1977

– А ты где будешь? – спросила она.

До меня дошло, что это был за румянец. Аня не хотела, чтобы я был рядом. Будут ли у одногруппниц к ней вопросы, кто я? Конечно!

– Буду где-то рядом, – ответил я. – Давай так: ты иди к аудитории, а я тут осмотрюсь. Как все будет готово, выйду на связь.

Она кивнула и пошла к аудитории. А я окинул ее взглядом с ног до головы: теплые колготки, черная юбка до колен, белая блузка, кожанные сапожки. На миг засмотрелся. Было на что.

Я осмотрелся. Вариантов, где расположиться – чертовски мало. Можно в коридоре – сесть на лавочку, рацию в руки, учебник на колени. Но это слишком рискованно. Рацию могут заметить. Улица? Около окна аудитории? Вариант получше. Но холодно. Судя по всему, только он и остается. Я прошел вперед, мимо Ани, даже не глянул в ее сторону. Через одну дверь наткнулся на туалет. Мужской. Это был хороший вариант. К аудитории близко, тепло, и не так много студентов. Прикрыв за собой дверь, я оказался в небольшом помещении. Здесь было что-то вроде кабинок, только без дверей. Я вошел в самую дальнюю и с сомнением посмотрел на унитаз. Хотел сесть сверху, но у него не было крышки. Голая керамика.

– Ладно, постоим, – проговорил я себе под нос.

Расстегнув портфель, включил радиостанцию. Затем и рацию. Поднес ее к губам и негромко проговорил:

– Аня, как слышно?

Ответ последовал не сразу, но последовал. Она дала понять, что все в порядке – связь хорошая. Я прислонился затылком к перегородке и стал ждать начало зачета…

На все про все ушло часа два часа. Чувствовал я себя немного глупо, когда искал нужный ответ в учебнике. Просто странно было заниматься этим в туалете. Нормальные путешественники во времени по историческим местам себе экскурсии устраивают, а я вот... Ага, смешно.

Так же нелепо ощущал себя, когда искал в стволе ели гвоздь с помощью магнита из динамика.

Иногда приходилось диктовать в рацию шепотом, потому что через кабинку кто-то был. Один раз я напугал какого-то студента. Он явно не ожидал, что в последней кабинке кто-то есть. Да еще с рацией в руке… Я напутствовал его одним словом: «Помалкивай».

В общем, зачет был сдан.

Забрав в гардеробе верхнюю одежду, мы вышли на улицу и неспешно пошли по тротуару. Аня заметно волновалась. Была вся раскрасневшаяся, то ли от пережитого стресса, то ли от стыда, что сжульничала. Возможно, сразу все вместе. Шли молча, я сжимал в кармане шапку. Начинало ныть колено.

Морозный воздух пришелся на пользу Ане. И она стала рассказывать без остановки, как волнительно все прошло. Никогда еще не видел ее такой разговорчивой. А я молчал, внимательно слушал, позволяя ей выговориться. Когда наконец-то это произошло, а уши мои совсем стали от холода как две деревяшки, я предложил ей отметить сдачу зачета в кафе. Прямо сейчас. К удивлению, она сразу же согласилась.

– Знаешь какое-нибудь кафе поблизости? – спросил я.

– Есть одно… правда, я там никогда не была.

– Будешь. Веди.

А затем, я оглянулся. За нами шла троица парней. Увязались они следом сразу после училища. И что-то мне подсказывало, вряд ли они были будущими врачами. Слишком хулиганские лица. Мы вошли в кафе, они тоже. Я не подал виду, что заметил их. Ане не стал ничего говорить. Помог ей снять пальто, повесил его на вешалку около входа, следом свое, и мы подошли к прилавку.

Витрина пестрела сладкими обещаниями: булочки, пирожные, трубочки с кремом, словно выстроились на парад перед сладкоежкой. Глаза разбегались. Я окинул взглядом это изобилие и, обращаясь к Ане, произнес:

– Выбирай, что хочешь. Я угощаю.

Она недолго думала:

– Булочку с маком. И чай.

– Только и всего? – удивился я.

– Да, – кивнула она.

Не стал настаивать. Взял ей булочку, усыпанную маком, как будто кто-то щедро посыпал ее звездами, и стакан чая. Себе же набрал целую гору: трубочку с заварным кремом, розовое пирожное, плюшку. И, конечно, чай. В стеклянном стакане, помещенном в металлический подстаканник – классика жанра, как в поезде дальнего следования.

Мы расположились за столиком у окна. Кафе было небольшое, простое, со скромным интерьером. Белые стены, круглые столики со снежно-белыми скатертями, занавески на высоких окнах, словно невесомые облака. И все же, в этой простоте, в этой советской аскетичности, было что-то притягательное, уютное. Кажется, время здесь замедлило свой бег, и мы оказались в маленьком оазисе спокойствия посреди шумного мира.

Я поднял стакан с чаем.

– За зачет! – произнес я тост и отпил чай.

Между глотками скользнул взглядом по нашим соседям – тем самым парням. Они расположились через стол от нас, который стоял за спиной Ани. Она едва заметно кивнула, отхлебнула чая и, уткнувшись подбородком в ладонь, уставилась в окно. В ее глазах читалась не радость, а какая-то странная обреченность.

– Все позади. Забудь этот день, как страшный сон, – сказал я.

Аня вздохнула, звук вышел короткий, горький.

– Грустно немного. Не честно сдала. Это нехорошо.

–А было бы лучше не сдать? – спросил я, стараясь разрядить обстановку.

Пожала плечами.

– Теперь можно спокойно заняться латынью. Без спешки. Тогда твоя совесть будет чиста, – сказал я и попробовал трубочку. Не дурно.

– Где только взять на это время.

Я усмехнулся. В ее словах слышалась неподдельная усталость.

– Ты говоришь как министр – вся в делах, – заметил, наблюдая, как она потягивает чай.

– Не министр я, а просто студентка. Времени и, правда, нет. Мне и на гимнастику надо, и на фортепиано, и на практику. Где ж тут время на латынь взять?

– Ничего себе график! И впрямь много всего. А что за гимнастика?

– Спортивная. У меня первый разряд. Отец хотел, чтобы я стала кандидатом в мастера спорта, но я выбрала учебу.

– А я вот боксом занимался. Правда недолго, всего полгода. Но кое-что научился. А ты не думала что-то убрать? Например, гимнастику? Чего-то ты уже добилась в ней. Если не планируешь расти дальше, зачем ходить?

– Вот и я так считаю. И мама. Но мой отец… у него другое мнение. Он говорит, что хочет сделать из меня советского человека. Чтобы я не была такими, как те… которые ему по работе встречаются, – вздохнула Аня, с тоской глядя куда-то в сторону.

– Он же у тебя в милиции работает?

– Да.

– А кем?

– Следователем.

– Просто он желает тебе добра.

Аня кивнула и откусила кусочек от булки.

– Вкусно. Спасибо, – поблагодарила она.

– Не за что. Прости за вопрос… а сколько тебе лет?

– Двадцать. А тебе? – спросила она в ответ. Ее вопрос прозвучал для меня как выстрел в тишине. Я чуть не вздрогнул.

Что ей ответить? Сказать, как есть – 27? Или лучше соврать?

– Двадцать семь, – слова сами слетели с губ. Зачем врать? Лучше говорить правду.

– По тебе и не скажешь. Выглядишь моложе.

Помолчали. Казалось, что темы для разговоров закончились. Иногда такое бывает на первом свидании. Это неловкое молчание. Аня вытащила из уха наушник и стала рассматривать.

– Он все это время был у тебя? – удивился я.

Она подняла на меня взгляд, улыбнулась, и тут же вернулась к наушнику.

– Забыла о нем. Он такой маленький, – прошептала она, будто боясь спугнуть какое-то хрупкое существо. – Совсем не чувствуется. И без проводов. А где работает твой… дядя?