Ужасы и мистика

— Вчера, между прочим, выходной был! — А сегодня рабочий день! Где Ракитин, я тебя спрашиваю? — Коля, ей-богу, не знаю! Дома должен быть, Алена у него — женщина строгая, — мне наконец передалось беспокойство Николая. — Ладно, сами разберемся, — Берест слегка смягчился. — Что тебя интересует? — Всё и поподробнее! — Ну и нахал же ты, родственничек! — Каюсь, а что делать? — я понял, что «грома» в этот раз не будет, и решил не отставать от Николая. — За эксклюзив с тебя «Бистро», я еще…

— Спасибо, — горько усмехнулся Мэллори. — Вряд ли он может быть хуже прошедшего. — Эгей, да это дорогое питье! — воскликнул старик, отодвинув в сторону пару потрепанных шляп и вытащив бутылку. — Ленточкой перевязанная. Кто-то из ваших клиентов преподнес к Рождеству? — Не совсем. Это от моего партнера. — Мэллори помолчал. — Бывшего партнера. Нечто вроде прощального сюрприза. Провалялась там чуть ли не месяц. — Она стала ему… э-э… пожалуй, в двадцатку, — прикинул на глазок Иезекииль. — Не…

Самому, что ли, в кота превратиться? Уж он-то им показал бы, не то что тупой Вааська. Всех бы извел под корень, все хвостатое племя. А потом, сколько ни есть магов – и бакалавры, и подмастерья, и даже ученики безмозглые, – хохотом изойдут. Как же, магистр Эленаар, великий маг, самолично мышей гоняет. Да еще присочинят: дескать, и рыбу на кухне ворует, и за кошками по крышам шляется. И войдет он в историю под именем Эленаара Безмозглого. Ладно, оставим. Будет время, сообразим что-нибудь. Книги полистаем,…

Если бы все это произошло еще летом, так, в июле или в августе, то госпожа Дюбоннэ получила бы втрое больше за свой шнурок; тогда газеты целую неделю заполняли бы свои столбцы этой темой. Но в разгар сезона материала для газет более чем нужно: выборы, Марокко, Персия, крах банка в Нью-Йорке, не менее трех политических процессов — действительно, не хватало даже места. Вследствие этого происшествие на улице Альфреда Стевенса обратило на себя гораздо меньше внимания, чем оно того заслуживало. Власти…

Тинсли взорвался: — Помоги мне найти ее! Черт тебя подери, помоги! — Одну минуту, подожди… — ответил я. Кто‑то постучал в дверь. — Не входите! — пронзительно закричал Тинсли. — Отойдите от двери и не вздумайте ее открыть! — Он стремительно метнулся к двери, запер ее, прижался спиной. — Быстрее, Стив, начинай систематические поиски! Не сиди! Стол, стулья, подсвечник, стены. Как обезумевшее животное, Тинсли искал, нашел источник жужжания и нанес сокрушительный удар. Мертвое, блестящее…

А сам он, шестилетний Эмиль Креймер, сидел за столом и вспоминал колющую боль в паху, которая настигала его всякий раз, когда он вставал ночью по нужде и в последний момент сталкивался с Нечистью, бросавшейся на него сверху, с темного чердака; тогда у него вырывался истошный вопль, и он, как перепуганный щенок или ошпаренный кот, кубарем скатывался по ступенькам, ослепленный ужасом, и вжимался в пол, не переставая выть: почему? за что? что я такого сделал? в чем я виноват? И ползком пробирался…

- Ты человек? - спросил я гостя. - Не совсем, - ответил он скромно. - А все-таки кто же ты? - Я - лес,- ответил он.- Я - сад. Я - облако. Я - птица. - Понимаю, - сказал я. - Ты - поэт? Он покачал головой: - Нет. Я - природа. 2 С ранних лет я слышал об этой картине и о том, как изображения сходили с полотна, а потом опять возвращались на свое место. На самом деле это было не полотно. Но все называли это полотном, отдавая дань человеческой привычке, желанию назвать нечто…

Мамочкин друг Джонни вез Миранду посмотреть на море. — Не глупи, — сказала Мамочка, — правда, милый. Ты не должен говорить такие вещи в присутствии ребенка. — Она не понимает. Мамочка закурила сигарету. — Много ты знаешь. Она до сих пор повторяет то, что я говорила ее папочке. — Что я повторяю? — спросила с заднего сиденья Миранда. — Не перебивай, Миранда! — сердито сказала Мамочка. — Ты не должна перебивать взрослых, когда они разговаривают. — Мы можем отослать ребенка поиграть на…

— Миссис, — сказала она моей матери, в то же время глядя мне в глаза, — Я хотела бы проводить вашего сына в другую комнату в этом доме. Там, возможно, я смогу как-то помочь ему. Моя мать дала согласие, и Миссис Ринальди повела меня вниз по коридору, в комнату в задней части дома. Комната напомнила мне своим видом небольшой магазинчик, где товары разложены на тёмных полках вдоль стен, больших сундуках на полу, коробках разных размеров здесь и там. Ничего кроме всех этих предметов не было видно.…

Обычное утро… А кто сказал, что о приходе апокалипсиса предупредят заранее? Глава первая. Омск и его обитатели. Выживает тот, кто хочет жить. На третий день эпидемии я решил, что из квартиры нам надо выбираться. Насмотрелся, начитался, наобщался по телефону и аське. Хватит. Сдохнем тут, и никто нас не спасет. Решил проверить, что в подъезде делается, а то через современные двойные двери и не услышишь ни чего, хоть бои устраивай. Посмотрел сквозь решетку на двери – в паре метров зомби…

— Вам плохо? — спросил тот. Оно ухмыльнулось и кивнуло — при этом дряблая кожа на горле смялась под длинным подбородком. Затем оно протянуло руку и ухватило молодого человека за рукав, при этом так навалившись на него, что тот ощутимо заметил тяжесть его тела. Оно открыло рот, чтобы что-то сказать, по никаких звуков не последовало, хотя губы и двигались вокруг желтых зубов, высовывался язык, Издать что-то различимое на слух оно было явно по в состоянии. И вот они начали подъем по лестнице…

— Ты чего это, Волошин, сдурел? Чего сразу не выбросил? Рыбаки закурили, мрачно поглядывая на мертвого дельфина. Молдаван подошел к инспектору и склонился над брезентом. — А чего выбрасывать? Не целый ведь. Мне собак кормить надо, а тут им жратвы на неделю. — Да? Странно как-то. Хотя, погоди… — Инспектор оглядел рваные раны на животе животного. — Совсем свежий, а брюшина разорвана. На сети не похоже… — Да в ахан, Тимофеич, гадом буду! В самый край, где сети оборваны! Вот гляди, — Молдаван…

– Сострадаю тебе, сыне. Тяжкая доля тебе досталась. Видать, призвал господь её. Да дьявол перехватил. Как и многих из нас. Как и многих… – устало вздохнул священник. – А меня, сыне, зови Отец Никодим. Я игумен, предстоятель этого монастыря. – Образование? – Обычная школа. – Профессия? – Кузнец. Но я подмастерье ещё. – Кузнец белый или чёрный? – Всего понемногу. Доспех, оружие сам ковал. Под приглядом мастера. Но могу и подкову и гвоздь. Мало ли что в хозяйстве пригодится. – А почему…

— Интересно, где их старики-сторожа? — пробормотал он. — Линг Си говорил, что встретился с ними. Луч фонарика поочередно выхватил каждый предмет мебели, но Шпилька-Джейк с редкой проницательностью его племени покачал головой: — Здесь ничего, — он посмотрел вниз, направив луч фонарика на ковер восточной работы, лежавший на полу. — Может, под ним? — вздохнул он, тщательно обшарил каждый угол и заглянул под ковры. — И здесь ничего нет. Ладно, осмотрим стены. Линг Си говорил мне, что они — в этой…

- Так лето же. Робкий ответ внезапно успокоил разбушевавшиеся страсти. Действительно, здесь Новый Год приходился на середину лета. Слегка смутившаяся Ольга поиграла с мыслью отправиться на соседний континент, плюнула и решила, что проще переделать внешний вид персонажа. Терпение никогда не входило в число ее достоинств. Немного почаровав, она покрутилась перед созданным из тонкой водяной пленки зеркалом и спросила: - Ну, как? - Ох…ть! - твердо заверил Сквернавец. - Насчет детишек не знаю,…

Вчера вечером, бродя по городу в поисках новых сплетен и удачных сделок, рыжий Рик повстречал своего давнего знакомого — странствующего торговца артефактами Шугера. Старый пройдоха таинственным шепотом предложил богу приобрести нечто действительно редкостное и удивительное. За самую скромную цену, со скидкой для постоянного клиента, разумеется. Необыкновенным раритетом оказалась здоровущая тяжеленная каменная плита с высеченными на ней непонятными загогулинами, символами и крючками. Принцу сразу…

Отпив глоток охлажденного сока синики, Элия мимолетно подумала: 'Хоть что-то прохладное в этом мире еще осталось!'. Сладко потянувшись, принцесса подцепила с тарелки тонкий ломтик ледяной дыни и отправила его в рот. Зубки надавили на лакомство и пронзительно-свежий кусочек лакомства словно растаял на языке. Ничего существенного, а тем более теплого буквально не лезло в горло. Хотелось забраться в прохладную ванну и не показываться оттуда до осени, а уж подниматься с постели и одеваться было невыносимо…

Последним (и, наверное, худшим из всего, что я выбрал) я прилагаю письмо-просьбу некоего Карлоса Детвейлера из Сентрал Фоллс, Роуд Айленд. Если бы я все еще учился в Брауновском университете, специализируясь на английском, планируя написать великие романы и считая, что каждый, кто занимается литературным ремеслом должен быть по меньшей мере «действительно умным», то я тут же бы выбросил письмо мистера Детвейлера. (Карлос Детвейлер? Даже сейчас, печатая эти строки на древнем «Ройале», я сомневаюсь,…

Фрэнк перевел дух, сердце забилось ровнее. И вдруг его как током ударило: он же ничего про себя не помнит! Знает только, что его зовут Фрэнк Поллард, – и все. Сколько ему лет, где он живет, чем зарабатывает на жизнь, куда и зачем шел – все вылетело из памяти. От этого открытия у него перехватило горло, затем сердце вновь заколотилось, и он с шумом выдохнул воздух. Ветер и светлячки... Что же она значит, эта чертова фраза? Боль над правым глазом расползлась по всему лбу. Фрэнк лихорадочно…

— Помимо этого для меня загадка: каким образом Заторский, во всяком случае умный и замечательно умный человек, мог заинтересоваться таким ничтожеством, как баронесса. Он мог найти что-нибудь получше. — Несомненно, но мы отдалились от предмета: как ты решишь насчет Мэри? Я обещала баронессе дать ответ сегодня вечером, посоветовавшись с тобой. Можно ли, не обижая твоей сестры, изменить наши намерения? Суровцев подумал с минуту. — Отпусти Мэри. Надеюсь, что в присутствии молодой девушки у Анастасии…