Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Ты всмъ пожертвовалъ для меня, а не можешь...

— Да нтъ, никогда...

— Нтъ, ты сказалъ это, а не можешь исполнить моей просьбы.

— Да если бы это было резонно. А то я не знаю, что будетъ посл, какое требованье? Вдь это не иметъ смысла. Ну что сдлаютъ два дня?

— Для тебя это ничего, теб очень весело. Но...

Она остановилась; ей показалось унизительнымъ говорить о томъ, какъ тяжелы были для нея эти одинокіе дни.

— Анна, я понимаю, какъ теб тяжело, но вдь это все кончится. Я даже ду къ maman объ этомъ. Если она напишетъ Алексю Александровичу, онъ сдлаетъ.

— Я не хочу этаго, вскрикнула Анна. — Ты не затмъ дешь. Отчего ты, хвастаясь своей прямотой, не говоришь правду?

— Я никогда не говорилъ неправды. И очень жаль, если ты не уважаешь человка, который... для котораго... своего мужа, — выговорилъ онъ.

— Уваженье выдумали для того, чтобы скрывать пустое мсто, гд должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честне это сказать.

Вронской вскочилъ съ мста съ энергическимъ отчаяннымъ жестомъ, и брови его мрачно сдвинулись.

— Нтъ, это становится невыносимо, — вскрикнулъ онъ и, стараясь успокоиться, выговорилъ медленно:

— Чего ты хочешь отъ меня?

— Чего я могу хотть? Я могу хотть только того, чтобы вы не покинули меня. Но я этаго не хочу, какъ вы думаете. Я хочу любви, и ея нтъ. Стало быть, все кончено.

Она направилась къ двери.

— Постой, пос...той, — сказалъ Вронской, не раздвигая мрачной складки бровей. — Въ чемъ дло? Я сказалъ, что отъздъ надо отложить на 3 дня, ты мн сказала, что я лгу и не честный человкъ.

— Да, и повторяю, что человкъ, который попрекаетъ мн, что онъ всмъ пожертвовалъ для меня, что это хуже, чмъ нечестный человкъ, это человкъ безъ сердца.

— Нтъ, есть границы терпнію, — вскрикнулъ онъ. — Ничего не понимаю, — и невольно отбросилъ руку, которую держалъ въ своей рук.

Она ушла къ себ, раздлась, легла и взяла книгу. Лицо ея было холодно и злобно, также, какъ было у нея на душ. «Онъ тяготится мною, онъ любитъ другую женщину», говорилъ въ душ ея голосъ, который она хотла не слышать. Она лежала и читала, и изрдка воспоминанія о немъ всплывали у нея въ душ. Вдругъ она почувствовала себя въ прошедшемъ, въ дом Каренина, въ Петербург, со всми подробностями минуты: также стояла свча, та же книга, та же кофточка съ шитымъ рукавомъ, т же [1734] подавляемыя мысли и одна, ясно выражаемая мысль: «зачмъ я не умерла», и другая страшная мысль. «Какая мысль?» спросила она себя. Да, это была страшная мысль, даже не мысль, a желаніе — желаніе, чтобы онъ, Алексй Александровичъ, умеръ. Какъ часто приходила ей тогда эта мысль и какъ желанная смерть эта уясняла все. Теперь ужъ этаго не нужно. «Мн не нужна смерть Алекся Александровича, теперь я несчастлива не отъ Алекся Александровича, а отъ него. Что же, ему умереть? Нтъ, [1735] его смерть сдлала бы меня еще боле несчастливой, если возможно. — Она положила книгу на колни и стала думать, снимая и надвая кольцо на тонкомъ бломъ пальц. — Такъ чья же смерть нужна теперь? Ничья», — вслухъ сказала она себ, несмотря на то, что въ душ все оставался вопросъ — чья смерть?

1734

Зачеркнуто: злыя

1735

Зач.: за что и зачмъ ему умирать?

И опять взяла книгу и стала читать и читать, понимая, что читала, несмотря на то, что въ душ, независимо отъ чтенія, происходила своя работа. Она читала, что невста его измнила ему и пришелъ къ ней. [1736] И тутъ вдругъ въ одно и тоже время въ душ Анны голосъ отвтилъ на вопросъ: чья смерть? И женихъ, и невста въ книг, и окно, у котораго она стояла, — все это изчезло и замнилось трескомъ и потомъ тишиной и темнотой. Свча догорла, затрещала и вдругъ потухла. Анна съ открытыми глазами лежала въ темнот и [1737] понимала, что ей отвтилъ внутренній голосъ. [1738]

1736

Зач.: Она вскочила и только что начала

1737

Зач.: съ ужасомъ

1738

Зач.: Онъ сказалъ: «твоя смерть».

«Да, и стыдъ и позоръ Алекся Александровича и Сережи, и мое несчастье, и его, его страданья, да, все спасается моей смертью. Мн умереть, моей свч потухнуть, [1739] да, тогда все бы было ясно. Всмъ бы было хорошо. [1740] Но умереть, потушить свчу свою. Она задрожала отъ физическаго ужаса смерти. — Нтъ, все, только жить, не умереть. Вдь я люблю его, вдь онъ любитъ меня. Это такъ, минутное». Слезы текли ей по щекамъ, губамъ и ше. [1741] Она быстро надла халатъ и пошла искать его. Онъ спалъ крпкимъ сномъ въ кабинет. Она поцловала его въ лобъ, не разбудивъ, — онъ только заворочался, почмокавъ губами, — и вернулась къ себ. «Нтъ, я безсмысленно раздражительна, — сказала она себ. — Этаго не будетъ больше. Завтра я примирюсь съ нимъ». И она заснула успокоенная и совершенно забывъ о томъ, что ее успокоило.

1739

Зач.: и вмсто постыдной, злой, дурной женщины я буду прекрасная и жалкая, жалкая». И она, не перемняя положенія, тихо и сладко рыдала, чувствуя, какъ

1740

Зач.: Да и ему, Вронскому, ему бы было хорошо. Онъ радъ будетъ этому. — Она вскочила, дрожа отъ гнва, и зажгла свчу. — Но чтоже, разв я ненавижу его? Я? Ненавижу? Я люблю, люблю его, какъ свою жизнь. Не больше, чмъ свою жизнь, но люблю, какъ свою жизнь, и онъ не знаетъ, не хочетъ этаго. — Но она стояла съ свчей въ рукахъ у постели. — Это ревность. Это дьяволъ. Сколько разъ это находило на меня. Можетъ быть, это вздоръ. Можетъ быть, онъ теперь одинъ и мучается такъ же, можетъ быть, больше меня». И она почувствовала

1741

Зач.: и она видла горе своихъ мужей надъ своей могилой и горе Вронскаго и слышала ихъ восторгъ и чувствовала <ихъ> его любовь. — Но гд онъ теперь

Вронскіе не ухали ни на 3-й день, ни посл Воскресенья. На другой день посл ихъ ссоры Анна не исполнила своего намренія. Еще она не выходила къ кофею, какъ она услыхала отъ двушки, что отъ старой Графини пріхала барышня и вызвала Алекся Кириллыча на крыльцо. Анна неодтая перебжала въ гостиную и увидала изъ окна, какъ ей казалось, объясненіе всего. Вронской стоялъ у коляски, въ которой сидла свженькая, вся въ веснушкахъ миловидная двушка (это была воспитанница графини) и улыбаясь говорила съ нимъ что то.

«Это она», сказала себ Анна, замтивъ то пустое мсто ревности, которое въ ней было къ этой воспитанниц, и за кофеемъ произошло столкновеніе боле непріятное, чмъ наканун.

Алексй Кириллычъ ухалъ раздраженный и сдержанный съ какимъ-то, какъ ей казалось, строгимъ и ршительнымъ видомъ. [1742]

Вопросъ объ отъзд въ деревню остался нершеннымъ. Она требовала отъзда нынче.

— Если нынче ты не дешь, то я и совсмъ не хочу хать, — сказала она въ раздраженіи спора, хотя, очевидно, слова эти ничего не значили кром того, что пока не будетъ согласія, мы не удемъ, и теперь мы не демъ.

1742

Зачеркнуто: Въ этотъ же день пріхалъ изъ Петербурга Грабе и остановился у нихъ. При постороннихъ Алексей Кириллычъ былъ съ нею какъ обыкновенно, но, очевидно, избгалъ съ ней объясненій или ожидалъ, что она сдлаетъ первый шагъ, признавъ свою вину. Три дня она не видала его съ глаза на глазъ, и на 3-й день онъ ухалъ на дачу къ матери.

Всю эту послднюю ночь она провела безъ сна. 28 Мая было то самое Воскресенье, въ которое Вронской предполагалъ ухать изъ Москвы, но она сказала, что если онъ не подетъ въ четвергъ, какъ она хотла, то въ воскресенье она не подетъ. Онъ ухалъ на цлый день къ матери, и объ отъзд не было рчи. Если бы она не ссорилась съ нимъ, если бы она

Против зачеркнутого написано: <Униженіе въ мысли вернуться къ мужу, просить его прощенья; униженiе въ разговор съ горничной, униженіе съ Грабе. Письмо отъ мужа.>

Раскаяніе въ томъ, что она не могла удержаться, и безпокойство въ томъ, что будетъ, мучали ее все утро. Она ждала его, надясь объясниться и загладить вину, если была (была или же не была вина, было все равно). Нужно было загладить раздраженіе. Въ 3-мъ часу вернулась коляска шагомъ. Его не было. Она послала Аннушку узнать, гд остался Алексй Кириллычъ. Аннушка пришла съ отвтомъ, что Алексй Кириллычъ остался на Нижегородской дорог и веллъ прізжать къ вечернему позду. Анна поблднла, и руки ея затряслись, когда она получила это извстіе. «Такъ и есть, онъ и нынче похалъ туда, къ матери, жаловаться на меня (Анна забывала, какъ это непохоже было на него). Но нтъ, онъ похалъ къ ней».

Цлый день этотъ до поздняго вечера Анна просидла неподвижно на одномъ мст съ неподвижными глазами. Когда онъ вернулся и сталъ спрашивать ее, что съ ней, она сказала ему, что онъ самъ знаетъ, и, наконецъ, не въ силахъ удерживаться, истерически зарыдала и между рыданіями высказала ему все, что она думала.

— Брось меня, брось. Узжай. Оставь меня. Кто я? Развратная женщина. Камень на твоей ше.

Видя, какъ она страдаетъ, Вронской умолялъ ее успокоиться и уврялъ, что нтъ признака основанія ее ревности, что онъ здилъ къ матери только за тмъ, чтобы просить ее написать то письмо, которое должно было убдить Алекся Александровича дать разводъ. Что онъ только о ней думаетъ. Онъ самъ плакалъ, умоляя ее успокоиться.

И мгновенно отчаянная ревность перешла въ отчаянную, страстную нжность. Она обнимала его, покрывая поцлуями его голову, руки, шею. Она плакала отъ нжности и признавалась ему въ томъ, что на нее иногда находятъ минуты сумашествія. Примиреніе, казалось, совершилось полное, но на другое утро, когда Вронской, пользуясь хорошими отношеніями, установившимися между ними, началъ говорить о предмет, постоянно занимавшемъ его, именно о развод, вдругъ опять на нее нашло раздраженіе, еще больше прежняго. Вронской сказалъ, что мать написала письмо Алексю Александровичу и что, вроятно, Алекей Александровичъ согласится.