Современная проза

Кто им виноват, что за «палочки» работали? Умные люди и в те годы очень даже неплохо устраивались. Из-за их, родительской упёртости, и она до двадцати двух лет дурой деревенской жила. Надои, привесы… Ей-то уж не «палочками» платили, иной год совсем даже неплохо выходило, так всё равно – в пять часов вставай и прись на эту ферму. Нет уж, выбрали такую жизнь – в навозе ковыряться, – так нечего виноватых искать. Ещё злятся, когда она правду говорит. Но нынешняя размолвка не из-за этого вышла. Деньги!…

Подобный взгляд был Кате знаком – именно так при первой встрече на нее глядела определенная категория женщин, попавших сюда по блату и поначалу пытавшихся общаться с персоналом как с обслугой. Катя покосилась на стул с набросанной на него одеждой – расшитая стразами тонкого кашемира кофточка, бархатные брючки, маленькая сумочка от Диора. Все ясно. Живет с богатеньким, живет среди богатеньких, во имя будущих богатеньких. Вот только от болячек деньгами не откупиться. Катя, еще каких-то сорок минут…

– Алла ты отстаёшь… Мало каши ела… Ты ещё, видимо, мала и глупа… Хааахахааааа…Совсем соплячка… – Так я и знала… – Что ты знала? – Да всё… – Что это значит? Скажи прямо сейчас… – А то… Ты самолюбивый и жалкий тип… Хиихихиииии… Кажется, получилось грубо…, – сказала Алла. – Ещё как грубо… Ты что… Меня совсем не уважаешь… – Хиихихииииии… При чём здесь уважение… – А при том… – Ты первый меня не уважил… – Ещё с чего? Я просто сказал, что ты… – Вот именно… – Ладно проехали… Ты…

Читатели постарше, наверное, помнят, что в советское время при одном лишь упоминании ОБХСС начальников всех рангов бросало в дрожь. Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности работал чётко и бескомпромиссно. За преступлением неизбежно следовало суровое воздаяние. Потому, наверное, и коррупционные дела были редкостью. Сегодня же честный чиновник становится чуть ли не исключением, белой вороной. Когда премьер-министра Сингапура Ли Куан Ю спросили, как он сумел искоренить коррупцию за…

На кухне было парко от кипящего в большой кастрюле рассола, пряно отдавало укропом и лавровым листом. На столе в сияющих трехлитровых банках теснились пупырчатые дачные огурчики. Алла, наполовину занимая комнату грузным телом, с шумовкой в руке сгорбленно стояла у газовой плиты. Время от времени она помешивала рассол, снимала и сбрасывала белесую накипь в мусорное ведерко. Мрачная усталость на покрасневшем дряблом лице жены, ее деловая сосредоточенность подсказали, что ужин откладывается. Андрей…

Ты че? За окнами зимняя тьма и падающий снег. В библиотеке пусто, посетителей нет. И в этот вечер явно уже и не будет. Тем вечером Анастасия, библиотекарь в Доме творчества писателей, что находится в Ругачеве еще со времен СССР, домой не торопилась. Как не торопятся домой супруги после бурного домашнего скандала прошлым вечером. Но к ней и это не относилось, потому что она не замужем. Печалилась она, и задумалась о чем-то своем, старательно стирая пыль, стоя на одном месте. Судя по тому, как…

До того было муторно и угарно на душе у Ивана Петровича, что почудилось, будто крики идут из него. Но подскочила Алена: – Ты слышишь, Иван? Слышишь?! Ах ты! А ты и не поел. 2 Орсовские склады располагались буквой «Г», длинный конец которой тянулся вдоль Ангары, или, как теперь правильней говорят, вдоль воды, а короткий выходил с правой стороны в Нижнюю улицу, – словно эта увесистая буква не стояла, а лежала, если смотреть на нее сверху из поселка. Две другие стороны были, разумеется, обнесены…

Вечная качка, помилосердствуй! Остойчивость, спаси и сохрани! Гомер, сын Мандельштама Пролог Областное начальство частенько вспоминало о нобелевских лауреатах, имевших счастье родиться в Недогонежской губернии, и в упоминаниях этих угадывалась решимость вывести на такие же высокие орбиты лучших из тех, кто пока еще сидит, распевая, на горшке или стоит, зареванный, в углу. Но мэр Недогонежа не припадал к былому величию, он напирал на иное: – Переработка мусора – следующий по прибыльности…

Закаты вы видите чаще – по крайней мере, имеете такую возможность. Если окна офиса, в котором вы работаете планктоном, обращены на запад, зимними вечерами вы можете наблюдать тусклое красноватое свечение в небе, замутненном выделениями большого города. Оно примерно такой же яркости, как ваши оргазмы, это свечение, и вы не обращаете на него особого внимания (в отличие от самих оргазмов, о которых иногда приятно поговорить)… Летом вы можете наблюдать закаты позднее, из окон собственной квартиры – опять-таки,…

– Проект! Блин, я и забыл уже! – Вот, вот! Чтобы ты без меня делал?! – Получал бы завтра люлей от генерального! Голова сегодня не работает, только к вечеру лучше стало. Ладно, спаситель, проходи, устраивайся, я пока заварю нам кофе. – А, может, коньячку? (Саша достал из сумки бутылку коньяка) – Саня! Ты издеваешься? Завтра на работу, а нам еще проект закончить надо! – Так мы его и закончим, я же не ящик принес! Мы без продолжения! – Знаю я наше, без продолжения. – Убирай! – Скучный…

Пора бы представиться. Не мне критиковать имя Афанасия и занимаемую им должность. Караваев Глеб Богданович. Директор по развитию в одной из крупнейших международных, безумно дорогих и по непонятным причинам очень быстро распространяющимся в нашей стране кофеен. Хотелось бы верить, что коль я директор по развитию, то это моя заслуга. Ан нет. Я развиваю ни хуже, ни лучше, чем Афоня мой труд охраняет. Наряду со своей, его и многими другими должностями считаю ее дармоедской. Эдакий рудимент современного…

Хруст стекла ампулы разлетелся по операционной, чьи стены будто бы гордились сверкающей белизной. – Мой дорогой, – продолжал Раймс, – у вас чересчур разыгрались нервишки. Выспитесь, отдохните пару дней, а после мы с вами все обсудим за чашечкой кофе в спокойной обстановке. Я угощаю. – Это что же, – оторвавшись от рыданий, завизжал тот, – вы и меня… С ловкостью акробата он вскочил на ноги, заметался загнанным в ловушку шакалом. Путей для отступления не было. Все двери закрыты, окон нет, ключ…

Почувствовав, как дым, только что проглоченный им этажом ниже, растекался внутри его головы, наш, вдруг испугавшийся прикасаться к стоящему напротив него, странно смотревшему, прямо в глаза, словно пытающемуся считать какую-то информацию, человеку, герой, понимал кто находится перед ним, но никак не мог поверить в то, что это всё таже, его младшая сестра. Её взгляд был ужасно взрослый, ну совершенно не детский. – А у меня тут сестра живёт. Вы не подскажите, когда она подойдёт? – продолжая воспринимать…

Числа – это самое страшное правило. Это самая страшная тайна для меня. Я не знаю, что произойдёт, когда закончится обратный отсчёт. Я тоже умру? Скорее всего, да. Внутреннее чутье подсказывает, что так и будет, но я в этом не уверен. Знаю одно: счёт начался с миллиона. Мне двадцать семь лет, и вместе со смертью парня, который повесился, у меня в голове прозвучал голос: «Сорок четыре». Можно ли было его спасти? Я ведь мог подойти к нему тогда на улице, когда он пел под гитару. Пел красиво: …

Кое в чем жители деревни были правы. Ведьмы на самом деле наведывались в лес, но делали это только ночью, когда им требовалось напитать свои силы. Они уходили в самую глубь, разводили костер, садились вокруг него, а потом погружали свои уродливые руки в сырую землю, дабы напитаться ее энергией. Земля не могла сопротивляться и отдавала ведьмам все, что у нее было и так как на лес сил уже не оставалось, он заболел неизлечимой болезнью, с которой жители не хотели иметь ничего общего. Люди, как всегда…

– Десять минут до конца, – прокричала баба Яга, стуча метлой по промерзлой земле. – Мальчики, давайте сегодня четко по регламенту, я не хочу как в прошлый раз сдаваться осетинам. Регламент игры был следующим. Жребием четверо Леших разбивались на пары. Сначала они играли в «дурака» с тремя раундами. За каждый выигрыш присуждался балл. Затем все садились в преферанс. За два подхода выявлялось двое победителей. Сегодня был второй полуфинал. Победители будут сражаться в финале с двумя Лешими из других…

– Ли-за-а-а, всё в порядке? Ты спишь? – трубка смеялась. – С тобой разговариваю. – Ну, прости-прости. Петя просил… – Я поняла. – Сама подумала, что за панибратство, какой он тебе Петя? – Ты его не любишь, а он нервничает. – Смешок. – Не люблю, а он нервничает, – повторила Лиза. На том конце провода ненавидели. До какой степени – не догадаться! – Это всё? – Началась игра, затасканная до дыр. Лизе надоело. Не люблю? Милая, силой этого «не люблю» ракеты в космос запускать! Презрение…

Мы не были любовниками, мы не были родственниками, мы не были друзьями или приятелями. Она Аннетт и Кошка, а я человек, который опишет их историю на бумаге, которая будет пылиться в столе, пока не наступит ее время. Крик 1 Аннетт громко выдохнула и, накинув капюшон, направилась в свою комнату но, открыв дверь, остановилась и почесала ухо. Ужасный, оглушающий звон снова и снова давил на перепонки. Было ощущение, что этот звон исходит из спинного мозга, пробираясь ветвями по позвоночнику…

Я спускаюсь вниз по лестнице, где нет (еще) трав на месте трещин и сколов, но плотно забито мусором: окурками, фантиками, склянками. И дома (дома ли?) оставлена мать – семипудовая некупчиха, которая жаль, что не я; оставлена в болезненном состоянии (у нее нечто с ногами, что, по словам врачихи, такой же семипудовой, не мудрено при семи-то пудах) стоном отпугивать худо-бедных наемщиков дальней комнаты, а без наемщиков никак не выжить теперь, слишком прожорлива становится N, слишком откормлена становится…

В этом благословенном месте чайки жили всегда, даже когда вместо пляжного мелкого, желтоватого на солнце, песка лежали острые камни. И не было домов и высоких зданий вдоль побережья. Чайки никогда не улетали отсюда в теплые края. Они жили тут летом и зимовали здесь. Это был их дом. Их огромный, без краев, океан. Здесь была их пища. Их стая, где все было выстроено, понято, обозначено без слов. Одни особи, как водится, уходили, исчерпав все силы, данные им природой. Другие гибли раньше срока, что…