Аврора. Заря сгорает дотла
Шрифт:
— А ты хочешь вернуться?
Голос Фарра звучал глухо и мрачно.
— Не знаю. Я хочу выбор. Я хочу свободу. А вы даже это у меня отбираете.
Ро ответила ему в тон — тихо, без света в тоннеле.
— Я ухожу.
— Куда это?
— Верну себе лавку сама. Незачем тебе там ошиваться. С Кастеллетом ли я не справлюсь. А ты… не разваливай наше прикрытие, будто ты не в курсе. Пока.
— Джарлета ты уже не боишься?
— Уже нет. К тому же, он знает, что карта к двадцать пятому мередиану у меня в голове. И не знает, что еще и в кармане. Джарлет меня не тронет.
— Его отец не хотел,
— Ну, он-то этого не знает.
— И, Ро… прости, но карты у тебя больше нет.
Аврора ахнула и хватилась карманов. Побагровела, сжимая кулаки. Кто бы сомневался в нашем бравом дознавателе. Все решил, нашел, разобрался. И что думают другие — туман войны. Да с такой политикой Вестланд и малышка Ис заранее обречены!
— Ведь я добывала ее с риском для жизни!
— Оставить ее — еще больший риск.
— Я… я скажу Джарлету, что… я на его стороне, вот!
И Ро бросилась прочь из библиотеки.
— Ро! Постой! Не смей…
— Даже не говори мне, что я должна сметь, а чего не должна!
Слезы брызнули на щеки. Размазывая, девушка летела вниз по винтовым лестницам через ступеньку, рискуя размазаться в стену и лепешку. Ну вот как… как так могло снова случиться?..
Плечо ломило-болело — ужас. Но со вчера никакого сравнения. Нет, не быть им вместе… И как же сердце разрывается… Вот чтоб он сгорел, пень проклятый! Какие нареченные, когда тут… им настолько не по пути?..
Они будут ссориться всегда, из раза в раз. Этого не исправить. Ро хлюпнула носом и выскочила на улицу.
Глава 29. О соседях напротив, каблуке Авроры и харизме актеров-любителей
Вестланд, Стольный город, улица Третьего Луча, 64. Двадцать третье белья.
Пока Аврора добиралась до лавки — купол несчастного оперного театра в помощь — дикое отчаяние выплакалось само собой. На дне души остались лишь блеклые пустота, усталость и обреченность. Слишком знакомые, чтобы думать, что все серьезно. Слишком знакомые, чтобы надеяться, что ничего серьезного. Все вокруг настолько серьезно, что остается наплевать на все.
Улицы едва просыпались, а она брела по их пыли в домашних туфлях Тильды; желтый подарок друида бесследно потерян в пещере Сваля… И очередной раз сердце в когтях необъяснимого, будто бы необратимого горя. Хотя это ведь всего лишь тапочки... Но каки-ие!.. От стены к стене, врезаясь плечом и испытывая странное ощущение, будто возвращается домой с войны. После разгромного поражения. И ничто не будет как раньше. Ничто никогда не бывает как раньше.
Просто жизнь сделала очередной финт ушами, просто нет сил ее жить. Просто Фаррел — очередной подарок и проклятие в одном флаконе.
Она правда не знала, ума не могла приложить, что делать. Да, они будто бы предназначены друг другу — кто бы посмел в том сомневаться — но… решить что бы то ни было невозможно. Он даже представить себе не может, что у нареченной может быть мнение. Она даже представить себе не может, чтобы у нее его не было.
И разве тут можно что-то сделать?
Почему, вообще, это она должна что-то тут сделать?.. Она девочка, она… всего лишь клякса,
всего лишь заря.Слишком много всего завертелось. Ларипетра на запястье, политические игры и тайна, которую отец Кастеллета защищал насмерть. И которой теперь заведует единственно Фаррел.
А если он тоже сложит голову за это знание? Дурак!
Ро в который раз стукнула левым кулаком в камень ближайшей стены - правый больное плечо приказало беречь. Ах, вот и последний поворот, и начинается улица Третьего луча. И вот он, дом с пилястрами.
Его дом. Да чтоб морские медведи тебя сожрали, Фаррел Вайд!
Она обязана узнать тайну, о которой писал Звездочет. Осталось еще одно местечко...
Красноносый Захариус с утра пораньше бодрствовал на своем увитом перилами балкончике. В ночном колпачке и халате. Хотя, возможно, это он провожает вчерашний день.
— Госпожа Бореалис!
И машет морщинистой ладошкой так радостно.
— Слышал, мы с вами петь вместе будем! Что за радость!
Ро едва заметно улыбнулась, кивая. Правила хорошего тона требуют проявлять хоть какое-никакое дружелюбие к соседям. Незаметно утерла нос рукавом.
— Доброе утро, господин Захариус.
— А я вот все любопытствую… — старикашка даже не стеснялся кричать на всю улицу.
Может, сам плохо слышит. Но окна-то понемногу открываются. И двери с любопытно выглядывающими ушами.
— Когда же наш Вайд младшенький женится на той, что привел в свой дом?
Ро поперхнулась, побагровела и засветила кулаком прямехонько во входную дверь синего дома с белыми пилястрами. Пару раз, чтоб наверняка.
— Столько лет прошло, — беззастенчиво продолжал распинаться Захариус, не стесняясь очевидного факта, что собеседница не горит желанием продолжать разговор. — а вернулся с Шепота победителем как вчера. Такой суровый стал, в тринадцать-то лет… Разве кто теперь упомнит, что наш дознаватель мальчонкой в моем саду сахарные груши таскал? Просто ему пришлось слишком быстро повзрослеть… Было до и после. Проклятое кораблекрушение… — Захариус сокрушенно покачал седой лохматой головой.
Кораблекрушение?.. Вернулся с Шепота?.. Фарр… был на корабле с родителями? Ро обернулась к соседу на балконе желтого дома напротив. Захариус возликовал, уловив проблески интереса.
— Вернулся… и будто не вернулся вовсе. Я даже картину о том нарисовал. Зайдете посмотреть?.. Сам из Буканбурга шагал, тяжело раненный, парнишка совсем… Мое полотно это и изображает. «Сила воли» называется. Это образ так образ! Так что дознаватель из него вышел достойный, говорю вам. Надежный. Вы знайте. И вот — нареченную нашел, говорят, снова как человек стал — в истории попадает… Как с грушами, а я солью палил из старой аркебузы… Так когда свадебка, госпожа Бореалис?
Свадебка?!. Тьфу! Развесившая было уши Ро вновь мотнула головой и забарабанила в дверь дома. Дома 64 по улице Третьего луча, синего дома с белыми пилястрами. Дома Вайдов.
— Иду, иду!
Ручка дрогнула, заворчали запоры. Заспанный Кастеллет распахнул дверь, протирая глаза и ворча «кого ни свет ни заря…», но вынужден был прерваться и отпрянуть:
— Ав…рора?!.
— Сюрпри-из, — пробормотала Ро, мимоходом кивая соседу на прощание, а фальшивому эрлу изображая насмешливый книксен. — Пусти.