Книги из серии "Рассказы"

– Браво! – воскликнул Никитин. – Браво, Наталья Антоновна! Я рад, что наши с вами вкусы совпадают… Она взглянула на него и улыбнулась. В прошлый приезд в доме главенствовал сам старик Плотников, бывший морской капитан, человек грубоватый, но добродушный, любивший говорить про себя, что он-де «старого леса кочерга» и что «эти новомодные вольнодумцы-либералы» ему поперек горла. Однако при нем мужиков в Дмитриевке отродясь не пороли, а вот нынче, когда всем стал верховодить хозяйский зять, либерал,…

– Да на шута ж мне сдалась эта ваша должность? – презрительно оттопыривал толстую губу. – Пять кусков сулите? Так они мне без надобности, я их в неделю сшибу! Зато сам себе хозяин. А ить к вам только поступи, так вы ж заездите: и по часам приходи, и по звонку уходи… Не-ет, у меня к подобной жизни привычки ни грамма нету! Летом в Столбище наезжала тьма дачников, и многие столбищенские жители выгодно сдавали им свои избы. Но Чаркин никого не пускал. «Ну их к богу, – говаривал, – не люблю я ихнего…

В других мастерских цена оказалась приблизительно такой же, где-то чуть дороже, где-то дешевле В довершение ко всему я с утра не курил, а хотелось ужасно. Наконец я набрел на мастерскую, в которой, судя по объявлению, был приемлемый прейскурант: шестьдесят пять центов за подметки, тридцать пять – за каблуки и, как сказал приемщик, двадцать пять центов за латание дыр, которых было аж целых пять. Итого один доллар с четвертью. Остального хватило бы на пачку сигарет и семьдесят листов писчей бумаги…

Едва ли существует какая-нибудь другая удовлетворительная точка зрения, и бессмысленно симпатизировать мышам и клеймить котов как отвратительных и кровожадных тварей или же воображать, будто у них есть какое-то преимущество, потому что, если призадуматься, все как раз-таки наоборот, я остается только недоумевать, как это котам вообще удается ловить мышей. Глупо и несправедливо симпатизировать мышам. Это свидетельствует о слабом понимании законов природы и этической стороны того, что значит быть котом…

– Вы обязаны ее остановить, – настаивал Джордж Вреж. – Один из вас должен это сделать. Разве можно, чтобы она упала в яму. Мы же ее Абгару уготовили, а не вашей маме. – Джаз, – обратился к другу Шаг Барекамян, – ты же не позволишь своей маме упасть в яму? – Поздно, – сказал Фасси Шимшамян. Они, затаив дыхание, смотрели, как миссис Шаке Шимшамян вот-вот угодит в западню, предназначенную для Абгара-Кукурузы. До ямы оставалось два-три шага. Они видели, как она смела левой ступней газеты и провалилась.…

Стояла темная апрельская ночь. После пасхи в П. приехал цирк и расположился в деревянном строении на берегу речки. У запасных и простых выходов из цирка, как везде опускались к земле грубые деревянные лесенки, на которых располагались днем городские золоторотцы. Одни из них выпивали и закусывали, другие спали, как бродячие кошки, свернувшись калачом на узкой площадке лестницы. Сибиряк избегал подходить к цирку… Цирк тревожил его когда-то веселыми и приятными, а теперь больными воспоминаниями. Однажды,…

В тот день мама вернулась с работы в пол-одиннадцатого. Она заглянула в кастрюлю, в которой Генри сварил кашу. Там еще оставалось немного. Мама села за стол, добавила туда простокваши. – Кто это сварил кашу? – поинтересовалась она. – Я, – сказал Генри. – Где это ты научился варить такую вкусную кашу, Генри? – Здесь, у нас. Это же просто. Конечно, просто. Надо только хорошенько проголодаться. Как-то мы купили за доллар и девяносто центов мороженицу, но только зря потратили деньги. Слишком много…

– О боже… – вздохнул Зед и прикрыл лицо ладонями. – Я не могу объявить на весь город, что моя дочь покинула родительский дом. Вы же знаете… все знают, что Лисэя – наполовину цверг. Люди и так болтают об этом много лишнего. Представьте, какие слухи могут пойти! Чизерус пожал плечами. Он никогда не культивировал слухи о нраве и здоровье полукровок, и его совершенно не волновало, какая кровь течет в жилах пропавшей девочки. В ремесле сыщика порой находится место и слухам, но только не такого рода.…

Вечером на ужине у знакомых я беспомощно улыбался и говорил, что простужен. Я ел, презирая себя. Пил, мысленно давая себе пощечины. Три человека спорили о новом налоге. Еще три, наклонившись друг к другу, шептали двусмысленности, прыская в соус. Приятная дама с усиками старалась незаметно вытереть локоть, мокрый от жира. Сосед мой, с головой, напоминающей редьку, обратился ко мне: – Вы слышали, как блистательно я защитил интересы личности? По этому вопросу у меня лежит совершенно готовая статья,…

Повернув голову, я смотрел на человека с проседью. Широко открытые глаза его остановились на мне с выражением недоумения, какое свойственно внезапно получившему удар человеку. – Я сейчас умру, – хрипло сказал он, – сердце… – Порок? – Да. – Сколько лет? – Четыре. – А завещание? – Нет завещания, – сердито прокричал он, – у меня кролики. Почувствовав жалость, я крикнул: – Остановите. Услышать проводнику что-либо в грохоте цементного тоннеля было немыслимо. Мой спутник сказал: – Отлегло;…

Нас было двое. Тот, о котором говорят он, спокойный, одетый изящнее придворного кавалера, хранил молчание. Я развлекал его. Новости, сплетни дня, забавные анекдоты падали с моих губ в его лакированную душу безостановочно. И тем не менее он был недоволен. Он хотел впечатлений пряных, эксцессов, смеха и удовольствия. Пройдя мост, мы остановились против витрины ювелира. Электричество затопляло разноцветный град брильянтов, застывших, как лед, в бархатных и атласных футлярах. Он долго смотрел на них,…

Неприятное ощущение пронизало меня до корней волос. Я терялся, я начинал дрожать сам. Вдруг она сказала: – Я продаю петуха. Машинально, не обратив внимания на странность этого заявления, я спросил: – Петуха? Где же он? Женщина подняла руки. Действительно у нее был петух, связанный, обмотанный плотной сеткой. Я потрогал его рукой, теплота птицы убедила меня. Это был настоящий, живой петух. Пораженный, смущенный, теряясь в соображениях, я силился улыбнуться. Я не знал, что сказать. Мне казалось,…

– Вот я и говорю, братцы, – остервенело захохотал он уже вслух, затягивая наконец узелки крепко-накрепко. – Умереть, блядь, это тоже не так-то просто. Зассышь, сука! На пять метров вперед с места прыгнешь, до осевой, ебаный в рот, до тротуара! Да, вот о чем надо бы поговорить с Пуринштейном, а не о том, как вставляться в структуру. Он надел пальто, вздохнул и отправился в гости. На улице алмазно искрилось – и в белых свежих сугробах, и в черной слякоти под ногами вечно спешащих куда-то людей. Дорогу…

– Ну что ты молчишь? – Зачем? – сказал он, стараясь выговорить это «зачем» как можно спокойнее. – Ну как же? Там же тахта. – Она хихикнула, не замечая странности его интонации. – А потом решим, переносить ли ее в мою комнату. Эта отвратительная тахта с голубыми и беленькими цветочками, эта безвкусная старомодная спинка, в которую он как-то упирался пятками, когда ее мамы не было дома и когда не получилось, несмотря на размах, опять не получилось у Насти, и он, не уставая работать, устал ждать,…

«Никогда ни с кем не разговаривать!» – вдруг засмеялся Антон, входя почему-то в булочную. Хлеб был горячий и мягкий, только что из пекарни, его приятно было давить, прорывая ногтями хрустящую упругую корочку, приятно рвать и разбрасывать, далеко разбрасывать с закрытыми глазами. Эти ватные ноздреватые с поджаристой оболочкой куски, разлетающиеся словно бы хлопья оранжевого снега, новогодней царственной ваты вокруг свежесрубленной елки… Но вдруг взвилось и понеслось: – Смотрите, хлеб рвет! …

Хотя чего тут интересного-то? Его же сон насквозь ясен. И он сам через свой сон тоже ясен насквозь, как через закопченное стекло, ну лизал жопу на кафедре киноведения, как вчера, так и в новые, постсовковые времена, ну высидел себе золотое яйцо, большущее-разбольшущее, эх ма, такое себе яйцо в жизнь высидел, что… да сказал бы я ему, в лицо глянцевое сказал бы, в глаза, чтобы оно, лицо, треснуло от негодования («Да какое он имеет право?! Авангардист чертов! Да я всегда с этими коммуняками боролся…

Несколько дней после этого я не звонил Джайвзу, отключал на ночь телефон. Не знаю, быть может, он и пытался до меня дозвониться, но в дневное время застать меня стало довольно трудно. Мой интереc к различным восточным очистительным техникам привел меня на частные курсы по мантра-медитации, открытые при доме культуры недалеко от того переулка, в котором я живу, целыми днями я пропадал на этих курсах, где помимо занятий мне предоставилась также небольшая возможность подработать в качестве переводчика,…