Август, воскресенье, вечер
Шрифт:
Этот слив будет тупой подставой от разозлившегося на весь свет Рюмина, и ребята поймут, что сенсация шита белыми нитками. Ваня знает обо всех моих проблемах, он просил оставить прошлое в прошлом, он пообещал, что поверит только моим словам, а уж я-то растолкую, как все было на самом деле.
Но сегодняшняя драка и предшествовавшая ей сцена до сих пор стоят перед глазами, и из груди вырывается стон.
Что я натворила…
Ваня — чистый, честный парень, мечтавший узнать, кто он и откуда, найти свои корни, определить, от чего отталкиваться и к чему стремиться, услышал про себя такую грязь… Чтобы сильнее его ранить, Рюмин намеренно исказил правду, оскорбил тетю Марину, пошлыми
Я опять реву, реву как ненормальная — дрожу, икаю, шмыгаю носом, — и не сразу реагирую на короткое жужжание оповещения: в школьный чат пришло новое видео. Отправитель — Илюха Рюмин.
В глазах тут же темнеет, к горлу подкатывает тошнота.
Закусив губу, нажимаю на белый треугольник в кружке, и на экране возникает еще относительно здоровый Рюмин — помимо пластыря на лбу, ничто не выдает в нем смятения или обиды. Запись сделана накануне — поздним вечером или ночью.
— Здорово, народ! — криво ухмыляется он и игриво машет рукой. — Это видео не для вас, но вы, так и быть, тоже можете глянуть. Вы же любите такое… Ладно, к делу. Ванек, братан, я хочу поведать тебе о коварстве женщин… — он шумно вздыхает и хмуро пялится в камеру. — Каюсь, я должен был предупредить тебя раньше, глядишь, и отношения наши сложились бы иначе. Я должен был… — он меняет скорбное выражение на дурашливое, плотоядно лыбится и морщится: — Блин, забей. На самом деле нет! Ты мне тут не сперся. В общем, мы с Леркой решили развлечься, плюс у нее к тебе счеты, и мы сняли для тебя кое-что. Сам посмотри, только сильно не плачь.
Рюминская комната с серебристыми обоями и хламом на полках плавно сменяется видами на осеннее водохранилище — клубятся серые тучи, вдали виднеются бурые поля и рыжие берега. В фокусе — я, среди перепуганных и напряженных парней и девчонок. Крутые шмотки, высокий хвост, темная помада. Я на спор глушу залпом пиво, забрасываю банку в разбитое окно зеленого вагона, харкаю на землю и мерзко хохочу. Картинка на миг уезжает, в кадре появляется Рюмин, и, раскинув руки, подваливает ко мне. Мы танцуем медляк на платформе поезда, его грабли вольготно покоятся на моей заднице, а я льну к нему, как озабоченная, по уши влюбленная деваха, что-то мурлычу и по-свойски треплю его кудряшки.
Я отлично помню тот вечер — мы всего лишь прикалывались. Показывали собравшимся на пляже лохам, что такое безнаказанность, раскрепощенность и дружба навек…
Но сейчас, спустя восемь месяцев, от увиденного меня бросает в жар, а на висках проступает холодный пот.
Таких — слишком интимных, странных, эпатажных кадров с прошлогодних и зимних тусовок Рюмин нарыл немало. Вот я сижу у него на коленях, и он заботливо греет мне пальцы в ладонях, вот мы пьем вино из горлышка одной бутылки, вот стоим в обнимку, потому что холодно, а вот я, усмехаясь, указываю пальцем на не в меру веселого Карманова, а Рюмин и его прихвостни моментально набрасываются на жертву, как свора собак.
Дальше появляется мой размытый и дергающийся крупный план, снятый будто из-под школьной парты, и я моментально узнаю этот день: Ваня только что размазал меня на общаге, и в моих глазах сверкает отчаяние и неприкрытая злоба.
И вот я уже плачу внутри раскуроченного вагона, за окошками шумит весенний ливень, а все тот же верный Илюха, утирая мне слезы и накрывая полой джинсовки, утешает:
— Ничего, Лер. И на нашей улице перевернется грузовик с пряниками. Ну, или мы сами его перевернем. Если надумаешь надавать ему по щам — только свистни. Не забывай, за тебя тоже есть, кому впрячься!
От мгновенного прозрения
кружится голова. Рюмин совершенно точно не включал тогда телефон!.. Он сидел рядом, смешил меня бородатыми историями про детство и про коров, а его вечно пустой рюкзак лежал на сиденье напротив.Шум дождя стихает, картинка опять темнеет, качаясь и спотыкаясь, мы возвращаемся домой с апрельской тусовки по случаю появления новенького. Я взвинчена его игнором и подчеркнуто корректным поведением, изрядна пьяна, и, сощурив густо подведенные глаза, провозглашаю:
— Нет! Теперь это моя война, понимаешь? Я сама его урою. Нежно. Он влюбится в меня, станет самой преданной собачкой, а потом будет страдать. Наблюдай и не вмешивайся.
— Что было дальше, ты и сам знаешь, брат, — мой монолог прерывает закадровый голос Рюмина. — Я все же вмешался, и ты огреб. У нас тут дела решаются только так. Но Лера и сама не промах. Подожди-ка…
На экране возникает наш с Илюхой засос и эмоциональное перешептывание во время игры в бутылочку. Снято с близкого ракурса, видимо, со стола… Действо снова выглядит так, будто двое давних любовников без стыда предаются страсти, и я, грохнув кулаком по подлокотнику стула, громко матерюсь. Немудрено, что вся школа постоянно нас шипперила. Какой же слепой, глухой и непробиваемо глупой я была!
«Ладно. Но это же старье! По одежде, обстановке и другим приметам можно понять, что тут мои мозги еще не встали на место!» — я как могу успокаиваю себя, и Рюмин сконфуженно крякает на фоне:
— Сорри, не то…
Французский поцелуй прерывается видом на мое крыльцо, и я переношусь в недавний счастливый день, когда мы с Ваней гуляли по заповедной природе, катались на квадрике и впервые поцеловались.
Я, в белой марлевке и бейсболке, с огромное ромашкой в волосах, крепко обнимаю Илюху, зарываюсь носом в его плечо и дрожащим голосом клянусь:
— Илюх, я тебя люблю, ты очень мне дорог! Прости, если вдруг обидела. Ну пожалуйста! И прекрати психовать. Героизм Волкова не отменяет того факта, что он — чистоплюй и заносчивая задница.
Я пугаюсь самой себя на экране и не верю собственным глазам. Это был разговор по душам… Рюкзак Рюмина висел на калитке, а телефон торчал из внешнего кармана. Я успокаивала его и говорила про дружбу, но Рюмин умудрился подловить ракурс так, чтобы не было видно моих губ, заглушил часть фраз, и получилось искреннее, нежное признание в любви.
Это уже не прошлое. Это складная, милая и романтическая сказочка о том, как я предана Илюхе, а Ваню окрутила только ради мести.
Следом включается шутливый репортаж из школьной столовой, где я, в эффектном зеленом платье и с голографическим блеском на губах, поводя плечами от омерзения, признаюсь, что накануне пережила кое-что очень гадкое, но грядущая расплата того стоит, и она близка.
Я проваливаюсь в темный колодец без дна, не чувствую рук и ног, не ощущаю души… Только ясные, четкие, резкие мысли мелькают, как звенья цепочки.
Эта фраза была сказана мной после ночи, проведенной с Ваней… Рюмин больше ничего не поясняет, но Ваня точно уловит скрытый смысл: он обнимал меня, одетую в эти приметные шмотки, когда умерла его бабушка, и в клумбах расцвели цветы.
— Вот так, брат. Лерка наша вообще без тормозов, когда посягают на ее исключительность! Но она молоток: поставила себе синяк, поплакалась, притащила тебя к ведьминой бане, а дальше — дело техники, — дикция Рюмина теперь заметно нарушена, значит, эти реплики он записывал уже после драки, и все мои слова и поступки окончательно выстроились в логический ряд. Теперь я понимаю, что его сегодняшний бред вовсе не был бредом. Все, до единого движения и звука, было продумано и спланировано.