Август, воскресенье, вечер

Страх — глубинный, неподконтрольный мозгу, медленно парализующий тело, — уничтожает меня изнутри, и я, срывая связки, ору:

— Илюха, заткнись! Это не твоя тайна, не тебе ее выдавать!!! — но ни Рюмин, ни Волков словно не слышат. Ваня сверлит Илюху неподвижным взглядом и не выдает ни одной эмоции, хотя те сжигают его душу почище напалма.

— Ты, наверное мучился вопросом, кто твой отец, — хихикает Илюха. — Фантазировал о своем происхождении, как все безродные ублюдки… Мнил себя аристократом. Ну, или хотя бы сыном летчика. А тебя… внимание, барабанная дробь… по синьке заделал мой батя. Толян Рюмин! Реальный пацан, четкий.

— Это что, правда? — Ваня не сводит с него глаз, но обращается ко мне: — Ты тоже знала?!

— Конечно, она знала! Ты — сын шлюхи, которую отодрали на пьяной вписке. Это знают все в поселке! — Рюмин специально нарывается, его план наконец становится очевидным и для меня, но сейчас, на этой стадии, я уже ни на что не могу повлиять.

Ваня бледнеет как полотно, его трясет, и я в ужасе умоляю:

— Ваня. Он же провоцирует! Пойдем отсюда, пожалуйста!.. Не ведись, перестань!!!

— Лер, ну хватит! Все кончено, а ты боялась… Как там твоя рука? — вихляется Рюмин и, склонившись к Ване, доверительно сообщает: — Кстати, чувак, я вчера нашу Лерку малость помял… Не так, как ты, конечно, но все еще впереди. Разделим ее по-семейному?

Волков дергается, отталкивает Илюху и молниеносно заряжает ему с правой в челюсть. Заваливает его на песок, придавливает грудь коленом и методично и мощно гасит. Раздаются глухие удары и хруст.

Но в поверженного Рюмина будто вселяется дьявол — он не закрывается, громко охает, стонет, хрюкает и хохочет:

— Вот, Ходорова, смотри и запоминай, какой он «спокойный и уравновешенный»! Типичный Рюмин! Отморозок, ничем не лучше меня! Ты ошиблась, Лер. Теперь видишь, как сильно ты ошиблась?!

Периферическое зрение отказывает, я вижу только Ваню. В эти мгновения он не похож на человека. В футболке с надписью «Нежность» и с ангельски прекрасным, непроницаемым лицом он творит страшное, но он — не воплощенное зло. Если бы у философских понятий были визуальные образы, так могли бы выглядеть возмездие и справедливость…

— Он же его убивает! — сквозь слои ваты прорывается чей-то вопль, и я прихожу в себя.

К нам приближаются ошарашенные отдыхающие, бледная тетя Марина в соломенной шляпе и длинной юбке и запыхавшаяся тетя Таня в халате и домашних тапочках.

Она машет руками и голосит на весь пляж:

— Оттащите его кто-нибудь! Да что ж это такое!..

Марина вцепляется в Ванины плечи и тихо приговаривает:

— Что ты творишь, сынок? Очнись… Очнись! — тот промахивается и лупит по песку рядом с Илюхиной скулой, разжимает кулаки и поддается на ее уговоры — встает, сплевывает под ноги и, шатаясь, отходит в сторонку.

Илюха с блаженной улыбкой смотрит в небо, утирает ладонью кровь и что-то напевает под расквашенный нос, а рядом разгневанной тигрицей мечется его мать:

— Че стоишь, мерзавка? Он же его изуродовал! Знаешь, что? Я прямо сейчас вызываю такси, мы едем к моей сестре в Задонск и фиксируем побои. Сядет он, поняла? Это же надо, гад какой!!!

— Тань, пожалуйста, не нужно заявления, мы ведь в тот раз не стали его писать! — видя, что дело швах, тетя Марина начинает плакать. — Тебе мало моей мамы? Пожалей Ваню, она же всегда жалела твоего мальчишку.

— А тебе мало Толика, тварь? — рычит Рюмина и, пыхтя, помогает Илюхе подняться. — Ладно. Только потому, что в нем есть его кровь. У тебя сутки на то, чтобы уехать и ублюдка своего неадекватного отсюда увезти. Не уедешь — заявление завтра же будет лежать у ментов! Его, с таким послужным списком, вообще на цепи и в наморднике держать надо!

Ваня все еще на адреналине — поводит плечами, щурится, снова сплевывает. Мы встречаемся взглядами, но он быстро отводит глаза.

— Спасибо, Тань… — тихо, но отчетливо произносит тетя Марина и, по-прежнему что-то приговаривая Ване на ухо, провожает его к выходу с пляжа.

Люди расступаются и пялятся, раздаются сдавленные смешки и шепот.

Но ведь Ваня не виноват в том, что произошло — это Рюмин, слизняк и придурок, целенаправленно вывел его на агрессию. Ваня упорно и долго держался. Он сам себе противен и не хотел бы, чтобы я видела его таким!

Я должна все ему объяснить. Про клоунаду, устроенную Илюхой, про историю его рождения, о которой я и сама лишь недавно узнала, про ложь во благо… Черт возьми, он же всегда понимал такие вещи!

Путаясь в льняном подоле и зачерпывая босоножками песок, я быстро нагоняю Волковых и увязываюсь следом, но тетя Марина останавливается и резко меня отбривает:

— Девочка, не подходи к нему. С него хватит. Сами не знаете, что творите, безмозглые малолетки, а он жизнь за вас готов положить.

Я задыхаюсь от едкой обиды, отчаяния и тупой боли, провожаю взглядом их удаляющиеся спины, и колени подкашиваются.

Они уедут, без вариантов… Теперь, из-за моей несусветной глупости и длинного языка, иных вариантов у Вани попросту нет.

— А что, только вам можно было устраивать шоу? — меня нагоняет Илюха в окровавленной майке и с разбитой в хлам рожей и торжествующе улыбается: — Сегодня будет еще одно шоу. Ты только телефон не отключай.

* * *

Глава 50

В гостиной и спальнях все та же духота, терпкий запах роз, идеальный порядок и полная безмятежность — здесь каждый предмет мебели и каждый аксессуар уверены, что все происходящее вне кирпичных стен этого дома — лишь суета, праздность и тлен.

За оконными шторами тоже идиллия — клумба с наивными махровыми цветочками, деловитые, но безмозглые куры у забора, июньский полдень, расплавленный жарой асфальт и тишина. Давящая, стерильная, пугающая тишина…

Зубы хаотично отбивают дробь, мышцы напряжены до судорог, щеки горят от стыда, паники и размазанной по ним соли. Я сижу за своим заставленным сувенирами столом и гипнотизирую взглядом спящий телефон. На черном пластике остаются мокрые следы ладоней и пальцев, в отражении виднеется перекошенное ужасом лицо, но я стараюсь бодриться и вовсю торгуюсь с собой.

Что может предпринять Рюмин? Показать всем глупое видео про наш шутливый несостоявшийся спор?

Все это время краем сознания, забредшими не туда мыслями, неведомым шестым чувством я понимала, что рано или поздно оно вылезет наружу, и сделала все, чтобы сохранить возможность оправдаться за него перед Ваней.