Ангел от Кутюр

– Можем ехать, – сказал он, подхватывая её сумку. – Ты отдохнула? Хочешь посмотреть город?

– Отсюда и так всё видно, – вяло пожала плечами Настя.

– Взбодрись, – засмеялся Жан-Пьер. – Оглянись, тебя приветствует Ницца!

– Хочу солнца и купаться.

– Всё будет завтра, милая, наберись терпения.

Настя послушно пошла за Жан-Пьером к белому автомобилю с откидным верхом.

Из-за низких облаков казалось, что вечер наползал быстрее обычного. Город, окутанный тусклой синевой, источал сонливое спокойствие. Кое-где уже зажглись фонари, но изогнувшаяся возле моря набережная ещё не светилась огнями.

– Сейчас покажу тебе маленький кусочек твоей родины, – сказал де Бельмонт.

– Здесь?

Автомобиль выехал на Английскую набережную. С моря дул прохладный воздух, и Настя с наслаждением подставила лицо ветру. Перед отелем «Негреско» де Бельмонт повернул налево, и вскоре они остановились. После быстрой езды и шума машин на улице здесь всё было окутано тишиной. Впереди виднелись зелёные купола с крестами. Обрамлённые пышной зеленью стоявших вокруг пальм, купола смотрелись странно, почти неуместно.

– Что это? – удивилась Настя.

– Русская церковь.

Жан-Пьер вышел из машины и сделал несколько шагов в сторону храма. Настя продолжала сидеть в машине.

– Не пойдёшь? – удивился де Бельмонт и пошёл обратно.

Настя смотрела на купола и думала о чём-то. Из садика доносилась русская речь.

– Русские гости приходят сюда, – Жан-Пьер внимательно следил за выражением её глаз. Ему очень хотелось знать, какие мысли бродили в её красивой головке.

– Не пойду, – ответила наконец девушка.

– Что так?

– Не люблю. Церковь пугает меня.

– Чем же? Там спокойно и тихо.

– В этом садике спокойнее, – указала она глазами на деревья.

Из её сумки раздался громкий телефонный звонок. Настя торопливо расстегнула замочек и начала искать завалившийся на самое дно мобильник. Вытащив его, она раздражённо отключила телефон.

– Нельзя ходить в церковь просто так, – сказала она, заметив взгляд де Бельмонта.

– То есть?

– Должна быть серьёзная причина, чтобы переступить её порог. Какая-то важная просьба… Не знаю… Уедем отсюда.

Де Бельмонт завёл машину, плавно развернулся, и они неторопливо покатили вниз к набережной.

– Ты голодна? Поужинаем здесь или подождём до Канн?

– До Канн.

Настя с удовольствием вдыхала морской воздух и разглядывала знаменитую набережную, теперь уже залитую светом включавшихся один за другим фонарей и заполненную гулявшими курортниками.

– Вечером здесь всегда толпы, – сказал де Бельмонт. – Зато утром никого нет.

– Почему никто не купается. Холодно?

– Вечером никогда не купаются. Вдобавок сейчас прохладно.

Ночная подсветка делала улицу сказочно красивой. Сияли вывески дорогих отелей, шумно качались густые ветви пальм, громко накатывали волны, взлетали самолёты…

– Хорошо, – прошептала Настя, и Жан-Пьер улыбнулся, увидев, что её усталость отступила.

В дороге она задремала и проснулась только в Каннах. Регистрация в отеле заняла считанные минуты, и Настя потянула Жан-Пьера за руку.

– Теперь на пляж.

– Уже темно.

– Ну и что?

– Здесь не принято.

– Но ведь не запрещено? – возразила она. – Тогда я окунусь. Хочу в волны.

Она достала из сумки купальник, скрылась в ванной и вышла оттуда через пару минут.

– Идём же! – громко приказала она, и де Бельмонт не посмел отказать. Ему казалось, что он никогда не посмеет отказать этой девушке, пусть даже её желания будут противоречить здравому смыслу. Настя в ту минуту была воплощением счастья, никто не мог сказать ей «нет».

Она бросилась в море, не проверяя, насколько холодна вода, и Жан-Пьер присел на песок, втягивая носом морской воздух и любуясь мелькавшим в сумраке девичьей фигуркой. Настя ныряла с головой, появлялась, махала ему рукой, широко улыбалась.

– Не холодно?

– Бодрит…

Далеко в море мчался катер, весёлые пассажиры размахивали бенгальскими огнями. С набережной доносилась музыка, играл джазовый оркестр. Свет фонарей и вывесок колыхался в подвижной воде.

Когда Настя вышла, Жан-Пьер протянул полотенце, но девушка тряхнула головой в ответ. Брызги разлетелись вокруг, осыпали де Бельмонта, намочили его рубашку. Жан-Пьер невольно вздрогнул.

– Если бы ты знал, как мне хорошо, – пропела Настя и бросилась ему на грудь.

Её мокрое тело прижалось к нему. Он ощутил её набухшие соски.

– Добро пожаловать на Лазурный берег.

– Теперь я готова ужинать, – бодро отозвалась она.

– Теперь мне надо переодеться в сухое, – сказал де Бельмонт.

***

Меньше всего Жан-Пьера интересовала в Каннах знаменитая красная дорожка, давно превратившаяся в подиум кинозвёзд, осаждаемая возбуждённой публикой и ненасытными журналистами. «Ковёр ковром», – презрительно сказал де Бельмонт. Вовсю щёлкали затворы фотоаппаратов, визжали истерично девицы, мечтавшие об автографах знаменитых актёров, режиссёры отвечали на приветствия наработанными широкими улыбками. Это была шумная площадка для проявления тщеславия. Меньше всего Жан-Пьеру хотелось попасть под прилипчивое око прессы, опасаясь, что от шумных сплетен придётся потом долго отбиваться. Хотя Настя, судя по её взглядам, была вовсе не прочь попозировать.

Фильм Павла Логинова «Отшельник» имел шумный успех. Зрители устроили продолжительную овацию, а журналисты атаковали русского режиссёра после показа, не давая ему пройти.

– Позже, господа, пожалуйста, давайте поговорим позже. Будет пресс-конференция, – вежливо улыбался Логинов, проталкиваясь сквозь плотную толпу, но журналисты горели нетерпением и забрасывали вопросами.

– Месье Логинов, объясните… Господин Логинов, ответьте… Павел, скажите… Почему затворничество? Почему вдруг тема отшельничества?

Де Бельмонта удивил не столько сюжет (успешный бизнесмен бросает всё и, не объясняя никому ничего, уходит в отшельники, скрывшись от мира), сколько художественное решение картины. Логинов умел наполнить киноэкран живыми чувствами и передавать их зрителю. Запомнилась сцена, где главный герой сидит на просёлочной дороге под дождём, подставив холодным струям лицо и раскинув руки в стороны. Это было снято так, будто дождь тянулся к человеку и, отвечая на его внутренний призыв о помощи, совершал акт религиозного омовения. Дождь казался живым, одушевлённым.