верить, это плохо кончится. Он сидел на самом краю гнезда и во всё горло распевал стихи собственного сочинения: Эх, бескрылый человек, У тебя две ножки, Хоть и очень ты велик, Едят тебя мошки! А я маленький совсем, Зато сам мошек ем. Пел, пел да и вывалился из гнезда, а воробьиха за ним, а кошка — рыжая, зелёные глаза — тут как тут. Испугался Пудик, растопырил крылья, качается на сереньких ногах и чирикает: …

Дано, это значит — обязались по договору вовлечь в ударные бригады 280 рабочих. Выполнено, это значит — вовлекли в передовые шеренги ударников 1 720 рабочих. 280 и 1 720 — вот арифметика юных большевиков! ...9 мая огромный зал Московско-Нарвского дома культуры расцвел сотнями красных точек. Здесь собрались пионеры Ленинграда и области для того, чтобы подвести итог проделанной работы и обсудить, как работать дальше. Рапорты, рапорты и рапорты... Цифры, цифры и цифры... Факты, факты…

— Пусти меня, козлёнок, а то в коридоре холодно. Жалко мне стало Алика, и я открыла ему дверь. Он тогда так вежливо говорит: — Спасибо, козлёнок. «То-то», — подумала я. Сосульки Мама взяла нас за шарфики и, как маленьких лошадок, вывела во двор. — Гуляйте, дети! — сказала мама. Но мы не стали гулять, мы начали ловить снежинки. А потом… потом мы съели всего по одной сосульке. Мама узнала об этом. И, конечно, по алькиным глазам. Мама сказала: — Теперь…

— Но, но, но! — раздался брюзгливый голос, и девушки разлетелись в разные стороны, как созревшие семена одуванчика при порыве ветра. Этот голос принадлежал мужчине с блестящими стеклами очков, в коричневом сатиновом халате и берете, натянутом на самые уши, несмотря на июньский солнечный день. А именно — пану Гниздо, первому школьному сторожу. — Но! — повторил он, и его серьезные глаза вонзились в двух девушек, оставшихся у перил. Первая — черноволосая, со смуглыми длинными ногами, с голубыми,…

Разомлевший от еды и тепла, отец ронял короткие фразы: — Дорога дрянь: ни два ни полтора… На телеге — поздно, на санях — рано. Верхом совсем не проехать. Пришлось низом петлять, мимо старого зимовья… Сизый дым от самокрутки обволакивал продубленное морозом лицо Назара Ильича. — После праздников полегчает, — говорит отец. — Снегу насыплет. В эту зиму на рудник завозу много будет, — отцовские усы приподнялись в довольной усмешке, — на всю зиму мне работенки подвалят… Владимирский в тресте всех…

А Митя еще не умел успокаивать мать; он только чувствовал, что неудобно при ней слишком бурно выражать свою радость по поводу отъезда. — Может, тебе помочь, мама? — спросил Митя. — Я могу картошки в огороде накопать. — Да нет уж. Чего там, — вздыхала мать. — Ну, давай я вишни на крыше переберу, а то попреют. — Ни к чему. Не попреют, они на ветру. — Ладно, я воды с Дона принесу, — нашел наконец работу Митя. Мать еще раз вздохнула, но уже не возражала. Солнце стояло над далеким элеватором…

У мужчины ноги были длиннее, чем у Барбары, и вот он уже шагает рядом с девочкой, продолжая говорить ерунду: — Скажи мне, у кого этот терьер куплен, и я клянусь тебе, что не сообщу об этом в полицию! — Хватит, отстаньте от меня! — выкрикнула Барбара со слезами в голосе. — Нет никаких аризонских терьеров, а моя собака — это пудель смешанных кровей! Я расскажу всё папе, вот тогда вы получите! Угроза девочки была для сумасшедшего мужчины как с гуся вода. — Но, но! — усмехнулся он зло и потянул…

Дзиро остался доволен классом. Все вели себя вполне прилично, не шумели, и можно было не опасаться появления классного наставника. Но прежде чем выйти, Дзиро на всякий случай попросил Масато: — Пока я сбегаю наверх, будь за старосту, последи за порядком. Он подмигнул удивленно уставившемуся на него приятелю и вышел из класса. Маленький, юркий Масато был самым задиристым мальчуганом во всей школе, ловким на выдумки и известным драчуном. Роль блюстителя порядка, порученная ему, не обрадовала…

Но в магазине он растерялся и сразу всё забыл. — Корзинка! Корзинка! — закричали ему у входа. Витек ничего не мог понять. Может, это его так зовут — «Корзинка»? Да нет же! Его зовут Витек, а вовсе не «Корзинка». И только когда ему дали в руки проволочную корзинку, он понял, что должен нести её в руке. Все другие покупатели в магазине тоже держали такие же корзинки. Витек увидел много пакетов, самых разных: белых и жёлтых, синих и зелёных, красных и фиолетовых. Какой из них нужно взять? …

От сыплющихся из-под зубьев опилок приятно пахнет сосной. Монотонный, повторяющийся звон пилы убаюкивает меня, и, как будто сквозь сон, я слышу: — А ну, мальчонка, нечего там сидеть. Иди-ка ложись на козелки, мы сейчас отпилим тебе головку. Это говорит чёрный дядька. Я гляжу на него и встречаюсь с чёрными угольками его хитрых, нахальных глаз. Он нехорошо ухмыляется, показывая свои ровные белые зубы. „Неужели это он мне говорит?“ — с ужасом думаю я и хочу убежать, но от страха не могу сдвинуться…

для детей среднего И СТАРШЕГО ВОЗРАСТА Брет-Гарт КИТАЙСКИЙ МАЛЬЧИК Р А С С К А 3 В ОБРАБОТКЕ Н. ГОРВИЦА И АЛ. СЛОНИМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКВА 1Э27 ЛЕНИНГРАД Я жил на берегу Тихого океана, в городе Сан-Франциско, и у меня был приятель Гоп-Синг, китайский торговец. Однажды я получил от него письмо. Когда я распечатал конверт, к моим ногам упала какая-то цветная бумажка, которую я принял за этикетку с пачки китайских хлопушек. Я заглянул внутрь конверт . там была еще…

Разбойники заломили какую-то совершенно непомерную цену. Как продвигались переговоры дальше, Том уже не слышал – в его темнице отворилась дверь. Вошёл светлый человек, освободил Тома из оков и усадил перед собой на коня. Дальше Том ничего не помнил: видимо, задремал от усталости. Странный он, этот человек. Совсем не такой, как разбойники. Почему, интересно, его ни капельки не боишься? Дверь открылась, и он появился снова, этот светлый человек. Он ничуть не рассердился, когда увидел, что Том ест.…

Про то, что где-то в южных степях каждой весной сплошным ковром зацветают алые маки, — слышал. Даже видел в каком-то фильме. Про то, что в других степях повсюду цветут дикие тюльпаны, тоже знал. Но тут!.. Степь не алела маками и не пылала от жёлто-красных тюльпанов. Степь была аметистово-фиолетовой. Как космос. Как небо в горах! Она цвела ирисами. Цветами, которые я до той поры считал прихотливой и исключительно садовой культурой. Ирисам не было ни конца ни края! Свежий утренний ветер шевелил…

Не заметили. Я пошел сидеть на приступочках, слушать умные разговоры. — Длинный-то, вон тот, с драными коленками, уж не Смирнова ли сынок? — спрашивает у женщин Чекалдыкин, маленький, как мальчик, мужичок. Я уже знаю, что он Чекалдыкин, что он пьет, но очень любит свою жену и детей, что работает он слесарем, но может и часы починить. Когда на морозовской башне, за линией, часы остановились, чинил их Чекалдыкин. Пьянства своего он стыдится. — А чей же? — отвечает портниха Судакова. — Я эти…

— Если исподтишка левой в боксе атаковать, то нокаут верный, — объяснил Сеня Мостовой и похлопал Антошу по плечу. ГЛАВА ПЕРВАЯ ХОЧУ БЫТЬ ФОКУСНИКОМ О веснушках, которые отражают радиацию Расстроился я от разговора в школе и плохо спал ночью. Всё ерунда какая-то снилась. Будто летаю с ребятами в космосе. Мы хотим прорваться к Солнцу. Только оно не подпускает нас. Тогда Антон Милеев пытается нокаутировать Солнце своей левой. Но оно стреляет радиоактивными лучами. Пришлось мне отразить…

Вытащил я Володьку за ноги из-под кровати: — Вот он, твой ремень. — Ну вот, сам видишь, — говорит мне Володька. — У меня, в общем, порядок, только я ещё не привык к нему. Честное пио… — Брось болтать, скорее поворачивайся! Смотри, уже четверть восьмого… Он мигом рубашку натянул так, что она затрещала по швам, даже пуговица отлетела. — Давай, давай скорей! — кричу. — Растяпа сонная! Вдруг смотрю: опять он засуетился, глаза таращит во все углы. Снова под кровать полез — свои ботинки искать.…

2 В наряде трое. Старшина Морозов, осанистый усач, туго перетянутый крест-накрест потемневшими ремнями. По левую руку от него — Смолин и Платонов. До другого берега от силы сотня метров, но в темноте река кажется очень широкой, без конца и края. Ни звука вокруг, ни огонька. Иногда, прочерчивая тьму, срывается с места одинокая звездочка и будто растворяется в бесконечном просторе. На сердце у Смолина скребут кошки. Не повезло, так не повезло! Война отодвинулась далеко на запад. Не сегодня-завтра…

Дядя Гриша… Ржут после атаки кони, не хотят держать равнение, щекочет ноздри вонючий дым догорающей станицы. Мимо строя неторопливо едет командарм Буденный и пристально вглядывается в лица бойцов. Ветер ерошит жесткие черные усы и брови. — А ну-ка, покажись ребятам, — говорит командарм, останавливая коня возле русоволосого парня, и сурово улыбается. Потом берет лошадь под уздцы жилистой казачьей рукой и выводит из строя. — Хорош был в бою, — громко говорит Буденный. — Добро… Вот тебе… — И он…

В часы трезвости Петр был тверд и прям. Сросшиеся на лбу брови придавали его лицу, несмотря на молодой возраст, суровость и властность. Я догадывался, что Петр часто колотит Гаврика, но тот всячески скрывал это: про синяк под глазом говорил, что нечаянно стукнулся о ручку двери. Меня трудно было обмануть, потому что я не раз своими ушами слышал с тротуара, как из их комнаты доносится его рев. Петр колол жильцам дрова, перетягивал пружины диванов, оклеивал обоями комнаты, красил полы, делал любую…