Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

для решительного шага в новое, в неведомое должен был

использовать момент усталости, момент, открывший шлю­

зы подсознательным силам.

Критики меня смешат: через шестнадцать лет после

смерти Блока, через тридцать с лишним лет после первого

десятилетия деятельности, конечно — возьми его книжки,

ч и т а й , — и если ты не вовсе дурак, поймешь из пятого в

десятое, о чем они, какой ход мысли от одного этапа к

другому, к настроениям и идеологии каких социальных

или литературных группировок можно эти мысли отнести.

Критик и думает, рассказав эти свои наблюдения, что

он что-то сообщит или узнает о творчестве Блока. Как

бы не так! Уж очень это простенько, товарищ критик, уж

очень «гимназист VIII класса»! А получается так про­

стенько потому, что вы берете уже законченное; говоря

о начале, вы уже знаете, каков будет конец. Теперь уже

ведомо и школьнику, что «Двенадцать» венчает творче­

ский и жизненный путь Блока. Но когда Блок писал пер­

вое свое стихотворение, ему неведомо было и второе,

а то, что впереди...

А вы попробуйте перенестись в конец девяностых го­

дов, когда Блок уже писал «Стихи о Прекрасной Даме»,

конечно и не подозревая, что он что-либо подобное пишет.

Ловит слухом и записывает то, что поется около него, в

нем ли — он не знает. Попробуйте перенестись во время

до «Мира искусства» и его выставок, до романов Мереж­

ковского, до распространения широкого знакомства с

французскими символистами, даже до первого приезда

Художественного театра 51. Помню чудный образчик

«уровня» — концерт на Высших курсах уже в 1900 году:

179

с одной стороны, старый, седой, бородатый поэт Поздня­

ков читает, простирая руку под Полонского, «Вперед без

страха и сомненья... 52, с другой — Потоцкая жеманно вы­

жимает сдобным голоском что-то Чюминой: «...птичка

мертвая лежала» 53.

Пусть семья Блока тонко литературна, пусть Фет,

Верлен и Бодлер знакомы с детства, все же, чтобы на­

писать любое стихотворение «Ante Lucem» — какой про­

рыв, какая неожиданность и ритма, и звуковой инстру­

ментовки, не говоря об абсолютной непонятности в то

время и хода мыслей, и строя чувств.

Помню ясно, как резнули своей неожиданностью пер­

вые стихи, которые показал мне Блок в 1901 году. А я

была еще к новому подготовлена, во мне самой назрева­

ло это новое — совершенно в других слоях души, чем по­

казные, парадные. Может быть, именно благодаря тому,

что я пережила этот процесс рождения нового, мне ясно,

где и как искать его корни «в творчестве» у великих.

С показной стороны я была — член моей культурной

семьи со всеми ее широкими интересами в науке и искус­

стве. Передвижные выставки, «Русская мысль» и «Север­

ный вестник», очень много серьезной музыки дома, все

спектакли иностранных гастролеров и трагических акт­

рис. Но вот (откуда?) отношение мое к искусству обост­

рилось, разрослось совсем по-другому, чем это было

среди моих.

Это и была основа всего идущего нового — особое вос­

приятие искусства, отдавание ему без остатка святого

святых души. Черпать в нем свои коренные жизненные

силы и ничему так не верить, как тому, что пропоет тебе

стих или скажет музыка, что просияет тебе с полот­

на картины, в штрихе рисунка. С Врубеля у меня и на­

чалось. Было мне тогда лет четырнадцать — пятнадцать.

Дома всегда покупали новые книги. Купили и иллюстри­

рованного Лермонтова в издании Кнебеля. 54 Врубелевские

рисунки к «Демону» меня пронзили. Но они-то как раз

и служили главным аттракционом, когда моя просвещен­

ная мама показывала не менее культурным своим прия­

тельницам эти новые иллюстрации к Лермонтову. Смеху

и тупым шуткам, которые неизменно, неуклонно порож­

дало всякое проявление нового, конца не было. Мне было

больно (по-новому!). Я не могла допустить продолжения

этих надругательств, унесла Лермонтова и спрятала себе

под тюфяк; как ни искали, так и не нашли. Так же по-

180

трясла душу и взгромоздила в ней целые новые миры

Шестая симфония Чайковского в исполнении Никиша.

Все восхищались «прекрасным исполнением», я могла

только, стиснув зубы, молчать.

Я знаю, что понять меня современному читателю

трудно, т. е. трудно представить себе, что это романти­

чески звучащее «высокое» восприятие искусства, сейчас

порядочно-таки старомодное, в свое время было передо­

вым двигателем искусства, и двигателем большой мощ­

ности. Не только осознать умом, но и ощущать всеми

жизненными силами, что самое полное, самое ощутимое

познание основ мироздания несет и с к у с с т в о , — вот форму­

ла, упуская из виду которую трудно разобраться не толь­

ко в творчестве Блока, но и многих его современников.

Одно дело — писать стихотворение на обдуманную

тему, подыскивая ей талантливо нужную ф о р м у , — кри­

тики, по-видимому, полагают, что этим занимался Блок.

Другое — вслушиваться в запевающий (в душе или из­

вне — этого Блок никогда не знал) отголосок, отзвук

мира, в певучей своей стихии открывающегося поэту.

Ведь, в конце концов, чем-то поэт отличается от нас

с вами, товарищ критик? И отличается он от самого лов­

кого, самого виртуозного стихослагателя?