Артефакт острее бритвы

— Ну так если паршивое, — глянул я в ответ, — от них избавиться, наверное, надо?

Книжник открыл рот и сразу его закрыл, потом спросил:

— А точно надо?

— А что с ними ещё делать?

— Даже спрашивать ничего не буду! — заявил Дарьян и пообещал: — Так и быть, утилизирую напоследок.

— Что значит — напоследок? — не понял я.

Книжник развёл руками.

— Так всё, стажировка закончилась, — пояснил он. — Наши из Мёртвой руки мне сто очков вперёд дадут, их тут на постоянке оставляют, а меня куда-то распределят. Сейчас с телами разберусь и свободен.

— О как! — поразился я. — Ладно, освободишься — сюда подходи. У меня сегодня свободный день.

Дарьян спустился в подвал, я поднялся к магистру Первоцвету. Тот на вопрос об окончании стажировки только руками всплеснул.

— Да что ты ещё придумал! У нас остаёшься, уже ушли на тебя бумаги. Работай спокойно!

— А-а! — обрадованно протянул я и пообещал: — Завтра буду как штык!

Вернувшись на улицу, я уселся на брёвнышко, потянул в себя небесную силу и невольно поморщился, когда болью отозвался окончательно вроде бы залеченный ожог. Но от задуманного не отказался, собрал энергию, сжал её в комок и погнал по кругу в попытке прожечь оправу. Сначала направлял сгусток по часовой стрелке, а только начал терять сосредоточенность и раскрутил в обратном направлении. После вновь сделал паузу.

Постепенно приноровился и стал сжимать всё больше небесной силы, некоторое время спустя поймал ощущение подступающих изменений, но довести прожиг оправы до конца не сумел. И пот глаза заливал, и шею припекало всё сильнее — как бы так работа лекаря насмарку не пошла и не пришлось ожоги наново залечивать.

Ну его!

Я решил чуток отдохнуть и перевести дух, но тут из флигеля вышел Дарьян.

— Всё! — объявил он. — На два дня свободен как ветер!

— Завидую белой завистью, — усмехнулся я и спросил: — Не знаешь, где сейчас босяки?

Книжник самую малость смутился.

— Ну-у-у… — протянул он. — Вьюн у меня сейчас отсыпается.

— Серьёзно? — озадачился я.

— Ёрш и Огнич у тех девок остались, а мы решили пивка тяпнуть и в подвальчик вернулись, только он заперт оказался. Пришлось другое место искать, так до самого утра и колобродили. Я от силы два часа спал только.

— По тебе и не скажешь.

Дарьян молча пожал плечами.

— Пошли! — позвал я его. — У меня к босякам разговор есть.

— Вьюн похмеляться потащит, — засомневался книжник.

— Потащит, а ты не ходи.

— Не все такие упёртые как ты, Лучезар!

Я пропустил слова товарища мимо ушей. Мы покинули больницу и зашагали по улице, Дарьян поначалу мялся и сопел, потом не выдержал и сказал:

— Слушай, даже не знаю, что теперь девчонкам сказать…

— А что такое?

— Я же им изменил! — округлил глаза книжник.

— Забей и забудь, — посоветовал я.

— Так не пойдёт, — упёрся Дарьян. — Я так не могу! Это неправильно!

«Неправильно — постороннюю девку пользовать», — мог бы заметить я, но вовремя прикусил язык. Не стал говорить и о том, что хранить верность он никому не обещал, а его вертихвостки так и точно кувыркаются сейчас с кем-нибудь другим.

— Тогда вообще ничего не объясняй. Случилось и случилось. Ты самец и вожак, имеешь право!

— Тебе легко говорить, Лучезар! — разозлился Дарьян. — А мне вот не смешно ни разу! Придумай что-нибудь получше, а?

Я тяжко вздохнул и махнул рукой.

— Ладно, слушай! Ничего ты своим барышням не изменял, просто приобретал новый для себя опыт. Как ты обычно говоришь? А! Раздвигал границы познания! Так ведь дело было?

Книжник глянул на меня с нескрываемым сомнением.

— Думаешь, они поймут?

— Мой тебе совет: забудь. Но если решишь сознаться, то не кайся, а упирай на необходимость развиваться и расти над собой.

Книжник понурил голову, я пихнул его локтем в бок и предупредил:

— Только учти: если они в том же самом решат попрактиковаться, на меня не рассчитывай. Огнича зови!

— Да чтоб тебя, Лучезар! — взорвался Дарьян, потом буркнул: — Скажу, не понравилось!

Я не выдержал и расхохотался, книжник обиженно надулся. Больше он ко мне не приставал, шёл и о чём-то напряжённо размышлял. Оно и правильно: его жизнь, ему решать.

Вьюна мы еле добудились. Босяк долго-долго пытался сфокусировать взгляд, затем зажал голову ладонями и спросил:

— Пиво есть?

Дарьян сунул ему початую бутылку, Вьюн вылакал ту в один подход и пожаловался:

— Тёплое!

— Лучше, чем никакое, — заметил я. — Подрывайся, похмелю. — Затем многозначительно глянул на книжника: — Даря, ты идёшь?

— Не, не, не! — замахал тот руками. — Спать!

Вьюн потянул было его с нами, но я втолкнул Дарьяна в комнату и закрыл дверь.

— Ты чего? — удивился босяк.

— Разговор есть.

— С глазу на глаз?

— Угу.

Поговорить мы сели в одной из харчевен неподалёку. Я велел принести две тарелки куриной лапши и кукурузных лепёшек с начинкой, кружку пива Вьюну и крутого кипятка себе. Сюда, как знал точно, воду привозили откуда-то из-за города, и потому травяной отвар получался вполне пристойным на вкус. Ну и не пронесло ни разу после него, что тоже немаловажно.

— Ну так чего? — поторопил меня Вьюн, выхлебав бульон и с нескрываемым сомнением поглядев на гущу.

— Ты ешь, ешь, — сказал я и перешёл к делу: — Есть наколка для Шалого. Деньги — пополам.

Босяк хлебнул пива и попросил:

— Излагай!

Я всю голову сломал, прикидывая как бы половчее всё обстряпать, но в итоге окончательно и бесповоротно уверился, что юлить и совсем уж завираться никак нельзя. Скажу, будто у «Драного попугая» сходка сектантов намечается, — и босяков в неприятности втравлю, и сам подставлюсь. Отец Шалый не дурак — сообразит, что его нагрели, когда с самыми обычными головорезами столкнётся.

— В Тегосе сходка ухарей намечается, — сказал я и самую малость всё же приврал: — Вроде, что-то с торговлей оружием связанное, но не уверен. Краем уха услышал вчера разговор в подвальчике.

Ну да — пусть уж лучше никто на сигнал не отреагирует, чем священник сочтёт, будто я схитрил, желая привлечь его для решения своих проблем. А так отбрешусь как-нибудь. Не впервой.

И предупреждая вопрос Вьюна, сказал:

— Если возникнут вопросы, ссылайся на меня, не темни.

Босяк задумчиво покрутил носом.