200. VI. «Глубокой ночью мне приснились сны…» [120]
Глубокой ночью мне приснились сны…Кончался день тропический и длинныйнад городом, где белые слоныносили золотые балдахины.В толпе людей, крикливых и чужих,я шла одна, беднее всех одета.Под синим небом жаркий ветер стих,и я ждала… какого-то ответа.И вдруг толпу прорезал странный свет,упавший от сияющего взгляда,и стало ясно: «вот тебе ответ,ты больше ничему не будешь рада.Зеленый взгляд, берилловая нить,в твоей судьбе пронижет дни и ночи,и ты поймешь, что нечего просить,и лучшего блаженства не захочешь!»О, будь благословенна власть Будды,которая земным
его послала!
120
Dedicated to К.М. in the manuscript, where the third and fourth lines of the fourth stanza road «и больше будет нечего просить, / и лучшего ты счастья не захочешь!» Poems 198 and 304 are also dedicated to him.
201. VII. «Художник написал с меня портрет…»
Художник написал с меня портрети своему искусству придал весу,и мне свои стихи дарил поэт,и для меня артист поставил пьесу.И уходя на край чужой земли(теперь жалею — focolare spento!),блистательные рыцари пришли,Но ты, но ты, мой милый, не был щедр:я бросила к твоим ногам корону. —ты на меня взглянул, как гордый кедрна бедную лесную анемону.И потому, — вот горести предел,как будто без нее печали мало, —ты даже никогда не посмотрелна те стихи, что я тебе писала!
202. «О жизни призрачной моей…»
О жизни призрачной моей,о жизни странной и крылатой,в глубокой тьме твоих ночейтебе приснился сон когда-то.С тех пор тебе забрезжил светвеликого очарованья,и прежней веры больше нетв мои обиды и страданья.Обманут солнечной мечтой,что ж, ты идешь своей дорогой,но ты не видишь слез простой,земной души моей убогой.
203. «Уйди в дремучий лес, ложись…»
Уйди в дремучий лес, ложисьна мох зеленый, под сосною, —там встанет ночь совсем иною,когда звездой зажжется высь.Пусть ты — отшельник и бродяга,не помнишь своего жилья,—зато ты слышишь у овраганочные трели соловья.Что ж, если на тебя укажут.«Вот нищий, что от нас ушел»,они, — не видевшие даже,как в полночь папоротник цвел!
204. «Блестят коричневые лики…»
Блестят коричневые лики,им много свечек зажжено.Приду к тебе Постом Великими постучусь в твое окно.Коснусь твоей двери кленовой,—легко ли гордость принести?«Прости неласковое слово,глаза недобрые прости!»Такая вышла, видно, злая,упрямая моя мечта.Но видишь, как свеча пылаетсияньем тайного поста?
205. «В далекий путь уехал воин…»
В далекий путь уехал воин —уже назад не повернет;он беззаботен, он спокоен,он песню весело пост.А позади, в тени часовенрука лампаду подняла:и путь далек, и час неровен —«Спаси его, Господь, от зла!»
206. «Мы недоброй сказке не поверим…»
Мы недоброй сказке не поверим,старую прогоним прочь Ягу.Подойди! Высок и весел терем,я тебе навстречу прибегу.Пусть узнает мир, как мы богаты,как нестрашно нам и как светло:видишь, крылья красного закатабросили огонь в мое стекло!
Беленькое платьице,белая кровать,больше никогда тебямне не целовать.Белый венчик матовый,белая свеча,белы губы сжатыенавсегда молчат.Плачет
сердце, есть о ком,—помер человек…Падай мелким крестиком,мертвый белый снег…
Чем выше и блистательней полет,тем человек больнее упадет,и чем великолепней свет сиял,тем жальче тот, кто в темноту попал.Дай, Боже, ровный путь и тихий свет, —спокойнее житья для сердца нет!
121
It was later included in the collection Golubaia trava, p. 17 under the title «Плач.»
122
The manuscript has a notation «31 августа ночью, у В. на даче».
209. «Я сделана из песен и огня…»
Я сделана из песен и огня,но ты не знаешь, не поймешь меня.В моих стихах старинный отражентебе — увы! не видевшийся сон,и музыку любимую своюя в голосе твоем не узнаю.Вот отчего тот путь, где прохожу,я никогда тебе не укажу.
In one of the copies of the collection Mary Vezey added a handwritten dedication: «B.B.» See note on poem 54.
По небу тучи серые ползут,садится солнце, день осенний тает.Ах, если грустно делается тут,об этом никогда никто не знает,никто не взглянет и не подойдет,никто улыбкой ласковой не встретити нежным именем не назовет,как раньше, как когда мы были дети.Все как-то иначе, совсем не так,как начиналось. Только небо то же,и так же пахнет вечером табакв саду, немножечко на наш похожем.Пусть улетают в край, где вечный зной,куда-нибудь на Яву или в Ниццу,расставшиеся с северной странойеще во что-то верящие птицы.Но звезды опадают, как мечты,которым стало в небе не под силу,которые упали с высотыв свою земную жалкую могилу,и сердце человеческое вдругтак горько знает, что оно устало,что солнца нет, что замкнут вечный круги что звезда — последняя — упала.
211. «Нелепы в жизни перемены…»
Нелепы в жизни перемены…Друзей уносят поезда,и прочь уходят морем пленнымбольшие серые суда.И города сейчас не те же,в которых раньше я жила,и ночью сны бывают реже,и неба синь не так светла.Лишь сердце перемен не знает:оно растет, уходит вдаль.но в глубине своей ласкаетвсе ту же радость и печаль,и самых ранних лейт-мотивовне изменят в его струнепаденья в пропасти с обрывови взлеты снизу — к вышине.
212. «Я не Мария больше: только Марфа…»
Я не Мария больше: только Марфа.Свои мечты я продала за труд.Покрыта пылью золотая арфа,ослабленные струны не поют.Способно и к труду привыкнуть тело,и может сердце, кажется, забытьо том, как раньше бредило и пелои не умело по-земному жить.Но только иногда далеким звукомдавнишний сон напомнит о себе;о, иногда — нет равных этим мукамв железной человеческой судьбе, —и сердце опустевшее, земное,познавшее работу и покой,мучительно забьется и заноети до краев наполнится тоской.и долго будет рваться к тем планетам,которые оставило давно, —не зная, что отвергнутого светаему уже увидеть не дано.