7 Заклинатели
Шрифт:
Филипп веселится, но кошачьи глаза его тревожны - таким он выглядит почти всегда, для него само Время течет слишком медленно...
– Так вот. Один голос - это Лев. Он поет вот так : "Йяаааааааооооооииииии - аааайя"!
Пикси пропел фразу совершенно по-кошачьи, негромкий голос стал непривычно носовым, обрел металл.
– Погоди, Пикси! Как ты это сделал?
– А! Плотно прижал язык к нёбу, раздул живот и направил воздух в нос и череп. Давай, попробуй. Шевели челюстью.
Шванк попробовал сам: "Ииииииииааааааааайййяааааааайюу - ооооооу!"
– Ага, голос ушел вниз, в грудь. Однако, получилось. А вот так: "Оууууууууууу - ыыыырррррыыы!" - поет его противник: тут воздух
– Кто победит?
– Думаю, чужак.
Шванк пропел "Ыыыыыаааааоу - ырррррыыыыы!", и Филипп рассмеялся: "Получается!".
– Ну, - торжественно выпрямился Пикси, - приступим.
– К чему?
– Вот, господин мой!
Пикси извлек откуда-то яйцо, уже очищенное, повертел, вознося его вверх, и аккуратно откусил кончик верхушки. Кот тем временем проснулся и как мог навострил остатки ушей.
– Дай!!!
– Филипп, ты же не удав, чтобы съесть целое яйцо! Сначала Шванку - он заслужил.
Шванк аккуратно срезал зубами тоненький-тоненький слой - желток все еще был далеко.
– Что ж, прими, господин мой, если осмелишься!
– Дай!
Пикси подбросил яйцо, Филипп перехватил его, мгновенно и не жуя заглотал, ахнул, воздел (весьма обстоятельно) оба указательных пальца и глаза к небесам:
– Яйцо, средоточие и символ мира живого - пища запретная. Потому, говорят, что их варят прямо заживо. Жителям Храма яйца строго запрещены, и поэтому я избавил всех нас от соблазна. Спасибо, Пикси! Кстати, куда ты дел скорлупу?
– Не бойся, не найдут. Она в огороде, глубоко в известковой куче.
– Вот и прекрасно.
Двое еще раз отпили по большому глотку, а Филипп старательно завидовал:
– Посмотрите, это жрец:
Просто так висит конец.
Пожалей, дружок, жреца -
Не имеет он лица,
И не стоит ни яйца!
– Продолжим! Еще пива?
– Угу.
Пикси сделал вид, что сотворил из воздуха толстую кривую сардельку.
– Погодите! Лев, сюда!
Лев давно уже сделал огненные глаза и таращился вниз. Тут он спрыгнул, странно растопырив лапы - все потому, что половину роскошного хвоста он оставил где-то. Утвердившись на земле, князь котов стал медленно потягиваться, и заметно было, что запястья его уже скривила старость; Пикси не спеша оторвал зубами почти треть сардельки и бросил наземь. Лев подошел, придирчиво обнюхал и ухватил предложенное.
– Теперь беги, Лев! Вон!
Филипп громко хлопнул в ладоши, и Лев, прижав уши, бросился прочь. Улизнул с колбасой, исчез.
Сардельку быстро съели вместе с кожурой, пиво допили, фляжка исчезла.
– Теперь, - сказал Пикси, - объяснюсь. Слушайте!
– Говори!
Музыкант выдохнул, склонил голову и снова обрел волшебное сходство с летучей мышью - или ушастым восточным котом.
– Господин мой Филипп знает почти все, а вот Шванку придется объяснять, да. Я не зря спрашивал тебя, Шванк, о жертвоприношении Царя. Скоро ночь летнего равноденствия. Действо для простецов будет на площади, там потребуются струнные, барабаны и волынки. Почти все будут там, простецов пасти.
– О, и мне туда! Я ведь жонглер.
– Нет. Есть еще одно действо, в Древнем Зале. Ты мне нужен там. Что у вас говорили о Летнем Царе?
– Ну... Один из самых могучих царей земных, давно пожертвовавший своим именем, полюбил. Приближаясь к Женщине Ослепительного Солнца, он пострадал, но не смертельно: его страсть и ее гнев заставили царя превратиться в вепря. Его похоть и жар ее света опалили свиную щетину, и это причиняет вечный зуд, а временами и боль. Оттеснив насильника обратно на землю, Женщина Ослепительного Солнца сменила гнев на милость
и подарила ему бритву, гребень и расческу - все из золота: чтобы приводить в порядок и шерсть, и разум. Наделенный после падения гигантскою силою, Царь-Вепрь породил с земною своей женой сразу двенадцать могучих сыновей, и они тут же разбежались по своду небесному. А жена Царя не то сразу умерла, сгинула от таких родов, то ли истекла кровью не насмерть - но утратила жизненную силу и где-то скрылась. С тех пор некому стало расчесывать Царя-Вепря, и временами его охватывает мучительное бешенство. Сыновья его погибли в боях, расчески были украдены, а где теперь его царица, не знают даже боги и не помнит он сам.– Ого! Дай же писцам эту историю, если ты не связан обетом молчания.
– Не связан, все это знают.
– Тогда отдай ее - и сможешь получить доступ к очень интересным сведениям.
– Но это же не история, не события - просто объяснение ритуала: почему при жертвоприношении священный царь замещается вепрем.
– Как знать? Я видел у нас упоминание о Царе-Вепре как о живом. Нужен второй свидетель.
– Как это?
– История подтверждается, если у нее есть два независимых рассказчика. Подтверждать независимость - не твоя забота.
– Ох, Филипп! Все-то ты о записях, библиотечная душа! Помолчи-ка и дай досказать мне.
– Хорошо, наставник. Молчу.
– В Храме считают по-другому, в нашем ритуале женщин нет. Запомни, Шванк - это обряд тайный, для жрецов и особо посвященных простецов или паломников. Его проводят при запертых дверях, не всем жрецам разрешается быть там. Ты нужен мне как третий голос - их прежде всегда было два. Миф разъяснять я не имею права, скажу только о музыке. Основной голос - эту партию берет правящий епископ. Но сейчас Панкратия нет...
– Угу. Кота нет дома, и мышки решили позабавиться, сделать нечто новенькое... Епископ Панкратий в отъезде. Ты сам, Шванк, пришел из земель Гавейна и знаешь о смуте. Там живут наши паломники, это большая колония. Они считают себя единым целым и Живым Домом самого Сэнмурва, птицы, Целости-из-Множества. Они еретики, но это наше отродье, наши еретики. Гавейн долго медлил, продавать ли им некий холм, и теперь они захватят его силой. Панкратий поехал договариваться сразу с тремя сторонами, увещевать... Но не зря его кое-кто тут прозвал Сокрушителем... Он может и не вернуться. Или вернется иным.
– Все равно. К равноденствию его не будет. И он слишком стар и безголос, да простят меня боги. Ему бы только солдатами командовать.
– И что теперь?
– В таких случаях его партию исполняет заместитель. Сейчас это будет Бран. Ах, какой голос, какое тело! Жаль, что после этого он навсегда утратит возможность освободиться...
– Это еще ничего - века два назад его бы расчленили как жертву! Что ж ты не позвал его к нам?
– У него есть голос и тело, но нет мозгов. Он не умеет читать, вообще никаких знаков! Ты бы видел, как он пьет, как он жрет! Не видать бы тебе яйца, а Шванку - пива. Я его отдельно позову и партию напою - память у него быстрая. Так вот, первый голос - это вещь, "что", в данном случае - Вечное Солнце. Он очень стабилен. И есть второй голос, Филипп знает.
– Ага. Его исполняет самый младший в высшем клире, в этом году опять я. Ты мне партию испортил воплями Льва?
– Ну да. Добавь кое-где горловое пение, я отметил запятыми. Вот.
– Бред!
– Филипп, ты съел мое яйцо и теперь должен мне повиноваться! А не то пожалуюсь Эомеру. Читай!
Незаметно возник широкий отрезок пергамента с чередою крюков, флажков, точек и редких запятых. Кажется, он упал на колени мастера прямо из черного рукава - но казалось, что свалился откуда-то сверху.