Современная проза

2. Процентного порога, необходимого для прохода партии в парламент, не существует. Места в парламенте распределяются пропорционально количеству голосов избирателей, поданных за каждого кандидата. 3. Срок полномочий государственного служащего любого ранга на любой выборной должности не должен превышать четырех лет, и он не может занимать ее более двух сроков, будь то подряд или с перерывом. 4. Все участвующие в выборах партии имеют равный доступ к СМИ, равный ресурс рекламного времени и площади,…

— С этого все и началось, — сказал Бородавочник. — Первое время они думали, что я неразумен, и говорили не таясь. Потом пришел какой-то начальник, прикрикнул на них, и рядом с клеткой болтать перестали. — Когда они догадались? Скажешь ты мне наконец? Институт, в котором содержали моего друга, был полон людей, и я то и дело смотрел на дверь, ведущую в коридор. Судя по ее ауре, у нас было по крайней мере полчаса, в течение которых сюда никто не войдет, но осторожностью пренебрегать не следовало.…

А у нас лунатиков лечат. И вылечивают.   *     *  * И ты пойми одну такую простую вещь, Что можно в комнату пустую Войти — и лечь — Вот так, свалиться наповал — Навечно, на пол, Но только чтобы этот кран На кухне капал — Чтоб захотелось вдруг дождя Стеной по окнам, И чтоб сбивал на слове “я” В “сейчас я сдохну”.   *     *  * Вот ведь, как оно получается... Обознатушки-перепрятушки.…

— Ты, старая сука, сама ссы, — еще один у них пробудился, и Гаврилов знал, кто: всей России известный отчаянный вор по имени Сухоруков, молодой мужик с черными веселыми глазами. — Айда, голуби, айда! Слышно было, как они вставали, кряхтя и бранясь. Ударившись о прут, звякали цепи. — Дзенькую, пан, — сказал поляк. — Брюхо крутит… Не мочь более. Потом страшно матерился приставленный к сараю солдат, в шесть голосов орали на него они, потом, скрипя, распахнулись ворота, стало тихо, и Гаврилов ощутил…

Но ничего не поделаешь: хочешь уверенности в завтрашнем дне — паши сегодня. А когда-нибудь можно будет вздохнуть спокойно. Расслабиться. Может быть, и отдохнуть по-человечески. Хорошо бы с Пашей съездить куда-нибудь в теплые края. Куда там народ нынче ездит? В Турцию. Или хотя бы в Приморье, к тетке. Выспаться за все эти последние безумные семь лет. Тогда бы изнуряющие приступы слабости, тошнота и головокружение, преследующие ее уже несколько месяцев, прекратились. И Женя снова стала сама собой —…

— Слава Аллаху. Ресницы ее задрожали, брови поползли вверх. — Тебе не понравилась еда? — Просто не хочется есть. Я направился к шкафу, одеться для выхода. Жена подошла ко мне и прижалась полной грудью к моей спине. Я почувствовал неловкость, и чем сильнее она прижималась, тем хуже мне было — я думал о своем несчастье. Жена спросила, неужели я уйду без завтрака. Я вышел, ничего не ответив. Из новой части дома, выстроенной специально для нее, перешел в старую. Там все комнаты были еще закрыты…

Предыстория этой тяжелой сцены вскоре прояснялась: мужчина изнасиловал собственную жену, заведшую любовника и хотевшую уйти к нему. В зале наступало некоторое облегчение. Преступление несколько понижалось в категории. Далее становилось ясно, что это семья инструкторов альпинизма. Узнав о происшедшем, любовник женщины, тоже альпинист, не проявив обычной осторожности при восхождении, сорвался со скалы и погиб. Муж женщины — в бригаде спасателей, достающей труп из ущелья. Камера следит за ним, когда…

Клиника в Израиле. Родильное отделение. Двое неизвестных под угрозой применения оружия заставляют дежурную медсестру показать им ребенка, рожденного Эллен Гриц, недавно переселившейся из России. Их намерения несомненны — убить младенца. Однако в последний момент один из убийц перерезает горло своему напарнику. А потом — и себе… Чуть позже выписавшаяся из клиники мама вновь подвергается нападению. И вновь неудачному — машина, попытавшаяся задавить Эллен и ребенка, врезается в стену роддома. …

Он молчал, но во взгляде появился вопрос. - Я тебя любила, а тебе просто нравилось заниматься со мной сексом. Так что ты мне должен! - Я любил тебя, что ты говоришь?! - Да ладно, брось. Это давно неважно. Ты едешь со мной, чтобы я умерла не одна, ну и привезти мое тело на Родину, естественно. И даже не думай заикаться о своей работе. - И не думал, - на автомате ответил он, продолжая на меня таращиться. - Что с тобой? Когда ты узнала? Почему раньше не сказала? - Это для тебя сейчас…

Покачав головой, он отшвырнул окурок и помог матери встать. Дон Домино снял шапку, с трудом изобразил улыбку, показав два ровных ряда блестящих железных зубов. Фира глубоко вздохнула. Среди коричневых и лиловых пятен на ее морщинистом лице вдруг обнаружился рот, полный бестолково натыканных там и сям желтых зубов. Дрожащей рукой она перекрестила Ардабьева. – Прощай, Иван… теперь – насовсем прощай… Он осторожно прижал к груди ее легкое, уже почти бесплотное тело. – Прощай, Фира. – Откашлялся. –…

В выходной Федор пришел в клуб. В кинозале уже демонстрировали очередной из привозимых ежедневно, кроме понедельника, фильм. Вспышкой меня пронзила радость. Я хотела, чтобы он пришел: трезвый или пьяный — любой. Я сидела во втором ряду. Отыскав меня глазами, он как-то грубо, тяжело обрушился в жалобно заскрипевшее кресло впереди меня. Оглянулся. — Федор, — без страха и смущения впервые обратилась к нему я, — как жаль, что ты выпивший. А я думала попросить, чтобы ты проводил меня домой. …

В чем заключаются для общества главные невыгоды эксплуатации одних классов другими и анархия производства? — Эксплуатация приводить к тому, что низшие, подчиненные классы, т. е. большинство, живут в бедности и угнетении; а вследствие этого задерживается их развитие . Классы же господствующие, живя в довольстве и роскоши, все более отрываются от живого труда, перестают принимать в производстве даже руководящее участие, перекладывая его на наемных служащих, и превращаются в паразитов общества;…

— А энтот Канарей мне что, интересно, может дать? — Допустим, немного романтики? — Рискую сблевать. У меня достаточно секса, чтобы не хотеть романтики. — Ты уверена? В смысле не в количестве секса, а что тебе не нужно приключение. По-моему, самое время немножечко влюбиться. — Но у меня муж. — «Бакалейщики не в счет»! — Ты прекрасно знаешь, что он отличный действующий муж, самый лучший из тех, что у меня были. — С учетом того, что до него был ровно один… — И любовник тоже лучший.…

В детстве прогноз погоды был грустной передачей – первые ее аккорды, дружное нашептывание сотни скрипок означали, что началось взрослое время суток. «На Украине +14+17. В Белоруссии дожди». Мать ворчала, почему до сих пор не собран портфель на завтра. Отец отстраненно курил в кухонную форточку, стряхивал пепел в жестянку из-под новогодней красной икры, разглядывал дымные облака и розоватый горизонт, медленно темневший под звуки пронзительной мелодии погоды, мелодии окончания дня. «На территории…

Ты шел на компромисс, уступал, выиграл пару очков в пользу художественности, но в общем соглашался на идеи продюсера — это же было его шоу, — а потом небольшая армия плохо оплачиваемых исполнителей и производственников взялась за дело, ты тащился за ними в Оклахому, пытался выглядеть как подобает писателю, носил шляпу–панаму, держал наготове планшет, чтобы вносить изменения, выдюживал изматывающие восемь или девять дублей трудной сцены, раздоры, истерики и полночные интрижки, наблюдал, как твой…

Вэс, не заводись, сказала я. Не заводись ей, видите ли, сказал Вэс. Но через минуту взял себя в руки и сел на диван со мной рядом. Закинул ногу на ногу, стал теребить пуговицы на рубашке. Я взяла его за руку. Стала говорить. Говорила про это лето. Но поймала себя на том, что говорю будто о прошлом. По крайней мере, как будто все кончилось. Тогда стала говорить о детях. Вэс сказал, что будь его воля, он бы все начал заново, на этот раз по уму. Они тебя любят, сказала я. Не любят, сказал он. Я…

И никогда не узнать им величайшего врага, затаившегося в своей ненависти. То непроницаемое Нечто. Безликий, бесформенный, рождённый из противоположности. Несущий Смерть. В медлительности. В тусклости и темноте. В боли и разочаровании. В печали. Тот тайный вдохновитель гладких равнин. Тот творец грубого и неровного основания земли, преображающий горы. Та слишком длинная жизнь, которая грабит грабителя. Враг всех врагов. Холодная ночь. Увы, в то время как победа дня была неумолима и полна, всеторжествующее…

Перед сезоном дождей колдун уже разглядывал меня с прищуром, тыкал в мой живот указательным пальцем и затягивал нудную песню о выдающихся подвигах наших предков, потом они долго говорили в хижине с дедушкой и отцом, выпили огромный кувшин молока с кровью, и колдун увел с собой моего любимого белого ягненка. Но тогда про меня все забыли, потому что вечером прибежали рыбаки с вытаращенными глазами и стали рисовать в воздухе огромную лодку и, перебивая друг друга, кричать о людях с вымазанными белой…

— А теперь мы должны возвращаться назад. Сегодня день нашей свадьбы. Мы можем опоздать. — Но я не хочу уходить отсюда. Тише, ты слышишь, милый, эту мелодию? Это наша свадебная музыка. — Нет, любимая, тебе показалось. Это свист ветра и шум волн. Пойдем, мы должны спешить. Они взялись за руки и двинулись вдоль берега. Девушка была задумчива. — Какая страшная была гроза. Она разлучила того мужчину с его спутником. Нашу встречу можно считать чудом. Да, это настоящее чудо. Вдруг она сжала…

Лубок? Лубок и есть, но реальный, живой. Видел в Барнауле, на Демидовской, ныне площади Свободы, в декабре 1919 года, в тот день, когда мне исполнилось шесть от роду. (Много позже я написал роман, в котором главным героем был Ефрем Мещеряков, его прототип — это Мамонтов. НЭП помню — это уже вполне сознательно и как бы даже участвуя в нем. Я учился в барнаульском сельхозтехникуме — старинное, еще демидовское здание окнами на ту же самую площадь. В этом здании проходили нередко заседания правления…