A moongate in my wall: собрание стихотворений

1929

154. «Кармен! «Как много в этом слове…» [101]

М.А. Зыряновой

Кармен! «Как много в этом слове для сердца юного слилось». Как часто, дрогнув наготове, к ногам Кармен оно неслось! Весь мир бывал — одна Севилья, и заменяли жизнь и все ее порхнувшая мантилья и кончик туфельки ее. Бывали жгучие мгновенья, когда, в восторге и без сил, ее блестящего явленья весь исступленный зал просил, и, вся сверкая, появлялась у складок бархата Кармен, и зало бешено срывалось среди дрожавших стоном стен. Но глухо лились лейт-мотивы, и не слыхал никто из нас в то время, как судьбы огниво ей высекало смерти час… Ушла Кармен… Пусть будет снова зеленый занавес взлетать — от голоса ее грудного уже сердцам не трепетать. Пусть в тот же бодрый темп квадрилья у цирковых проходит стен… Но победивший Эскамильо увидел мертвую Кармен.

101

For М.А. Зырянова see note on poem 46. The quote m the text «Как много в этом слове / для сердца юного слилось» is modified from the lines «Москва… как много в этом звуке/Для сердца русского слилось!/Как много в нем отозвалось!» in A.S. Pushkin’s Eugene Onegin, Chapter 7, XXXVI.

1927

155. Your Temple, God, Is in the Sky. N. Gumilev [102]

Your temple, God, is in the sky, but earth is your abode as well. And birds among the limetrees fly, and in the limetree forests dwell. A bridge is cast to us, which glows with stars all different to view; across it angels walk in rows, who always speak of us to you. If, God, all this is really so, if I have rightly understood, give me a sign, and let me know that I am singing as I should: To her, who is in grief, appear, a Light that eyesight cannot heed— and render blindingly clear each explanation she may heed. For lovelier than birds that sing, more blessed than an angel's lyre are gentle lashes quivering and smiling lips that we admire.

102

Translation of "Канцона вторая" from N. Gumilev, Костер(1918), and later included in К синей заезде (1923). Vezey translates the modified text in К синей звезде, where the second stanza is "Переброшен к нам светлый мост./И тебе о нас говорят / Вереницы ангелов-звезд,/Что по-разному все горят." See N. Gumilev, Собрание сочинений, Washington, 1961, II, р. 288, note on poem 237.

1928

156. «Ничего я не знаю…»

Ничего я не знаю, ничего не умею. По закатному краю, видишь, небо алеет? В этом небе ведь — холод! Этот отблеск — тревожен! Льду кусочек отколот, прямо в сердце положен.

1929

157. Ann's Elephant («Слоненок из серой глины…»)

Слоненок из серой глины на розовом клякспапире сошел с какой-то картины, мне помнится, о Каире. Иль, может, в Аддис-Абеба, когда слонята играли, сманив горбушкою хлеба, его туземцы поймали. Склонясь к столу, он мечтает у тикающих часов и даже мне не пеняет, что нету других слонов. Он очень ласков и смирен, и только в глазах горят огни каких-то кумирен и странных идолов ряд.

1926

158. «Есть синее море и за морем горы…»

Есть синее море и за морем горы, где теряются будни судьбы, где в темных каньонах живут сикаморы и у самых подножий — дубы. На взморье — бурунов тяжелые взлеты, и охапки подводной травы, и от гор вечерами выходят койоты, и разносятся крики совы. Ты мне говоришь — я с тобою не спорю, я ведь слушаю, точно во сне: я тебя не люблю, я тоскую о море, о заморской далекой стране.

1929

159. «Я уйду куда-то, где сейчас темно…»

Я уйду куда-то, где сейчас темно, где ночное небо звездами полно, где на белом поле лапчатая ель, в тридесятом царстве, за тридевять земель. Я не буду помнить душные сады, кровью на дорогах легшие следы, человечьих песен вспомнить не смогу, буду ждать чего-то на пустом снегу. Буду ждать и слушать, как зовет сова, как под снегом шепчет сонная трава, как ликует месяц звонкою красой девушки небесной с огненной косой. Будет ночь, как сказка, будет ночь сама трепетать, как чудо, за плечом холма, и тихонько полем, где тропинки нет, проберется в душу небывалый свет.

1929

160. Sleep Blissfully, Sleep. Alexander Blok [103]

Sleep blissfully, sleep, oh ye guests that have come from afar, forget that it's growing more dark in the cage where we are… That stars now are falling, and draw silver threads as they pass, and golden and shimmering wine serpents dance in the glass. When all these threads join and a net has been made that will shine — infinity has been created by snakes in the wine, — this needless old cage will be lifted and whirled and thrown in some blue eternity, bottomless chasm unknown.

103

Translation of «Усните блаженно, заморские гости, усните» (1908).

1929

161. «Я с неба яркую звезду…»

Я с неба яркую звезду рукою смелой украду. О, разве это мир заметит? Одна звезда так мало светит, темней не может быть ему, а я звезду свою возьму и в сердце на конце кинжала воткну, чтоб вечно освещала все уголки, где мысль живет. та мысль, что жизнь мою прядет, все чувства в сердца клетке тесной осколком мудрости небесной.

1921

СТИХОТВОРЕНИЯ II (Шанхай, 1936)

162. «Дуют, дуют белые метели…»

Дуют, дуют белые метели, заметают след твоей судьбы. Поднялись высоко за неделю белые, тяжелые гробы! Мертвому тревожный сон не снится, мне — живой — мятель сковала грудь. Здесь еще недавно пели птицы, зеленел и золотился путь. Что же помнить солнечные дали в той стране, где вечный май блестит, где в оправе розовых азалий голубое озеро лежит?

163. «Не смотри на меня, не смотри!..»

Не смотри на меня, не смотри! Я идти по земле не умею далеко позади фонаря городской и знакомой аллеи. Зимней вьюгой я сбилась с пути — злая, темная выдалась вьюга — мне теперь никогда не найти ни дороги, ни дома, ни друга! Отчего в непогодную ночь ты, сказавший великое слово, не сумел прибежать и помочь, довести до надежного крова?

164. «Прости, что я еще не верю…»

Прости, что я еще не верю и песни не хвалю твоей — твои глаза пустынней прерий, росы вечерней холодней! Я даже рук твоих не трону. О, я с тобой — совсем одна… За гранью синего каньона невидящая глубина…

165. «На севере стоят большие скалы…»