Ба
Шрифт:
– Поедешь в столицу, поедешь в столицу!
– орет Архип.
– Это ты ей обещала? Что за детские бредни! Хотела она на царя посмотреть - так показали бы его портрет. Вон на базаре стоит!
– Помнится, Нина говаривала, что в столице юнверситет имеется, - тихо говорит Таня.
– Она на него хотела смотреть, а не на царя.
– Может, она хотела и на Бабу Ягу с Кощеем посмотреть?
– кричал Архип.
– Узнала б, что их тоже на белом свете нет, повесилась бы? Дуры! Две конченные дуры!
Архип последний раз ударил Алёну, и звук его шагов стал удаляться.
Я чувствовала, как Ба кашляет, выплёвывая
Глава 11
Алёна втянулась в учёбу КалТека и захотела остаться в магистратуре после выпуска, гарантировав мне ещё два бессонных года. То, чем она стала заниматься на последних курсах, так и осталось непонятным для меня. Если в первые годы я хотя бы могла разобрать картинки взаимодействий частиц, схемы работы коллайдеров, пульсирующие анимированные модели одиннадцатимерного мира теории струн и красочные компьютерные симуляции первых секунд жизни Вселенной после Большого Взрыва, то на старших курсах все профессора и студенты полагались на воображение и описывали свои действия длинными формулами и экзотическими словами.
Тем не менее, Ба продолжала меня заставлять разбираться в биологии, эмбриологии и нейробиологии, просиживая часы в библиотеке и занимаясь самостоятельно, потому что как Алёна ни старалась, она не смогла записать меня на лекции другого факультета, не задвинув какие-нибудь из её собственных лекций учебного плана. Так что я без подсказок учила названия нейромедиаторов (что бы это слово ни означало) и с умным видом смотрела на результаты нашей с Алёной томографии, делая вид, будто что-то понимаю, и надеясь, что Ба не уличит меня в обратном.
Моя соседка по общежитию Джанет несколько лет подряд пыталась пройти конкурс на работу в НАСА, но не выдерживала конкуренции и продолжала сидеть аспирантом на кафедре Искусственного Интеллекта в КалТеке, которая ей давно наскучила. А скучающий аспирант вечно ссорится с профессорами, которые из-за этого редко воспринимают его проекты всерьез.
– Не думала, что просижу в КалТеке столько же, сколько в школе, - вздыхала Джанет, сидя на общей кухне.
– Надо было учиться на адвоката, как брат...
– Если посчитать, то и я учусь уже девятый год, - задумалась я с ужасом.
– Точно, ты же ещё в России четыре года отпахала, да?
– удивилась Джанет.
– Кошмар, на что мы тратим жизнь...
– Услышали бы нас люди, годами пытающиеся поступить в КалТек!
– рассмеялась я.
"А я её раньше уважала, - с презрением думала Ба.
– И теперь она развела нюни, как ребёнок. Тьфу, смотреть противно!"
– И правда, - грустно улыбнулась Джанет.
– Мне кажется, я занимаю место человека, которому оно больше нужно, чем мне.
– Это кому оно нужно?
– спросила я.
– Ну, не конкретному человеку... Я имею в виду, что где-то в мире есть человек, которому принесёт больше радости должность аспиранта в КалТеке, чем мне. И он или она принесет больше пользы кафедре.
– Когда тебя возьмут в НАСА,
этот человек займёт твоё место, - улыбнулась я.– Ну да...
– вздохнула Джанет.
Не знаю, касалось ли это исключительно учёных или всех живущих на Земле людей, но все наши с Джанет сверстники начинали сомневаться в выборе жизненного пути. Наступал возраст, в котором они не могли найти университет, готовый заняться интересными для них исследованиями, не могли получить грант или не могли устроиться на службу в структуры вроде НАСА или СпэйсИКС.
Такую же тревогу за будущее своей научной карьеры я чувствовала и в Пете, общаясь с ним по Скайпу. Он работал день и ночь и несколько раз переходил из одного европейского университета в другой, в основном обитая в Германии и уже зная немецкий язык как родной. К тому же, он должен был в совершенстве, если не говорить, то хотя бы читать по-английски, потому что мировая наука вершилась исключительно на этом языке.
– Где ты сейчас находишься?
– спрашивала я, когда мы в последний раз говорили с Петей по видеосвязи.
– Я уже не могу следить за твоими перемещениями.
– В Гамбургском университете, - с гордостью сообщил он.
– Здесь даже есть обсерватория, но такая проблема... Она построена в тысяча восемьсот втором году.
"А-хах-а!
– гомерически смеялась Ба в голове.
– Твой Петя такой лох, я не могу".
– И теперь в телескоп... ничего не видно?
– предположила я.
– Видно, конечно, - улыбнулся парень.
– На самом деле оборудование здесь хорошее, и телескоп начала девятнадцатого века стоит только в музее. Самый новый у нас - роботический телескоп две тысячи первого года.
– Роботический?
– Ну, я не уверен, что в русском есть такое слово... В общем, это телескоп, который сам ориентируется по звёздам и обращается к нужному участку неба в нужное время. Очень крутая вещь, но просто... Так как у нас не лучший телескоп в мире и не лучшие условия для наблюдения, то всё, что мы можем, - перепроверять чужие наблюдения, в том числе и из Чили. И искать ошибки.
– Понимаю, - рассмеялась я.
– Я каждое лето тусуюсь на кафедре профессора, ищущего ошибки в интерпретации данных Большого Адронного Коллайдера.
– Наверно, это случается со всеми учёными, которые ничего не добились. Они надеются прославиться за счёт чужих ошибок... А ты чем занимаешься сейчас?
"Алёна?" - обратилась я к Ба.
"А? Да он всё равно не поймёт, неси всё, что в голову взбредёт".
"Да как так, Ба!"
– Ало, меня слышно?
– стучал по микрофону Петя.
– Да, слышно! Я ещё в магистратуре, так что продолжаю слушать лекции. Но на кафедре, где я делаю годовой проект, мы занимаемся... экзотической материей, - ляпнула я.
– Экзотической?
– удивился Петя.
– Что-то я о ней слышал.
– Изучаем материю с отрицательной массой, - мне хотелось сгореть от стыда за своё скудное воображение.
– Точно, я читал в новостях, что в США получили жидкость, кажется, с отрицательной массой, которая при придании ей ускорения движется в обратном направлении. Ты про это?
– Да, именно!
– облегчённо выдохнула я.
– Это так круто! Новость с вашей кафедры, что ли?
– М-м-м, нет.
– Всё равно здорово! Ой, прости, мне пора бежать, - улыбнулся Петя и оборвал связь.