7 Заклинатели
Шрифт:
Снова пришел Филипп и шагнул вглубь. Там, в углу у окна, сидел высокий и плотный старик. Большой нос его был ноздреват, носогубные складки длинны и глубоки, серебристая щетина опрятна. Выглядел сидящий очень солидным, но не обманчиво ли было впечатление? Отекший загривок и круглая спина говорили о нездоровье. Одет он был в тусклые, застиранные до зелени, но все-таки в черные одежды раба.
Филипп склонил голову и подождал, пока старик его заметит.
– Господин мой, - начал тот, не вставая, - Послезавтра я ухожу в лечебницу. Ты доделай про Хельгу...
–
– Погоди, сын мой. Дай встать.
Оба замолчали. Филипп придержал Эомера под локоть, и тот с трудом встал, опираясь на что-то, похожее на темный табурет. Когда Филипп отошел, старик, ловко переставляя "табурет" и опираясь на него, вышел. За ним ушел и Филипп.
Бог забеспокоился, но Шванк почему-то чуть не уснул. Тогда и он решил уйти и осмотреться. У казармы рабов - а это длинное низкое здание у самой дальней стены (она не имеет священного значения, и там стоит эта казарма, конюшня и хлев) - чем-то занималась небольшая толпа в черном. От нее отделился человечек, чья спина, свернутая винтообразно, была похожа то ли на букву S, то ли на один из знаков, пригодных лишь для музыки. Он и голову клонил набок, и она, покрытая черной щетиной, делала его похожим и на ноту. Этот человечек засеменил к воротам Храма, напевая что-то сложное, пронзительное, двухголосое, и дыхание его не срывалось. Это было похоже на музыкальное воплощение весеннего кошачьего концерта.
Гебхардт Шванк нагнал его и тут же спросил:
– Это кошачий концерт, коллега?
Раб резко повернулся на одной ноге и застыл. Испуган он не был. Шванку это понравилось, и богу тоже. Человечек на самом деле был куда смешнее Шванка; этим, очевидно, пользовался - и продуманно. Немного ниже нашего жонглера, худенький и с треугольным личиком. Большие уши росли, казалось, прямо на темени. Он походил на летучую мышь. Но полное сходство нарушали глаза, светло-карие, блестящие и очень круглые. Мышекот. Или птица?
– Почти угадали. Что Вам угодно, господин мой?
Раб сделал на редкость уродливый поклон.
– Вы господин Пиктор, начальник хора?
– Да.
– Меня послал к Вам Филипп, старший привратник. Я - певец.
Мышь прислушалась - не летит ли добыча?
– Какой?
– Сейчас я жонглер, мое имя - Гебхардт Шванк. Я пришел из Чернокнижия, был там шутом Гавейна.
– Угу.
Мышекот ленится, а добыча давно зашевелилась.
– Но я, господин Пиктор, обучен в храме плодородия...
– Так-так! Значит, у Вас редкий и красивый тембр голоса?
– Вы не хотели меня смутить? Да, я - кастрат, господин мой.
– Для кастратов в Храме есть некоторые ограничения. Но голос... И Вы играете на струнных?
– Также и на флейте, господин мой.
Уши летучей мыши задрожали мелко, чуть позже распахнулись и совиные
глаза. Зверек предвкушал, как поймает жирную голубую бабочку с пушистым брюшком.– Тогда напойте мне то песнопение, которое делается при летнем жертвоприношении Царя...
– Но, господин, этого давно нет... Человек замещается кабаном...
– Вот это я и имею в виду. Пойте.
Пиктор шумно потер сухие ладони. Песнопение Жертвенного Царя очень сложно и требует большого самоконтроля, а Шванк сразу начал в регистре флейты. Прослушав первую строфу, Пиктор кивнул, и голова его показалась тяжелой, а шея - мощной.
– Хорошо. Я принимаю Вас.
– Как к Вам обращаться?
– В хоре, в Храме - "наставник" или "учитель мой". Рабов не величают"мой господин"! А на воле называйте меня Пикси.
– А меня - просто Шванк.
– Идет. Подойдите-ка вечером ко мне - это вон тот левый передний угол казармы, у самых дверей - видите, с торца? У меня там сундук старых рукописей, покажу Вам. И дам наши обычные песнопения - через неделю нужно их знать и уметь. Вот так. И еще... Потом посмотрим, сколько Вы стоите, Шванк.
– Спасибо, учитель мой.
Пикси попрощался и убежал в Храм.
Теперь, когда Шванк ненадолго остался один, бог предупредил:
– Мне пора. Оставайся, работай, Шванк. Ищи.
Голове стало легко-легко. Бесшумно взлетел и скрылся в небе большой белый гусь. В черном зеркале у входа наш трувер разглядел, что легкие волосы его наконец-то улеглись ровно, как не лежали никогда в жизни.
***
Почти неделю спустя, в жаркий полдень, Пикси, Филипп и Шванк устроились в короткой тени на завалинке правого торца казармы рабов. Так они и сидели - Шванк слева, Филипп справа, а Пикси, средоточие троицы, припрятал за спиною фляжку пива. Жрец и раб жарились в сутанах, а Шванк, припрятав трубадурский плащ, блаженствовал в легкой рубашке.
Пока они просто сидят и рассматривают изрисованную чем попало стену. Обрубок тени исчезает. Становится очень жарко, но эти трое любят тепло.
Пикси торжественно извлек фляжку, подержал в воздухе и отпил.
– Филипп?
– Нет, нельзя. Увы.
– Шванк?
– О, да!
Глотнул - обычное пиво рабов, вонючее, водянистая шипучая кислятина. Почти не пьянит, но отлично расслабляет и предупреждает жажду. Шут изящно промокнул губы и задал вопрос:
– Пикси, а ты правда сочинял кошачий концерт, когда я пришел?
– Ну да. Вот.
– Рукавами не маши!
На низкой стене, устроившись наподобие сфинкса, отдыхает рыжий кот. Видно, что у него круглые щеки - в два-три слоя - длинные широкие драные бакенбарды, а уши изорваны почти до оснований и много раз заживали. Левое ухо неловко пришлепнуто к голове.
– Это Лев, старший кот Библиотеки.
– Смотри, смотри, Шванк - это единственный из князей Храма, кому полагаются по сану плотские утехи!
– Недолго ему княжить - он уже старенький, бедняга.