A moongate in my wall: собрание стихотворений

1929

132. «Ты глядишь на меня из своей тишины…»

Ты глядишь на меня из своей тишины, из своей сокровенной ушедшей весны, ты глядишь, и ты знаешь, что в смертном краю я пою повторенную песню твою. И до солнечной, грешной до этой земли светлым духом бесплотным слетя, ты поймешь, отчего, бесконечно грустя, я на небо смотрю из пыли — отчего так похожи молитвы мои на умолкшие песни твои.

1929

133. «Змеиными бликами билась вода…» [93]

Володе Визи

Змеиными бликами билась вода, ты помнишь, в далеком порту, где бросили якори наши суда, и мы отошли в темноту. В вечерней толпе мы бродили одни, и нас не окликнул никто. Сияли вверху небоскребов огни, ревели тревожно авто. О, полночь, и холод чужих площадей, о, блески витрин и реклам, о, многие тысячи встречных людей, идущих к себе по домам! И после — весь ужас безмерной тоски, когда мы, простившись, дошли по докам пустынным, до шаткой доски на ждавшие нас корабли…

93

Fоr Володя Визи see note on poem 54.

1928

134. «О, неужели в синем свете…»

Блоку

О, неужели в синем свете, когда на запад солнце канет, он не придет к моей планете и больше песни петь не станет? Он умер, — и ведь я не знаю ни слов таких, ни заклинаний, чтоб возвратить земному краю хоть часть его очарований. Не смерть его была бедою, а то, что я найти не в силах и окропить живой водою его далекую могилу. И я пол-жизни отдала бы, чтоб только знать на самом деле, что песнь моя — хоть отзвук слабый его разбившейся свирели.

1929

135. «Случалось ли тебе рекой какой-то длинной…»

Случалось ли тебе рекой какой-то длинной далеко где-то плыть, куда — не знаешь сам, и видеть иногда, как крепости старинной на склоне гор зубцы синеют здесь и там? И знать, что ты — во сне и замки те — виденья, что в окнах их мелькнут и пропадут огни, и надо вечно плыть все дальше по теченью и слов ничьих не ждать «пристань и отдохни!» Я помню берега, высокий лес еловый, и быструю меня несущую струю, и тихий неба свод, спокойный и лиловый, такой, как не найти нигде в другом краю. Но замков тех немых таинственные стены — о, трудно рассказать, как больно помнить мне, как будто это там, измучены и пленны, живут мои мечты в своем старинном сне…

1929

136. «Есть в судьбе какая-то слитность…»

Есть в судьбе какая-то слитность: если грусть — то грустно всегда. В страшный край, где кончится бытность, черным током льется вода, все бежит мохнатой пещерой, по змеистым руслам земли, навсегда распрощавшись с верой, что забрезжится свет вдали. Знаю я, — как время настанет, я ударюсь о землю лбом, и душа в небытье предстанет в грязь затопленным соловьем, и когда распадутся узы при последнем вое трубы — будет видно сердце медузы — глупой, злой и жадной Судьбы.

1923

137. «Я больше песни петь не буду…»

Я больше песни петь не буду, прости меня, что я хочу уйти к неслыханному чуду и жечь незримую свечу. Для самых пламенных молений я белой ризой облекусь, и вот, царевна, на колени пред этим чудом опущусь. Я знаю, я забуду скоро слова тревожные твои и для невидимого хора людские брошу колеи. Моих напевов звонко-струнных, моих веселых серенад у голубых колонн и лунных тебе нигде не повторят; но ты пойди с сумой по свету, весь мир земной исколеси, забудь меня, меня уж нету, и, нищий, крох чужих проси.

1929

138. Winds From Afar Did Bring. Alexander Blok [94]

Winds from afar did bring hints of a song of spring. Patches of sky somewhere open their depth and glare. There in the azure deep — twilight of spring that's near — tempests of winter sweep, starry visions appear. Timidly weep my strings, somber and deep they are. Resonant wind, that brings songs you sing from afar.

94

Translation of "Ветер принес издалека" (1901).

1929

139. «The glamour of a death when crowds assemble…» [95]

W.F.

The glamour of a death when crowds assemble women and men, who hide their eyes to weep, — the prayerfulness of death, when organs tremble, wrenching a groan from out their very deep — Ribboned and gilded wreaths and marble benches, where all the dead one's friends will talk so much about their dead, until existence quenches the sudden gap, — your death was not of such. Nothing to say, in no one to confide. Flowers that grow a-plenty on the lawn where you have walked — I know those flowers sighed because a face they used to see was gone. Crossing the murky sky from shore to shore, you came and went, a golden meteor, and all that's left of my predestined path will be a long and useless aftermath.

95

For W.F. see note on poem 15.

1927

140. «В одном моем привычном сне…»

В одном моем привычном сне есть место странное такое, в залитой солнцем тишине, и ничем не тронутом покое: травой покрытая гора, и в даль идут другие горы, и облака из серебра выводят по небу узоры. И я на склоне там стою, не знаю, плачу или рада, — что в том задумчивом краю мне никого уже не надо.

1929

141. Deep in the Shade There Is a Hill. Alexander Blok [96]

Deep in the shade there is a hill, close by a canyon, in the wood, and near it bubbling waters fill the shadow's with an idle mood. Green grass and flowers grow about the hill, and never is the sun allowed to enter from without. The quiet waters only run. Fond lovers, hiding, never meet too near that cool and dusky nook. — Why do those flowers blow so sweet? and why is always fresh that brook? There, there my suffering of years lies deep below the roots and weeds, and with eternal, constant tears, Ophelia, your flowers feeds.

96

Translation of "Есть в дикой роще, у оврага" (1898). A misprint ("lies deep below the roots end weeds") in Stikhotvoreniia has been corrected in the present edition.

1929

142. «Под почвой выгнившей и грязной…»

Под почвой выгнившей и грязной глубоко скрыты янтари, и в черной шахте — блеск алмазный, осколки каменной зари. Ищи и рой, и все достанешь, и будут все тебе даны, и, может, сильным принцем станешь земной какой-нибудь страны. Но ты себя напрасно мучишь, когда за счастьем сам идешь, стучись — и счастья не получишь, проси — и счастья не найдешь.