Проза

- Куда же ты теперь намереваешься идти? - Буду писателем, другой судьбы я себе не мыслю. - А как же мы? - Я тебя не понимаю! - Кеша с досадой скривил губы. - Ты мне жена, я тебя люблю, все у нас останется по-прежнему. - Долго ты будешь писать? - спросила потрясенная Фрося. - Всю жизнь! - Кеша разом оживился. - Сколько мне суждено прожить на белом свете, столько я буду писать прозу. - Прозу? . . Раньше ты говорил - роман. . . - Это, милая моя, одно и то же, - с лаской в голосе пояснил Кеша.…

Ён выйшаў на вулiцу, спынiўся. Нешта незразумелае з iм робiцца ў апошнi час: ну, хоць бы гэты сон, бадзянне ноччу. Лагацкi пастаяў у роздуме, агледзеўся. Было маўклiва на вулiцы, пуста, i ў самай моцы быў марозiк, такi вастраваты, жорсткi, але прыемна цвярозлiвы. Няпэўна i нудна пачало паколваць у скронi: можа ад свежага паветра. "Чаго я выйшаў?" - думаў Лагацкi. Якраз перад iм ляжаў, нiбы ў руiнах, недабудаваны дом, той самы, якi заўсёды бачыў з акна кватэры. Першыя цаглiны тут паклалi яшчэ вясной,…

Была вясна, было пуставата на градах, яшчэ нi разу не полатых, падзеленых роўнымi, яшчэ не вытаптанымi барознамi. Старая глянула на свежараскапаную прызбу, убачыла, што трухлее ў хаты нiжнi вянец, - падышла блiжэй i, нагнуўшыся, пачала выбiраць з зямлi падсохлы зверху руды баравы мох, якiм уцяплiлi на зiму прызбу, - выбiрала мох i кiдала яго ў баразну, блiжэй да плота, дзе кусцiлiся ўжо кiслец, пырнiк, серабрыста-кволая лебяда, дзе ляжала, зламаўшыся, апаўшы на зямлю, нейкае бадыллё ад мiнулага лета.…

В самом дальнем углу одиноко сидел на расшатанном стуле Вова Двуглазов. В редакции его любовно называли Двуглазкой. Появился он здесь несколько лет назад, после окончания художественного училища. Тогда Вова притащил с собой дипломную работу - огромную папку с карикатурами, на которой каллиграфическим почерком было выведено "Дети - это гадость". Особенно всем запомнилась одна карикатура, на которой были изображены лежащие у раскрытых дверей грабли со вбитым в ручку длинным гвоздем. Маленький, ангелоподобный…

"И однажды, раскуривая отсыревшую сигарету под моросящим в ноябрьской ночи дождем, ты прозреваешь. До тебя наконец доходит, что одиночество, с которым ты отважно сражаешься уже четверть века, сражаешься, чтобы стать еще более одиноким и неприкаянным, это самое одиночество - одна из немногих вещей, реально существующих в странном простуженном мире, где ты обитаешь. Со многим и со многими ты уже простился. А сколько разлук еще предстоит... Дождь становится все холодней. Еще чуть-чуть, и его капли превратятся…

- Хорошо, больше не буду. И раз. И фигурка исчезла. "Фу ты!"- подумал Форст, да так громко отхлебнул чая, что у старых дам чуть глаза не повыскакивали (такая до этого была тишина). - Прошу меня простить, - пробубнил скрывающийся за широкими дверьми Сэр Фредерик. Убегая от убийственных взглядов старух, он вошел в спальню. Тут ему вспомнилась жена, ее глаза, плечи, красивые длинные ноги... Сэр угрюмо засел на клетчатый пуфик и принялся грустить... -Ку-ку. Нда. Я, между прочим, здесь.…

Сначала я думал, что Лёнька просто нарочно говорит, чтобы втянуть меня в игру, и я сказал, чтобы он играл один. Лёнька замолчал, но я увидел, что он действительно чего-то боялся и всё не мог подойти к своему удилищу. Меня взяло любопытство, я встал, подошёл к берегу и посмотрел в воду. Вода была чистая. Освещённое солнцем песчаное дно было хорошо видно. И никакого страшного чикамаса не было. - Где же твой страшный чикамас? - Он там, около удилища, спрятался. А как только я пойду туда, он сейчас…

Но вот напасть! Часа два мы с Джеком сидели, а поймали всего только двух махоньких окуньков. Насадил я их обоих на жерлицы и поставил одну прямо с обрыва (это где сваи от старой мельницы остались), а другую раскинул в протоке, за кугой. Уж солнышко поднялось высоко, а кроме двух окуньков - ни одной поклёвки! Поплавки хоть бы раз дрогнули. А что всего удивительнее - и щука не хотела брать! Рогульки жерлиц висели как мёртвые. Пригрело меня солнышко, стал я носом клевать и заснул незаметно. Видно,…

... Вот разницы между нашим судаком и хопёрской сулой я пока ещё толком сам не уловил. Единственно, что я установил, - это то, что судаков мне приходилось ловить на спиннинг и на Медведице, и на Суре, и на Наре, и даже на Уче, а вот сула хопёрская мне ни разу не попадалась. Хотя, надо сознаться, все местные рыболовы и прочие жители уверяли меня, что в Хопре сулы сколько хочешь! А может быть, между сулой и судаком разница в том и заключается, что суда идёт на удочку только к своим хопёрским рыб…

Наутро он сам разбудил рыболовов, когда ещё не было видно ни зги, всё торопил их и даже сказал: - Спать и прохлаждаться вы могли бы и дома! С тех пор не они писателя, а он их уговаривал ехать на рыбную ловлю.

"Поэтому-то он и не уходит с этого места", - подумали мы. Весь день мы то и дело вспоминали нашего куличка. На обратном пути, вечером, подплывая к знакомой отмели, мы опять услыхали его крик. Он бегал по тому же месту, всё так же смотрел в воду, так же раскачивался и так же безнадёжно и печально кричал. Много мы отдали бы тогда за то, чтобы как-то утешить бедного куличка, помочь ему. Не знаю, есть ли у этой отмели какое-то местное название, но мы с тех пор называем её "Куликова…

Когда мы отъехали от Криволучья, Борис рассказал мне, что сначала к нему приставали ребятишки: "Ну, кинь, дяденька! Покажи, как вы ловите!" Потом подошли взрослые и тоже стали просить забросить и показать, как работает наше "колесо". Они слышали об этом, а вот видеть ни разу не приходилось. Конечно, Борис не мог отказать и без всякой надежды на то, что у него "по заказу" схватит какая-нибудь рыбинка, забросил блесну. Не успел он начать подмотку, как у него так рвануло,…

Рано утром, когда плотный туман еще висит над рекой, то здесь, то там слышатся мощные всплески, словно кто-то бросает в воду с высокого обрыва тяжёлые поленья. Спасаясь от преследования смертельного врага, с характерным шелестом выбрасывается из воды россыпь мелких рыбёшек, а по воде ещё долго расходятся большие круги. Особенно сильны всплески в протоках у зарослей куги и среди жёлтых кувшинок в тихих больших заводях, завешанных по утрам густым туманом. Это вышли на охоту прожорливые хищники -…

- Нет, уж ты лучше скажи, а то я всё время об этом буду думать. - Ну ладно, скажу: поёшь ты!.. Только, пожалуйста, не обижайся. Да я уже и привык к твоему пению. Я сказал, что, конечно, не обижаюсь. Но с тех пор вот я и перестал петь на людях.

Дед огорчался и не раз говорил внуку: - Нет! Видать, ты не в меня пошёл! Тебе бить баклуши больше нравится. А однажды Вася обидел дедушку. Сидел как-то весной дед в огороде на завалинке у бани и разбирал свои снасти. Около двери в предбанник стояла большая бочка, куда по жёлобу стекала с крыши дождевая, "мягкая" вода. Прошли дожди, и бочка была полна воды. Вася с соседским мальчишкой сделали из борщевника насосы ("чихалки", как их там называли), набирали в них из бочки…

Войдя в заливчик, мы привязали лодку, выгрузили из неё свои вещи и на нехоженом, чистом песке быстро разбили палатку, поужинали, напились чаю и долго сидели у затухающего костра, отдыхая и любуясь наступившей тёплой ночью. Тишину нарушали только едва слышное журчание лесного ручья да тонкие, звенящие песни наших недругов - комаров. Когда потемнели последние угольки костра и комары особенно ополчились на нас, мы забрались в палатку, улеглись и скоро уснули. Среди ночи, когда особенно крепко спится,…

Вдруг что-то упало передо мной прямо в лодку. Это был хвостик рыбки. Я поднял голову. Ваня-рыболов высунулся из-за своего укрытия и долго зыркал глазами то на упавший хвостик, то на меня. Но как ему ни хотелось подобрать упавший кусочек, он всё же счёл за лучшее оставить его мне, а сам решительно сорвался с места и улетел. Может быть, я и не стал бы рассказывать всё это, если бы у этой истории не было продолжения. А продолжение было такое. Несколько дней спустя ранним погожим утром я взял свой…

-- На посуде экономите, черти подземные! Молодцы в парадных шахтерских кителях с золотыми аляповатыми вензелями приткнули самовар в тамбуре, пояснили коснеющими языками: -- Не забижай нас, мамм-маша. Много ль в двух руках унесешь! А насчет посуды не с-сомневайся!.. Отходил поезд во тьме, без сигналов и толп провожатых, дымя трубами, как теплушечный солдатский состав. Кто-то спрыгнул на черный от угольной крошки перрон, упал на спину, матерясь, голося в пьяном исступлении: -- Так и передай!…

Михаил Булгаков ЧАСТЬ ПЕРВАЯ I Стояли ли вы когда-нибудь с бьющимся сердцем перед надписью "Комиссия по распределению выпускников"? Когда известно все: вы окончили университет и вступаете в жизнь, и -- в то же время еще ничего не известно. Ничего! Куда пошлют? Кем? Журналистом в расплавленный от жары Самарканд? Сельским учителем под Верхоянск, где выплеснутая вода падает на землю льдом? Может быть, вы уже улыбаетесь своим воспоминаниям и вам хочется ободрить этих принарядившихся…