Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Дарья Александровна на четверк соловопгихъ, какъ и распорядился Ордынцевъ, выхала посл чая и въ самый жаръ, тогда, когда мужики съ косами укладывались на отдыхъ, а ярко пестрыя бабы на сухомъ жару съ пснями ходили рядами, загребая валы, подъзжала къ Полунину. У поворота въ аллею съ старой скотопрогонной большой дороги кучеръ остановилъ запотвшую четверню и кликнулъ мужика изъ кучки, лежавшаго подъ оглоблями телги. Слпни облпили лошадей, лошади били ногами, и стало еще жарче. Втерокъ, который былъ на зд, затихъ. Одинъ старикъ отбивалъ косу; металическій звонъ отбоя равномрно раздавался въ тишин посл звука колесъ. Безъ шапки, курчавый сдой старикъ съ темной отъ пота горбатой спиной босикомъ подошелъ къ коляск, не выпуская изъ рукъ косу [1643] .

1643

На полях написано: [1] Долли подъхала къ Удашевымъ. Они верхомъ, все блеститъ и красавцы. [2] Не отдавать визита. [3] Маркевичъ.

[4] Маркевичъ гость. Его ругаютъ, а держутъ.

— Въ Полунино? На барскій дворъ? Прямо по пришпекту, — сказалъ онъ. — Да вамъ кого?

— Барина, голубчикъ, — сказала Дарья Александровна, — и барыню. Дома они?

— Барыню то молодую? — сказалъ мужикъ. — Дома нтъ, матушка, сейчасъ верхомъ прохали. Значитъ, разгуляться прохали, а то дома. А вы, видать, не бывали еще у нашего то, — сказалъ мужикъ, видимо желая поговорить.

— Нтъ, не была.

— Ну такъ поглядите, глазъ не отведешь. Ужъ какъ убралъ баринъ то — бда. Лучше царскаго дворца. Страсть.

— Вотъ какъ.

— А вы чьи будете?

— Изъ Волхова, — сказалъ кучеръ, влзая на козлы.

— Михаилъ Николаича, знаемъ. Баринъ хорошій. Что, работы нтъ ли насчетъ покосу?

Молодой здоровый, огромнаго роста парень подошелъ тоже.

— Не знаю, голубчикъ. Ну, прощай.

— Съ Богомъ, — сказалъ мужикъ.

Но только что они тронулись въ аллею, онъ закричалъ ему, махая рукой:

— Постоооой! — Кучеръ остановился. — Самъ детъ. Вонъ они втроемъ. Вишь, заваливаютъ, — говорилъ мужикъ, указывая на 3-хъ верховыхъ, скакавшихъ по дорог.

Это были Удашевъ, Анна и конюхъ. Видне всхъ была Анна въ разввающейся черной амазонк и вишневомъ вуал. Сіяющее красивое лицо ея и глаза еще издалека блестли. Она сидла, низко перевалившись на право, прекрасная, потолствшая. Но тонкая талія ея не отдлялась отъ сдла на быстромъ галоп золотистой гндой кобылы, отбивавшей темпъ галопа по сухой муравк дороги. Подъ Удашевымъ была кровная темно гндая лошадь. И онъ съ скрытыми усиліями держалъ ее на тугомъ трензел, чтобы ровняться съ дамой. Щегольство, нарядность, чистота новизны на ихъ платьяхъ, сдлахъ, лошадяхъ ихъ обоихъ, мастерство здить пріятно поразили Долли, но еще пріятне поразило ея выраженіе на ихъ лицахъ такой большой радости при вид ея, какая не соотвтствовала событію. Они оба обрадовались, какъ обрадуются, увидавъ посл годовъ изгнанія земляковъ на чужой сторон. [1644] Анна, блая, румяная, пополнвшая съ тхъ поръ, какъ Долли не видала, просіяла счастливой улыбкой, узнавъ Долли, взглянула на Удашева, какъ бы подтверждая ему что то радостное этимъ взглядомъ, и, не дожидаясь помощи, соскочила съ лошади и бросилась къ Долли въ коляску обнимать ее.

1644

Поперек полей написано: «Вотъ, говорятъ, дурная женщина. Только бы посмотрли на ея доброту, прелесть».

— Вотъ радость, Алексй! вотъ радость. Дайте мн разцловать васъ. Какъ вы похудли, вотъ радость.

Удашевъ, снявъ срую высокую шляпу, и открывъ лысину, тоже улыбался улыбкой радости, которую онъ не могъ удержать.

— Такъ подемъ, вы устали и жарко.

Поцловавъ руку гостьи, онъ опять слъ на лошадь и рысью похалъ впередъ. Дв женщины, казалось, не могли нарадоваться на себя и длали вопросы, не успвая отвчать. Долли любовалась на своего друга. Она пополнла и похорошела еще: несмотря на то, что въ ней не было боле того выраженiя вызывающаго веселья, которое она видла въ ней тогда: выраженье это замнилъ тихій [1645] любовный свтъ.

1645

Зачеркнуто: дружескій

— Ну, я вамъ все покажу, вотъ это нашъ паркъ начинается. Алексй глупости длаетъ, тратится; но чтожъ длать. Вдь это не вредно, если есть средства. Вонъ оранжереи. А вотъ сейчасъ вы увидите домъ. Это еще ддовскій домъ, и онъ ничего не измнилъ въ немъ съ наружи.

— Очень хорошъ. Прелесть.

— Отчего вы такъ похудли?.. Но вы счастливы? посл того...

— Да, сколько могу счастлива дтьми. [1646] Тебя я не спрашиваю...

Анна вздохнула вмсто отвта.

1646

Зач.: Васъ

— Со мной что то волшебное случилось. Знаешь, сонъ вдругъ сдлается страшнымъ, и проснешься, такъ и я. Но, можетъ быть, и это сонъ.

— Ну, какъ я рада, что я тебя вижу и что ты счастлива.

— Да, но ты знаешь, Миши нтъ со мной...

— Я знаю.

— Ему уже 7 лтъ. 3-го дня было его рожденье. А вотъ и домъ. Алексй уже пріхалъ давно. Вотъ ведутъ его лошадь. Какая красавица, не правда ли? Я его заставляю здить, а то вс кавалеристы непремнно бросаютъ зду. Да, домъ огромный. Вотъ тутъ мы тебя помстимъ. Ты погостишь? На долго ли? Какъ до завтрашняго утра? Да это нельзя.

— Нельзя, я такъ общала, и дти.

— Ну, увидимъ.

Они вышли изъ коляски. [1647] Анна провела Долли въ ея комнату. Все — паркъ съ гротами — все свжо, вновь отдлано, все выкрашено, дорожки съ краснымъ щебнемъ, бархатные газоны, старикъ въ фартук, чистившій и показывавшій имъ партеры съ стеклянными глоб[усами] на стал[яхъ], два лакея въ блыхъ галстукахъ, выскочившіе встрчать, зала съ картинами, видъ гостиной съ тяжелыми штофными портьерами, ея комнаты — все съ иголочки (видно было, что никто еще не жилъ тутъ), горничная франтиха и все, все новое, все говорило о той некрасивой новой роскоши, свойственной одинаково быстро изъ ничего разбогатвшимъ людямъ, откупщикамъ, жидамъ, желзнодор[ожникамъ] и людямъ развратнымъ, вышедшимъ изъ условій честной жизни, такъ какъ источникъ этой некрасивой роскоши одинъ: желаніе наполнить пустоту жизни, пустоту, образовавшуюся или отъ неимнія общественной среды или отъ потери среды бывшаго общества. Анна пошла къ себ переодваться, а Долли, оставшись одна съ франтихой, съ огромнымъ шиньономъ и миндальными ногтями горничной среди мраморныхъ умывальниковъ, сильныхъ духовъ, все новыхъ, думала именно объ этомъ и не хотла врить тому, но невольно думала это, и нкоторыя движенія Анны [1648] вспоминались ей, и она съ отвращеніемъ отгоняла эту мысль, но мысль опять приходила. Еще она не кончила одваться, какъ Анна пришла къ ней и съ своей сдержанной энергіей движеній докончила ея туалетъ и повела ее сначала въ дтскую, гд была Англичанка въ букляхъ и опять таже новая роскошь. Въ дтской, въ этомъ дорогомъ единственномъ мір Дарьи Александровны, эта роскошь еще больне поразила ее. Ея дтская была чистая, но не элегантная, и она слишкомъ высоко цнила святыню дтской, чтобъ украшать ее. Украшенія казались ей святотатствомъ. Самъ ребенокъ, красавица двочка, акуратный крпышъ съ черными глазами и бровями, съ ямочками, красавица, подобной которой она не видывала, въ кружевахъ и лентахъ, понравилась ей очень, но не взяла ее за сердце. Изъ дтской они встртили Удашева утонченно учтиваго, съ которымъ посидли въ гостиной, прошли по дому, поиграли на биліард и только передъ обдомъ дв женщины, сидя въ саду, разговорились по душ. Разговоръ начался о жизни въ деревн. Дарья Александровна хвалила свою жизнь и говорила, что если бы мужъ былъ съ нею, она бы ничего не желала.

1647

Рядом поперек полей написано: [1] Дуняша горничная. «Здраствуйте, матушка». «Какъ мы къ вамъ прізжали». «А бунтъ большой былъ». [2] Маркевичъ задираетъ ноги въ англійскомъ плать. [3] Анна очень весела и занята устройствомъ. «Устроила, а чтоже будетъ? Зачмъ?»

1648

Зачеркнуто: ея нарядъ, запахъ

— Ты совсмъ, можетъ быть, счастлива теперь.

— Да, я и счастлива, — поспшно сказала Анна. — Я настолько пережила, что убдилась — намъ — женщинамъ отъ жизни можно имть только любовь. И если есть, больше ничего. [1649]

— A дти!

— Другой я не скажу. Что мн дти, и ты врно всхъ отдашь за мужа.

— О! нтъ.

— Мы гадки, — вдругъ неожиданно зло сказала Анна. — Какъ мы гадки. Въ насъ вложена эта любовь къ мущин; a вмст съ тмъ, если женщина хороша, эта любовь противна мн. Противна, противна.

1649

Рядом поперек полей написано: Споръ, что дороже — мужъ или дти.

«Да, но дти», хотла сказать Долли, но вспомнила, что мысль о дтяхъ, объ одномъ, у Анны Аркадьевны должна быть тяжела для нея, и она промолчала. Эту необходимость умалчивать о нкоторыхъ предметахъ она тутъ въ первый разъ почувствовала, но потомъ впродолженіи дня нсколько разъ замчала ее или, что еще хуже, замчала посл того, какъ уже сказала, что не надо было говорить. [1650]

— Одно, что меня безпокоитъ, — продолжала Анна, — это то, что онъ не уживется. Имъ нужна какая то дятельность. И все вздоръ.

1650

Рядом и ниже поперек полей написано: [1] Но и слово мужъ нельзя было сказать. Какой мужъ?

[2] Она поняла, что нельзя пріхать, потому что двушки-племянницы. Стало быть, имя ея неприлично.

[3] Удашевъ былъ въ Москв. О матери.

И опять въ ея глазахъ мелькнула мрачная тнь, которой она, видимо, сама боялась. Она поспшила заговорить о другомъ.

— Ну, что Кити? Не сердится на меня?

— Сердится? Нтъ, но ты знаешь, это не прощается.

— Да, но я не была виновата, и кто виноватъ, что такое виноватъ? Это была судьба. И ей лучше, говорятъ, онъ прекрасный человкъ.

— О, да.

Странный звукъ. Это былъ тамъ-тамъ. Они пошли обдать. За обдомъ опять были неловкiе мста въ разговор. Долли сказала, что она прідетъ другой разъ, но что не проситъ отдавать визита. На минуту замолчали, и Анна и Удашевъ переглянулись.