Андрей Кончаловский. Никто не знает...

принуждала играть по ее правилам.

Андропов же и не помышлял жертвовать карьерой аппаратчика.

В то же время у Андропова были далеко идущие амбициозные планы — стать первым

лицом государства. И он понимал, что в настоящих условиях без технологического

раскрепощения экономики нельзя выиграть соревнования с Западом, нельзя развить и укрепить

не столько демократию, сколько военно-промышленный комплекс, главную опору в этом

«соревновании». Такого рода реформы были невозможны без отделения сталинского

партийного аппарата от его властного влияния на все сферы жизни в стране. Возможность

сделать серьезные шаги в этом направлении Ю.В. Андропов получает, когда Л. Брежнев ставит

его во главе КГБ СССР.

Фильм показывает, в какую сеть бюрократических интриг попадал Андропов, если он и на

самом деле всерьез думал о реформировании аппарата. Бюрократические «игры» не могли не

обессиливать человека как физически, так и психически, притупляя и нравственное чувство. Не

зря же сквозным образом картины, возникшим впервые как раз в описанной точке сюжета,

становится неверный подвесной мост, по которому, инстинктивно хватаясь за канаты, пытается

двигаться аппаратчик Андропов.

Основательно встроенный в систему, Андропов не мог не быть ее охранительным

инструментом.

«Представим себе, — говорит Ведущий, — Андропова-человека. Сейчас даже трудно себе

вообразить лицемерие и жестокость эпохи, в которую он жил. Он Председатель КГБ, его

функция — защита государства, подавление антигосударственной деятельности. Вообразим, что

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

180

он встает на заседании Политбюро и говорит: «Давайте не будем давить диссидентов, давайте

дадим всем свободу…» Думаю, что через короткое время он оказался где-нибудь в Карелии,

откуда начинал, на должности инструктора райкома. И это в лучшем случае… А это значило

навсегда расстаться с амбициями, угробить реформы в Венгрии… Андропов должен был делать

то, что требовала власть. Иначе бы она его выкинула. И это тоже бремя власти…»

В начале 1980-х Ю.В. Андропов наконец получает возможность осуществить свои

реформаторские планы. Он занимает место Генерального секретаря. Но горькая ирония

исторической ситуации в том, что он уже не в состоянии воспользоваться этими

возможностями, смертельно пораженный болезнью почек. Карьерная борьба и борьба за власть

источила силы.

Если видеть в Андропове человека, глубоко обеспокоенного идеями реформ и ждущего

только момента, когда у него будут развязаны руки в должности главного лица в стране, то

драма его — а я именно так понимаю нравственную коллизию картины — состоит в

простодушном, как ни странно для опытного аппаратчика, «возвышающем» самообмане. Ибо

проведение каких бы то ни было реформ внутри партийно-государственной системы Страны

Советов было попросту невозможно, как показала история, без разрушения самой системы.

Приходишь к мысли о фатальной невозможности проводить какие бы то ни было

позитивные реформы не только из-за чудовищной неповоротливости

партийно-правительственного аппарата, а в силу духовно-нравственной, культурной

малоподвижности страны в целом, ее народа. К этим мыслям подталкивает и сам фильм, и

более поздние публичные выступления автора картины, который в 2000-х годах то и дело

возвращается к феномену ментальности нашего соотечественника.

В качестве примера можно вспомнить одно из представительных обсуждений проблем

модернизации в стране, где прозвучало и выступление Кончаловского, объявленное речью

«русского барина о невежестве русского народа». Между тем Кончаловский рекомендовал не

сбрасывать со счетов при обсуждении подобных вопросов «систему ценностей русского

человека». «Никакая модернизация Петра I не изменила ментальности русского мужика, —

сказал он в частности. — Она осталась та же и сейчас… Есть нации, которые легко идут на

изменения, и нации, которые им сопротивляются. Без гражданского общества какая может быть

модернизация? Кущевская по всей стране. Средневековье».

А ранее Кончаловский писал о том же в нашумевшей статье «Страна братков». Вот

показательные строки фрагмента в ее начале: «…в РОССИИ НЕТ ГРАЖДАН, А ЗНАЧИТ, НЕТ

ГОСУДАРСТВА. Вернее, государство есть, но оно само по себе — оно не может опереться на

своих граждан в решении каких-либо вопросов, касающихся строительства более совершенного

общества. Вот где можно увидеть драму Высшей Власти!»

Существенно, как в контексте этих представлений Кончаловский видит место

государственных лидеров, пришедших к власти на рубеже нулевых. «Да какая разница: Путин,

не Путин… У России свой генокод, к которому Путин не имеет никакого отношения. Это страна

XVI века — такой была, такой осталась. При нас было другое, это называлось советской

властью, хотя было по сути инквизицией… Советская власть прижала зверя раскаленной

решеткой. И никому не объяснишь, что при всех ее издержках и кошмарах она была все-таки

рывком вперед, в будущее, ко времени, когда зверь дикости и эгоизма будет загнан на место.

Сейчас он вырвался и ликует. Никакого атеизма при советской власти не было — это было то же

православие с той же нетерпимостью к инакомыслию и призывом «верить, а не размышлять»,

только поставленное с ног на голову…»

Вот квинтэссенция того, что формировалось в сознании Кончаловского в истекшие

десятилетия его жизни за рубежом и на родине. Он хорошо понимает, что «вышли мы все из

народа», из того самого народа, чей крестьянский менталитет не поддается либеральным