Русская классическая проза

На сих днях в С.-Петербургской судебной палате разбиралось дело по обвинению некоего издателя Щапова в издании писем Луи Блана об Англии. (Отчет по этому делу и защитительная речь присяжного поверенного г. Спасовича, к которой мы хотим обратиться, на этой неделе уже были напечатаны в нашей газете.) Обвинение было весьма сложное и, как суд признал, весьма неосновательное; но этому всему уже было свое время и свое место. Здесь мы упомянем только, что на судоговорении по этому делу даровитый защитник…

Он появился на пиршестве как раз в то время, когда я собирался оттуда удалиться восвояси, и был виновником, что мне это не удалось, - о чем я, однако, не жалею. Так как все столики уже были заняты и для преподобного отца не находилось пристойной партии, то хозяева были в затруднении, к чему им пристроить своего почтенного духовника, и решили принести ему в жертву мое бесприкаянное недостоинство. С этою целью меня немилосердно придержали и представили протоиерею с рекламирующею аттестациею, как…

Фантазия состояла в том, что, взволнованный нашим двойным злочинством, Коза сошел вниз, в гостиную, и, «имея в лице вид бесчеловечный», подошел к губернаторше и сказал ей совершенно спокойным «бесчеловечным голосом»: – У вашего сына дурное сердце: он сделал поступок, за который бедного мальчика высекли и заставили налгать на себя… Ваш несчастный сын имел силу это стерпеть, да еще научил других клясться, чего Иисус Христос никому не позволил и просил никогда не делать. Мне жаль вашего темного, непросвещенного…

I Мы во всю мочь спорили, очень сильно напирая на то, что у немцев железная воля, а у нас ее нет – и что потому нам, слабовольным людям, с немцами опасно спорить – и едва ли можно справиться. Словом, мы вели спор, самый в наше время обыкновенный и, признаться сказать, довольно скучный, но неотвязный. Из всех из нас один только старик Федор Афанасьевич Вочнев не приставал к этому спору, а преспокойно занимался разливанием чая; но когда чай был разлит и мы разобрали свои стаканы, Вочнев молвил:…

После долгих уговоров согласился сопровождать меня Петр Степанович Быхинька из дома престарелых, где живут на полном государственном обеспечении, как их тут называют, "безродные", то есть те, кто остались к старости одиноки. Когда я спросил Быхиньку, не боится ли он плыть со мной, старик, прищурив безбровые глаза, глянул на меня и, то ли в шутку, то ли серьезно, сказал: - А чего мне боися, его все равно помирай скоро! - и засмеялся каким-то странным, курлыкающим смехом. Из трех…

И вот на третий, кажется, день бат дал течь. Сколько мы втроем ни вычерпывали воду консервными банками, ее ничуть не убавлялось. - До Вербной как-нибудь дотянем, - сказал Гайдукевич, - а там придется тебе, Федя, сделать "фрегату" капитальный ремонт. Мы прибыли в Вербную в сумерках, перетащили из бата поклажу на пригорок, укрыли брезентом и отправились искать ночлег. Так мы попали к директору школы Аркадию Марковичу Любану. Это был высокого роста блондин с бледным, болезненным лицом…

Он с гордостию дозволил - до того доходит иногда страстишка видеть себя напечатанным. Впрочем, он, наверно, надеется, что публика с нашим мнением не согласится. "Далее было: и произведение его" Скажем прямо: стихи нелепые. Мысль отчасти верна, но глупо выражена. Действительности никакой, ибо нигде не бывает таких портиков. А между тем как будто что-то и верно. Нигилистка объясняется хоть и глупо, но вполне по Дарвину. Офицер тоже выдерживает характер: эстетик и отличается…

Масштабность личности Алиовсата Гулиева поражала всякого, кому посчастливилось соприкоснуться с этим удивительным человеком. Всему, что бы он ни делал, он отдавался с увлечением и без остатка. В работе он был неутомим, в дружбе надежен, в обещаниях тверд. Алиовсат муаллим был опорой не только для семьи, но и для коллектива, которым руководил, для жителей села, в котором родился, для каждого, кто обращался к нему за помощью. Интеллигент высочайшей пробы, он был великим тружеником в науке, умел…

- Но, Герман Карлович, это не история, - возмущенная Сашенька четко выговаривала слова, и обида очень помогала ей. - Так нечестно, вы обещали легенду, а что получилось? В вашем рассказе ничего не происходит. Ну, приехала женщина, ну, красивая, а дальше-то что? Все мужчины просто влюбились в нее, и все? Это неинтересно. И причем здесь ее проигрыши? У вас сюжета нет, вот что. Сережа молчал, в кои то веки его молчание означало полное согласие с сестрой. Герман Карлович улыбнулся, как будто зловеще:…

- Ну как? Переводим? - Ага. А мы администрируем? - Не только. Ремонтируем, продаем. - Штаны, бутылки и Родину? - Нет, туда я не успел, все уже украли до нас. - Отремонтировали хотя бы? - Да так, не особенно. - А кто спер да ремонтировал? - Буну демяздяр. - А, понятно. Так бы сразу и сказал. - Пуркуа ля мезон дэ публик, иными словами? - Он самый. Еще тот мезон. Всем мезонам публик. - Ладно, пошли, посидим, что ли... Завалились мы в кафешку, чаи да кофея гонять,…

Мы редко видались, когда ты была жива. Мы не были друзьями. Больше: мы не любили друг друга. Правда: я любовался тобой, но вчуже, как любуются картиной, проникнутой духом могучей художественной силы. Она дышала в тебе навстречу каждому и тянула к себе людей, как магнит железо. Казалось, богатство твоей души тяготило тебя самое. Демон, служащий чародею, если нет ему работы, начинает мучить самого чародея. Талант — тот же демон. Тебя волновала смутная жажда деятельности — могучей и великолепной.…

Вздыхал же он оттого, что вечная жизнь в сыром и низком подвале, в запахе кожи и ваксы, впроголодь, без любви, света и радости, давила его организм к земле, и всегда, когда он разгибал спину, ноющую от согнутого положения, ему казалось, что он с болезненным надрывчатым усилием подымает какую-то страшную, неодолимую, не дающую вздохнуть, тяжесть. - Н-ну... выпускал тогда Антон. Еще целый час, после ухода сердитого приказчика, он сидел, согнувшись в три погибели у еле коптящей лампочки, пугливо мигавшей…

Мижуев медленно, как больной вол, повернул к ней свою упрямую голову и промолчал. Она была так же возбуждающе красива, как и прежде, и так же сквозь черное кружево светилось ее необыкновенно выхоленное тело. При взгляде на нее у всякого мужчины рождалось острое и требовательное представление о каких-то невозможных сказочных наслаждениях. Но то, что она утратила свое прежнее имя — Марии Сергеевны — и стала называться Мэри, и то, что перестала называть его Федей и вы, а стала звать Теодором и ты,…

В ресторане я подсел к знакомому, очень известному и уже немолодому беллетристу, и спросил себе воды. Пока я, волнуясь и захлебываясь, рассказывал ему всю эту страшную и печальную историю, он пил красивое вино и смотрел на меня нахмурившись, точно ему было неприятно что-то в моем волнении. Это был неприятный человек; мне всегда казалось, что он спорит только для того, чтобы спорить, что, стараясь всегда и во всем быть оригинальным, он не соглашается с самыми очевидными вещами, с самыми несомненными…

Старый прокурор замолчал и стал тянуть вино, вытянув толстую нижнюю губу. Крупные, красные, как кровь, капли тяжело падали на его нечистый парусиновый жилет и расплывались мутными пятнами; а дряблое толстое горло набухало и спадало, как будто в нем двигалось что-то круглое и живое. — Если вам так нравится закон Линча, то почему же вы думаете, что от него еще большая беда произошла бы?.. Казалось бы — наоборот! — с усиленной иронией произнес следователь. — Разве мне закон Линча нравится? — удивился…

Но самое мучительное началось тогда, когда он, вообще мало и невнимательно читавший, прочел в одной книге ту мысль, что как ни велико разнообразие в природе, а все-таки рано или поздно комбинация должна повториться и создать такое же существо и даже то самое положение дел. В первую минуту ему даже стало как будто легче, но уже в следующее мгновение он пришел в бешенство. "Ну да... комбинация... ничто не ново под солнцем... так... я очень хорошо знаю, что позади меня такая же вечность, как и впереди;…

Кажется, что порой он до сих пор не верит, что это уму удалось. Поэтому он часто выходит за рамки общепринятых в культурной среде норм поведения, матерится как ломовой извозчик, хамит и словно ждет, что кто-то может одернуть его или подтвердить, что все, происходящее с ним, не сон. Ему прощают, стыдливо отворачиваясь. Но трудно представить, что Солженицын, Распутин, Белов, Бондарев (мы берем этих писателей) вдруг захотели бы шокировать публику столь низменным образом. Думается, кроме всяких…

Восьмидесятипятилетие Солженицына отмечали широко, обходя по возможности последний его двухтомник "Двести лет вместе", как обходят на дороге то, во что лучше не вляпаться. Был срочно снят новый телефильм о юбиляре, газеты, радио... По телевидению поздравлял его и желал долголетия Проханов, редактор одной из самых мракобесных газет, деятель нынешней компартии, летавший недавно в Лондон налаживать финансовые связи компартии с беглым олигархом Березовским. Ну не чудеса ли: поздравляет один из лидеров…

А чуть повыше, на том же берегу, тесной кучкой, словно дружные сестры, растут пять березок. Каждый год весной талые воды бьются об их корни, вымывают комья земли, но корней у березок так много, они так крепко переплелись между собой и так широко разрослись в стороны, что никакой воде не подмыть этот берег и не свалить их. Пусть шумят ливни, пусть бурлят воды - у дружных березок хватит сил выстоять. Они вырастут большие, густые и будут долгие годы весело шуметь листвой. ХОРОВОД ПЕРНАТЫХ …

- Уже будет на две ухи, - бормотал Ванек, заглядывая в свое ведерко, - да еще утром наловлю столько же... Как-то незаметно солнце опустилось на черное болото. Стало прохладно. По лугам, словно пролитое молоко, медленно полз туман. - Надо костер запалить, - поеживаясь, негромко сказал Толик. Ребята собрали сухих сучьев и разожгли костер. Толик достал из дедушкиной сплетенной из лыка сумки-пешорки солдатский котелок. Каждый почистил по две рыбы, и вскоре из весело забурлившего котелка пошел…