Аколит в крови по локоть

И пары мгновений не прошло, как в дверях возник молодой человек в монашеском одеянии.

— Звали, отец Калёный?

— Садись и пиши! — распорядился священник, а после обратился ко мне: — Повтори приметы, имена, детали случившегося.

Столь обстоятельный подход к делу меня изрядно порадовал, но святые отцы — это не фургонщики, так что на сей раз я решил поинтересоваться расценками заранее:

— И дорого мне это встанет?

Хозяин кабинета фыркнул.

— Ну тебя же Шалый привёл, значит — не бедствуешь! Не бойся, лишнего не возьмём!

Я не поверил, но уходить было попросту глупо, так что повернулся к уставившемуся на меня монаху и сказал:

— Первое: девица лет шестнадцати-семнадцати…

Тот принялся макать перо в чернильницу и скрипеть им по бумаге, но и отец Калёный от дела не самоустранился и время от времени задавал наводящие вопросы. В итоге брат Резкий накропал аж два листа — правда, физиономия у него при этом сделалась кислее некуда.

— Так себе вводные! — прямо заявил он, стоило только мне умолкнуть. — Это всё равно что иголку в стоге сена искать! Пустая трата времени и… денег.

— Ленив ты безмерно, — вздохнул тучный священник. — Это не такое уж плохое свойство, но только не когда человек ленится думать! Нешто юная рыжеволосая красотка, имеющая проблемы с законом, а вдобавок к этому ещё и приезжая, могла внимания пауков избежать? Этих-то похотливых распутников? Оставь монастырские приюты на будущее, поговори для начала с людьми на земле. И на тот рынок тоже сходи. Глядишь, припомнит кто, из какого ордена монахини были. А нет — не беда, хоть жирок растрясёшь, а то скоро толще меня станешь!

Брат Резкий был худ как щепка и насмешке не обиделся, а вот упрёк в нежелании думать его несказанно уязвил.

— Рыжая, рыжая красотка… — забормотал он и кивнул, будто бы соглашаясь с какими-то своими мыслями. — Ну точно! Где-то год назад я с одним деятелем из управы разговорился, которому по долгу службы в приюты бродяжек отвозить положено, так он мне все уши прожужжал, какую рыжую красотку в одном из них заприметил! Потом и от других о той зеленоглазой и рыжеволосой девахе слышать доводилось. Она мелюзгу опекает, старшая у них там. Червоной кличут.

Это было похоже на Рыжулю, но я покачал головой.

— Приют — нет, сразу мимо. У тех ни у кого дара не было.

Брат Резкий отмахнулся.

— Да это не школьный приют был и не монастырский! Просто сельская сиротская община.

Дородный священник озадаченно хмыкнул.

— Это какая же?

— Которая близ деревеньки Ежовичи к северо-западу от города.

Священник развёл руками.

— Не наша епархия, — заявил он мне. — Реестр подопечных мы у них истребовать не сможем.

— Как не ваша? — поразился я. — Если деревня неподалёку от Южноморска?

— Это земли дома Синей птицы, — пояснил хозяин кабинета.

Брат Резкий не удержался и фыркнул.

— Тоже мне дом! Два с половиной тайнознатца в семье осталось, а всё туда же!

— И вместе с тем, — хмуро глянул на него в ответ священник, — они пользуются всеми вольностями, установленными для дворянских домов! Увы, брат Серый, если соберёшься наведаться к ним, действовать там придётся на свой риск и страх. Тот приют не только перед нами, но и перед управой не отчитывается.

— Да и от реестра толку не будет! — фыркнул монах. — Не клички же в них записывают, новые имена с потолка дают!

Я задумался.

— А с какой стати монахиням забирать бродяжек с улицы и отправлять их в чужой приют?

— Воистину, нет предела чадолюбию наших сестёр! — с какой-то непонятной интонацией произнёс отец Калёный и сложил руки на пухлом брюхе. — Но что малолетних бродяжек постоянно в сельские общины вывозят — это факт. Им в Южноморске как мёдом намазано, со всего течения Чёрной к нам собираются.

— Ладно! — решил я. — Проверю!

— Вот и чудесно! — заулыбался брат Резкий. — Я тогда людей расспрашивать повременю. — Он уставился на священника. — Ну а что?

— Повремени, — разрешил хозяин кабинета и уточнил у меня: — Спешки ведь никакой нет?

— Да какая тут может быть спешка? Полтора года прошло! — вздохнул я, поднимаясь со стула. — Но если с Ежовичами промашка выйдет, я бы всё же приюты проверил. Не так уж и много женских монастырей в округе Соловьиного моста должно быть!

— Монастырей, может, и немного, а мороки будет хоть отбавляй! — буркнул брат Резкий. — Нельзя же так просто к ним заявиться! Хоть какие-то основания нужны!

Отец Калёный погрозил ему толстым пальцем, и я воспользовался моментом, чтобы откланяться.

— Иди, сын мой! — разрешил священник, не став требовать плату за впустую потраченное время.

Явно не хуже моего понимал, что брат Резкий всего лишь воспользовался поводом, чтобы отсрочить муторную проверку монастырских приютов. Вот вернусь ни с чем из Ежовичей, и пойдёт серьёзный разговор. И никуда уже тогда лодырь не денется, начнёт таскать для толстяка каштаны из огня.

На выходе я потолковал с клерком и выяснил, что дилижансы до Ежовичей не ходят, а топать туда через поля от ближайшей остановки самое меньшее полтора часа в одну сторону. И до Дикого поля путь тоже оказался не близкий.

Ну да — мелькнула идея для начала наведаться именно туда, но в итоге решил не пороть горячку и сперва по совету брата Резкого навестить сиротскую общину, поглядеть на тамошнюю Червону. Всё же в Гнилом доме Рыжуля вечно с мелкими возилась, хотя никто ей этого не поручал. А ну как сумела новую семью обрести? Сомнительно, конечно, но вдруг?

В общем, обмозговал всё хорошенько и решил отложить вылазку за город на завтра. А то мало того, что вымотался до крайности, так ещё и день за середину перевалил, точно впотьмах возвращаться придётся. Десять вёрст пешком туда и столько же обратно, ещё и на расспросы какое-то время уйдёт. Ну его. А завтра, если пустышку вытяну, на обратном пути на Дикое поле заверну. Приличная экономия времени выйдет.

Вернувшись в «Небесную жемчужину», я разулся и завалился на кровать, но спать не хотелось, поэтому перебрался за стол. Передвинул к себе пачку писчей бумаги, откинул крышку медной чернильницы, макнул в неё стальное перо и взялся записывать порядок приказов в своём новом аркане. Сразу сообразил, что получается полнейшая ерунда, смял листок и выкинул его в корзину для бумаг.